Джордж Макдональд - Сэр Гибби Страница 18

Он всё ещё жевал, когда встретил у дороги маленькую девчушку, кормившую свою корову. Она увидела, с каким голодным видом он вгрызается в репу, и протянула ему кусочек овсяной лепёшки. Он с радостью принял его и с сияющими глазами протянул ей одну репу. Она с негодованием оттолкнула его руку. Это озадачило и немного огорчило Гибби, но не уменьшило его благодарности, и он снова отправился в путь, поедая лепёшку. Вскоре он набрёл на небольшой ручеёк, впадавший в реку. Несколько секунд он с сомнением взирал на него, думая, что он, наверное, ничуть не чище городских водосточных канав и пить из него нельзя. Но ручеёк так весело журчал и сверкал на камушках, что Гибби тут же удовлетворился этими совершенно ненаучными доводами, склонился к нему и вдоволь напился. У него ещё оставались две репки, но покончив с лепёшкой, он почувствовал, что наелся, и потому спрятал их в рукава своей разлохмаченной курточки, покрепче завернув их в широкие, обтрёпанные обшлага.

Весь день весенняя погода оставалась прохладной, и дыхание прошедшей зимы чувствовалось в ней сильнее, чем поступь грядущего лета. На несколько минут солнце выглядывало из–за туч, освещало землю блеклым, усталым, серым светом, а потом снова скрывалось, как будто старалось изо всех сил, но всё никак не могло разогреться. Один раз пошёл было лёгкий снежок, но снежинки сразу таяли, едва касаясь земли. Ветер продолжал дуть безрадостными порывами, и весь мир, казалось, смертельно устал от того, что в нём снова и снова повторялась та же самая надоевшая история. Наконец подкрались сумерки, и на Гибби впервые накинулся страх перед темнотой, доселе совершенно ему неизвестный и родившийся лишь из ужасов прошлой ночи.

Только теперь Гибби узнал, что в мире бывают подобные страхи. Они подымались из его одинокого сердечка, и, казалось, опускались на него из сгущающегося воздуха. Они как будто ловили самое его дыхание и, пока он шёл, собирались за его спиной. К счастью, темнота ещё не сгустилась, и Гибби всё ещё мог кое–как различать окрестности, когда он набрёл на ворота какой–то фермы. Ему подумалось, что внутри он сможет отыскать для ночлега местечко потеплее, чем придорожные кусты, и он перебрался во двор.

Сразу за воротами стоял открытый сарай, в котором виднелись несколько пар оглоблей и передок телеги. Может быть, он переночует в одной из этих телег или заберётся под неё? Гибби ещё не знал, какие роскошные возможности для удобного ночлега можно отыскать в деревне. Однако подойдя к сараю, он заметил, что возле него притулилось небольшое деревянное строение, похожее на домик с закруглённой сверху дверцей, через которую он увидел целую охапку замечательной, мягкой соломы. Гибби показалось, что это собачья конура, а когда он заметил лежавшую возле неё цепь и прикреплённый к ней ошейник, то окончательно в этом уверился. Собаки нигде не было, и конура выглядела очень даже заманчиво. Гибби забрался внутрь, зарылся в солому как можно глубже и крепко заснул.

Ему показалось, что не прошло и минуты, как он проснулся от громкого собачьего лая: пёс разговаривал с каким–то мальчиком. Судя по звону цепи, мальчик надевал ему ошейник. Когда хозяин ушёл, собака, целый день носившаяся по полям и рощам, решила немедленно забраться к себе в дом и немного соснуть до ужина. Гибби съёжившись сидел в самом дальнем углу конуры, когда в дверцу просунулась умная морда большого ньюфаундленда. За свою жизнь Гибби водил знакомство со множеством собак, ибо редкий человек, любящий людей, станет равнодушно относиться к представителям собачьего племени, и большинство из них почтили его своей дружбой. Однако даже среди псов порой попадаются неблагодарные экземпляры, и пару раз несколько четвероногих борцов за всеобщую респектабельность даже покусали Гибби за голые ноги. Услышав приближение хозяина конуры, Гибби подумал, что тот будет ошеломлён, застав у себя дома чужака, и вполне может принять его за нехорошего человека, а может, даже и покусает до того, как он успеет объясниться. Поэтому он сунулся было к выходу, но не успел добраться до дверцы, как в конуру просунулся собачий нос, за которым подтягивалось и всё остальное. Тогда Гибби начал звонко лаять, как бы говоря: «Вот я, — только, пожалуйста, не предпринимайте поспешных мер!» Пёс отпрянул, всем своим видом выражая крайнее изумление, уши его встали торчком, а на проницательной морде отразился немой вопрос. Что за непонятное животное забралось к нему в спальню? Говорит, вроде, похоже, а подумать — так вовсе и непохоже. Если это собака, то весьма и весьма необычная. Ошеломление пса и весь его добродушный и разумный вид так успокоили и развеселили Гибби, что он радостно засмеялся, так же громко, но гораздо более музыкально. По всей видимости, его смех вполне пришёлся псу по душе, и он воспринял его как приглашение поиграть. Сначала он пару раз громко гавкнул, сверкая глазами прямо возле дверцы и шевеля остроконечными ушами, как мохнатыми перьями. Потом он ринулся в конуру и начал носом подталкивать своего нежданного гостя. Гибби начал гладить, обнимать и целовать его так, как будто перед ним был человек, — а может, так оно и было? — радуясь, что у него нашёлся товарищ, явно принадлежавший к доброй половине земного населения. Они тут же подружились. Гибби разочаровался в людях, но нашёл собаку! Он никогда не отказывался от неожиданных милостей, о которых пока не стал бы даже и просить. Однако оба они устали, потому что целый день провели на ногах, и поэтому после нескольких минут ласковой возни успокоились и улеглись рядышком на соломе. Гибби положил голову на спину гостеприимного пса, а тот то и дело оборачивался, чтобы лизнуть его в нос.

