Лев Тихомиров - Руководящие идеи русской жизни Страница 18

Это не есть передача Государю народного самодержавия, как бывает при идее диктатуры и цезаризма, а просто отказ от собственного самодержавия в пользу Божьей воли, которая ставит Царя как представителя не народной, а Божественной власти.

Царь, таким образом, является проводником в политическую жизнь воли Божией. «Царь повелевает, а Бог на истинный путь наставляет». «Сердце царево в руке Божией». Точно так же «царский гнев и милость в руках Божиих». «Чего Бог не изволит, того и царь не изволит». Получая власть от Бога, Царь, с другой стороны, безусловно признается, что совершенно неразрывно сливается с народом. Ибо, представляя перед народом в политике власть Божью, Царь перед Богом представляет народ. «Народ тело, а царь голова», и это единство так неразделимо, что народ даже наказуется за грехи Царя. «За царское согрешение Бог всю землю казнит, за угодность милует», и в этой взаимной ответственности Царь стоит даже на первом месте. «Народ согрешит — царь умолит, а царь согрешит — народ не умолит». Идея в высшей степени характеристичная. Легко понять, в какой безмерной степени велика нравственная ответственность Царя при таком искреннем, всепреданном слиянии с ним народа, когда народ, безусловно ему повинуясь, согласен при этом даже еще отвечать за его грехи.

Никакое человеческое воображение не может представить себе более безусловного монархического чувства, большего подчинения, большего единения. Необходимо обратить внимание, что это не чувство раба, только подчиняющегося, а потому не ответственного. Народ, напротив, отвечает за грехи Царя. Это, стало быть, перенос в политику христианского настроения, когда человек молит «да будет воля Твоя» и в то же время ни на секунду не отрешается от собственной ответственности. В Царе народ выдвигает ту же молитву, то же искание воли Божьей, без уклонения от ответственности, почему и желает полного нравственного единства с отвечающим перед Богом Царем.

Для нехристианина этот политический принцип просто непонятен. Для христианина он светит и греет как солнце. Подчинившись в Царе до такой безусловной степени Богу, наш народ не чувствует тревоги, а, напротив, успокаивается. Его вера в действительное существование, в реальность Божией воли выше всяких сомнений, а потому, сделав со своей стороны все для подчинения воле Божией, он вполне уверен, что и Бог его не оставит, а стало быть, даст наибольшую обеспеченность положения.

Вдумываясь в эту психологию, мы поймем, почему народ о своем Царе говорит в таких трогательных, любящих выражениях: «Государь, батюшка, надежа, православный царь»… В этой формуле все: и власть, и родственность, и упование и сознание источника своего политического принципа. Единство с Царем для народа не пустое слово. Он верит, что «народ думает», а Царь «ведает» народную думу, ибо «царево око видит далеко», «царский глаз далеко сягает», и «как весь народ воздохнет — до царя дойдет». При таком единстве ответственность за Царя совершенно логична. И понятно, что она несет не страх, а надежду. Народ знает, что «благо народа в руке царевой», но помнит твердо, что «до милосердного царя и Господь милосерд». С таким миросозерцанием становится понятно, что «нельзя царству без царя стоять». «Без Бога свет не стоит, без царя земля не правится». «Без царя земля вдова». Это таинственный союз, непонятный без веры, но при вере дающий и надежду, и любовь.

Неограниченна власть Царя: «Не Москва государю указ, а государь Москве». «Воля царская — закон», «царское осуждение бессудно». Царь и для народа, как в христианском учении, недаром носит меч. Он предстатель грозной силы. «Карать да миловать Богу да царю». «Где царь, там гроза». «До царя идти — голову нести». «Гнев царя — посол смерти». «Близ царя — близ смерти». Царь — источник силы, но он же источник славы: «Близ царя — близ чести». Он же источник всего доброго: «Где царь, там и правда», «богат Бог милостью, государь жалостью», «без царя народ сирота». Как солнце он светит: «При солнце тепло, при государе добро». Если когда и «грозен царь, да милостив Бог». И в твердой надежде, что «царь повелевает, а Господь на истинный путь направляет», народ стеной окружает своего «батюшку» и «надежу», «верой и правдой» служа ему. «За Богом молитва, за царем служба не пропадет» — говорит он и готов идти в своей исторической страде куда угодно, повторяя: «Где ни жить, одному царю служить» и во всех испытаниях утешая себя мыслью: «На все святая воля царская».

