Павел Милюков - Энциклопедия русской православной культуры Страница 19

Здесь легче, чем где-нибудь, было примириться с необходимостью остаться вовсе и навсегда без священства. Здесь поэтому и распространялось преимущественно учение беспоповщины, тогда как последователи поповщины чаще встречались в юго-западных и юго-восточных окраинах России. Население севера легко примирялось с тем, что крестить теперь приходилось мирянам, а исповедоваться надо было друг другу Трудно было отказаться навсегда от причащения. Поэтому всякий шарлатан, утверждавший, что у него хранятся запасные Дары, освященные еще до времени Никона, мог без труда приобрести и эксплуатировать доверие массы. В тех случаях, когда Даров решительно не было, беспоповцы прибегали к символическому обряду, долженствовавшему заменить причащение. Они причащались… изюмом.

Северный пейзаж

Обходиться без таинства брака было совсем легко в крестьянской среде. Там и до этого времени браки, не освященные церковью, встречались постоянно. Неудобство для мирян заключалось лишь в том, что строгие раскольнические иноки отрицали иногда вместе с таинством брака и возможность семейной жизни. «Женатые – разженитесь, неженатые – не женитесь» – таково было требование наиболее последовательных беспоповцев. Мы увидим сейчас, однако, что в этом пункте требования жизни оказали сильное сопротивление теории.

Ревнители старого благочестия появились в северных лесах с тех самых пор, как возникли в мире «никоновы новины». С того же времени началась здесь и пропаганда раскола. Но, пока была еще надежда одолеть никониан и восстановить старую веру, разрыв с миром не мог считаться единственным условием спасения. Положение изменилось, как мы видели, со времени неудачи стрелецкого бунта и строгого указа 1684 г. Для последовательных раскольников выбор оставался теперь между открытой борьбой и бегством. Но на борьбу не всякий оказался способен. Ближайшим способом уклониться от нее было самосожжение: так и смотрели на него самосожигатели. «Немощны мы и слабы, – того ради и не смеем к предлежащим мукам вдатися; вмени, Господи, огненное сие страдание в мученическое, ради немощи нашей». Такие размышления и молитвы влагает в уста самосожигателей историк поморской беспоповщины Иван Филиппов. Мы знаем, однако, что и склонность к самоубийству скоро прошла, вместе с первым горячим порывом религиозного увлечения. Оставалось третье средство – разрыв с миром. Оно скоро и стало наиболее употребительным. «Которые хранящие древнее благочестие мук не могли терпеть и вышеописанным смертям предаваться, – все бегали в непроходимые пустыни», – говорит нам поморский историк25. Особенно часты стали случаи такого бегства с начала 90-х гг., когда началась упомянутая выше реакция против самосожигания.

К. Лебедев. В келье схимника

Быстро населилась с этого времени и северная пустыня. Первыми пионерами пустынножительства были здесь соловецкие иноки, не решившиеся выдерживать осады их монастыря московскими войсками. Они покинули остров и разбрелись по поморью, разнося повсюду ненависть к «никоновым новинам» и приверженность к древнему православию. Укрываясь от властей, пустынножители выбирали себе самые глухие уголки. Где-нибудь у лесного озера, отрезанного непроходимыми болотами и лесами от всякого сообщения с миром, селился отшельник и часто без всякой защиты от северной зимней стужи, кроме лесного костра, начинал свое «жестокое житие». Мало-помалу он обживался, сколачивал себе келью, начинал ковырять землю «копорюгою» или мотыгой. «Нужных ради потреб» или «для ученья благочестия и проповеди» он выходил по временам из леса в соседние деревни. «Лыжи были ему конями, а кережа26 служила вместо воза». Слава пустынника быстро распространялась в мире. Повсюду, в погостах и «весях» он приобретал покровителей – «христолюбцев», готовых помочь ему деньгами и съестным или даже укрыть его в случае надобности. Являлись и поклонники, готовые последовать его примеру и уходившие один за другим в пустыню. Около одинокой кельи составлялось целое общежитие. Общими силами поселенцы сжигали лесные участки и снимали с «гари» несколько урожаев. «Жестокое» и «нужное» пустынное житие превращалось в «пристойное и пространное». Но такое поселение все еще не было прочным. Первая «хлебная зябель» и неурожай могли разогнать братию. Строгий пустынножитель начинал жалеть о нарушенном безмолвии и спешил уйти подальше в лесную чащу, навстречу новым лишениям. Наконец, вести о завязавшемся общежитии, о побегах туда крестьян и об открытой проповеди старцев, оставшихся в миру, – не ходить в церковь, не причащаться новых тайн, – доносились до начальства. Из местных административных центров являлись тогда в пустыню команды для более или менее успешных розысков. Поселенцы разбегались, оставляя жилища и запасы на жертву неприятелю, – и искали себе нового места. Иначе им оставалось лишь встретить врага лицом к лицу и провести самосожжение. Отдаться живыми они не решались, боясь, как бы пытка не вынудила у них отказа от старой веры.