Гибби проснулся от звука приближающихся шагов, и в ту же секунду собака вынырнула из–под него, с шумом выскочила из конуры и, как вкопанная, встала возле неё, тихонько повизгивая от нетерпения. Снаружи оказалось не очень темно, потому что тучи разошлись, и небо сияло звёздами. Так что когда Гибби высунул голову, то увидел, как смутно различимая фигура женщины поставила что–то перед собачьим носом, и пёс немедленно сунул туда морду и начал лакать. Этот звук пробудил в Гибби задремавший было голод, и он тоже выскочил из конуры, не прочь получить свою долю похлёбки. На земле стояла большая деревянная миска, и его ночной хозяин уже успел проглотить половину её содержимого, состоявшего из густой овсяной каши, залитой молоком. Бедному псу ещё ни разу не приходилось упражняться в страннолюбии, и он спешил утолить свой собственный голод, напрочь позабыв о голодном госте. Было совершенно ясно, что Гибби следует поторопиться, чтобы получить хоть немного еды. Если бы у него была такая же длинная морда, он бы не раздумывая кинулся к миске рядом с собакой, но со своей человеческой мордашкой ему пришлось бы почти что полностью окунуть лицо в миску, чтобы сделать хоть один глоток. Увидев, что лакать он не может, и не придумав ничего другого, Гибби стал быстро черпать из миски согнутой ладошкой. Пёс не протестовал и не отталкивал новоявленную ложку, но тут же начал лакать с удвоенной скоростью и через минуту уже вылизывал дно миски. Гибби удалось зачерпнуть лишь несколько раз, но проглоченная им еда оказалась просто замечательной — лучше чем всё остальное, чем ему удалось сегодня поживиться. Когда миска опустела, он снова залез в конуру, пёс последовал за ним, и вскоре оба они заснули, в странном переплетении рук, ног и собачьих лап.

На рассвете Гибби проснулся и вылез из конуры. Её хозяин последовал за ним и теперь стоял, помахивая хвостом и просительно заглядывая ему в лицо. Гибби понял его и отстегнул ошейник, тем самым отблагодарив пса за гостеприимство единственным доступным ему способом. Пёс немедленно рванулся прочь, своей узкой спиной напоминая юркую змею, одним прыжком перепрыгнул ворота, бешено помчался по полю и в мгновение ока скрылся из глаз. Тогда и Гибби снова отправился в своё путешествие вверх по Дауру.

Сегодня было теплее, весна подошла к людям ещё на один шаг. Собака стала для Гибби настоящим утешением, и прежние страхи начали отступать.

Понемногу Гибби начал различать то, что видел вокруг, и глаза его потихоньку открывались. Вскоре он увидел в лощине подснежник и сошёл с дороги, чтобы хорошенько его рассмотреть. Но не успел он сделать шаг в сторону, как ступил босой ногой в небольшой ручеёк, в котором, наверное, было много железистых примесей, потому что вода окрашивала и землю, и листья в тускло–кровавый цвет. Исполнившись ужаса, Гибби кинулся прочь и потом довольно долго не осмеливался даже приближаться к выглядывающим из травы цветам. По его правую руку рядом с дорогой всё так же текла река, несущая свои воды назад, к покинутому им дому, то через низкие луга, то через пшеничные и овсяные поля, то через каменистые пригорки, покрытые рощицами серебристых берёз, горных осин и елей. То и дело упуская её из виду на очередном изгибе дороги, через какое–то время Гибби снова ловил её взглядом, и каждый раз ему прежде всего казалось, что река торопится в город, туда, где лежит умерший человек, чтобы рассказать ему, куда сбежал его Гибби. Он и сам не смог бы ответить, почему он, с младенчества поступавший, как ему вздумается, вдруг начал бояться, что кто–то может помешать его свободе. Быть может, этот страх был лишь тенью новоявленного ужаса и отвращения к тому месту, где самые любимые его лица так внезапно и так страшно переменились, перестав улыбаться, но продолжая недвижно глядеть в потолок остекленевшими глазами.