XXIII

Значение чувства и сознательности в психологической основе власти

Последние главы достаточно, полагаю, показывают, до какой степени полного единства может доходить политическое самосознание народа и Верховной власти, развивающееся на почве религиозного идеала жизни. Эта совокупность условий именно и необходима для того, чтобы власть единоличная могла превратиться в силу монархическую, то есть стать Верховной сама по себе, а не как замаскированная делегация народной власти. В тонкостях этой психологической основы политического творчества вся сущность различных форм Верховной власти. Однако необходимо заметить, что здесь дело далеко не в одном чувстве. Судьбы различных форм Верховной власти существеннейшим образом зависят также от состояния нашего сознания.

Из всех областей социального творчества политическая есть область наиболее сознательная, наиболее подверженная влиянию нашего рассуждения, а стало быть, всего того, чем обусловливается рассуждение, как, например, состояния нашего знания, логической развитости, способности критической оценки и т. д. Отсюда ясно, какое значение для политического строения имеет тот или иной характер образованного класса нации, степень действительной образованности его, степень высоты развития науки в данной стране, а также и степень самостоятельности этой науки.

В политическом творчестве нации значение доктрины и вообще идеи весьма велико. Поэтому влияние каких-либо идей здесь особенно легко и заметно, если они оказываются сильнее местных. Между тем эти чужие политические идеи могут исходить из совершенно иного психологического настроения, не соответствуя психологическому настроению данной нации, тем не менее способны давить не ее рассудок, а через него и на политическое творчество. Посему-то, как выше было замечено, развитие данной формы Верховной власти идет всегда не только путем ее собственной, внутренней логики, но и под давлением многочисленных внешних влияний. Это может иметь и благое, и зловредное влияние. Но, во всяком случае, это влияние сознательности составляет факт, который непременно должно принимать во внимание при наблюдении форм Верховной власти. Это относится точно так же и к власти монархической.

Религиозное миросозерцание нации порождает инстинктивное стремление к монархической власти, и тот же инстинкт подсказывает в общих чертах многие необходимые для монархического строения истины. Но один инстинкт не может заменить сознательности, при отсутствии которой в приложении и, стало быть, в осуществлении монархического принципа неизбежно должны возникать ошибки, может быть, даже роковые. Точно так же и при одной сознательности невозможно создать монархии, если нет соответственного чувства. Оба условия одинаково необходимы. Инстинкт, чувство создают почву, без которой ничего нельзя сделать, и кроме того, нередко спасают от самих ошибок рассудка, но в свою очередь и политический разум так необходим, его сила так велика, что он в конце концов способен даже пересоздать и самое чувство нации, или по крайней мере несомненно, что ошибки политического разума способны извращать действия самого прекрасного и сильного чувства.

XXIV

Стихийность нашей истории. — Недостаток научной мысли

Если судить по правильности и чистоте основ, заложенных у нас историей, то Россию можно признать самой типично монархической страной. Изучение нашей истории для уяснения себе смысла монархического начала власти с этой точки зрения драгоценно. Но в той же истории мы знакомимся и с условиями, препятствующими развитию монархического начала. В этом отношении на первом плане должно поставить малое развитие сознательности.

Стихийность нашей истории вообще так бросается в глаза, что нет, кажется, ни одного историка, не отмечавшего это явление. У нас велико почти всегда то, что подсказывается инстинктом, голосом чувства, вытекающим из тех душевных тайников, которые в Русском народе наполнены по преимуществу верой. У нас крупно и иногда велико и то, в построении чего человек, природно способный и хорошо выдержанный в нравственном отношении, может создать при помощи непосредственного здравого смысла, то есть руководствуясь тем, что лично видит и наблюдает. Но повсюду, где нужно глубокое понимание внутреннего смысла явлений, мы оказываемся слабы.