Вид Выгорецкого общежительства. XIX в.

В последнем десятилетии XVII в., как мы видели, обстоятельства изменились. Это тотчас же сказалось на судьбе поморского пустынножительства. Одно из постоянно перемещавшихся до тех пор отшельнических поселений окрепло, выросло и скоро стало центром всей русской беспоповщины. Удобство местоположения (по реке Выгу) позволило ему пережить «лихие времена» раскола. Отношение петровского правительства к расколу дало возможность легализировать свое существование. А личные свойства основателей этого общежития обеспечили ему выдающуюся роль в беспоповском мире. В лице Данилы Викулина и Андрея Денисова соединились нравственный авторитет строгого пустынножителя и аскета с житейской ловкостью и организаторским талантом энергического юноши энтузиаста27.

На первых же порах таланты Андрея Денисова сказались в умелом распорядке внутренней жизни сошедшейся братии и в хорошо налаженном строе ее хозяйства. Но этого мало. Искусно пользуясь наличными условиями, при которых приходилось действовать, Денисов сумел привлечь Выговскую братию к участию в жизни всего русского раскола и чрезвычайно расширил житейский кругозор иноков. Постоянные хлебные недороды подвигли его завязать деловые сношения со всеми концами старообрядческого мира. Он дал, таким образом, первый образец широкого торгово-промышленного союза на началах безусловного взаимного доверия и строгой нравственной дисциплины, – образец, которому так успешно подражал раскол конца XVIII в. и первой половины XIX в. Но и этим не ограничились заслуги Андрея Денисова перед Выговским общежитием. Не только «срытые горы» и «расчищенные леса», монастырские здания и «благочинная» братская жизнь, не только обширные связи при дворе и в самых отдаленных городах России свидетельствовали о трудах Денисова. Он раздвинул также и умственный горизонт иноков. Среди них грамотность была первоначально настолько редким явлением, что историк Выговской пустыни постоянно отмечает ее как особое достоинство того или другого новопришедшего инока. Сам блестящий диалектик и большой знаток древнерусской письменности, Денисов хорошо понимал, насколько недостаточно быть простым начетчиком и до какой степени необходимо для старообрядца получить систематическое школьное образование. Наладив распорядок жизни в своем монастыре, он съездил под видом купца в Киев и более года посвятил занятиям в Киевской академии, может быть, под руководством самого Феофана Прокоповича. Он учился здесь богословию, риторике, логике и проповедничеству. Один этот шаг Андрея может показать нам, насколько воззрения автора «Поморских ответов» были шире взглядов большинства его единомышленников. Перейти в самый разгар борьбы в проклятый вражеский стан, в самое средоточие ереси, – хотя бы для того, чтобы подготовить себя к будущей борьбе с противниками, – для раскольника старого типа было бы совершенно невозможно. С удивлением рассказывает биограф Андрея, как во время самого этого путешествия в Киев он дал напиться из своей чашки томимому жаждой прохожему и затем не только не «ввергнул чашку в презрение», но, вымыв ее водой и перекрестившись, «повелел из нея ясти и пити».

Выгорецкие старцы. Старообрядческая икона конца XVIII – начала XIX вв.

То, что для самого Денисова было проявлением недюжинного ума, для его общины скоро стало делом практической необходимости. Благодаря деятельности Денисова, для Выговской обители давно уже прошло то время, когда братия сообщалась с миром на лыжах с кережами и когда один слух о проведении за 50 верст от обители временной дороги для проезда Петра заставлял пустынножителей готовиться к бегству или самосожжению. Теперь мимо самого монастыря пролегали целых две дороги, и «гостиная» монастырская изба приобрела значение станции для проезжающих. На соседнем берегу Онежского озера стояла пристань обители; многочисленные монастырские суда развозили свои и чужие товары и запасы. В соседнем Каргопольском уезде были куплены и заарендованы обширные пространства пашни. На внутренних озерах и на морском берегу братия промышляла рыболовством. Монастырские рыболовы и звероловы доходили до Новой Земли и о. Шпицбергена. С югом России старцы вели значительные коммерческие операции по покупке и продажи хлеба. Сама обитель отстроилась заново, обзавелась замечательной библиотекой, целым рядом школ для писцов, певчих, иконописцев и всевозможными ремесленными заведениями. Кругом обители явилось немало скитов, составлявших промежуточное звено между иноками и миром. За их населением и образом жизни выговские пустынножители далеко не всегда могли уследить. Скиты управлялись собственными выборными властями.