Николаос Василиадис - H. ВАСИЛИАДИС ТАИНСТВО СМЕРТИ Страница 2

Главный фактор, приводящий человека в Церковь, — это покаяние. Трагично состояние человеческого существа, потому что человек спасается через изначальное отречение от самого себя. Или мы должны признать, что абсолютное и беспредельное проникает в ограниченное и относительное, освящает его, и вместе они создают некоторый замкнутый священный цикл, или мы признаем, что ограниченное и относительное овладевается стремлением, неудержимым желанием к беспредельному и абсолютному, и таким образом рождается некоторое творческое движение. Первое мнение, согласно Бердяеву, является исключительно консервативным и иератическим. Второе — творческим и пророческим. В христианстве сосуществуют оба и с ясностью отражаются в понимании покаяния. Покаяние в широком понимании слова является переживанием неспособности человека пред Богом и творческим движением в ответ на призыв Божий. Это переживание составляет главный фактор приема человека в Церковь и, в общем, связывается с Таинством крещения.

Покаяние, однако, — это не исторически статичное понятие, но «постоянное и непрекращаемое движение вверх, к очищению и причастию таинству славы Божией», как примечательно писал приснопамятный Никос Нисьетис. Это не только первый ответ на первый призыв Бога к спасению, но оно сопровождает его как нескончаемый припев, песня движения человека вверх и к свету. Из этого определения исходит второе значение покаяния в узком смысле слова, сочетаемое с Таинством святой исповеди.

Определение Таинства исповеди, как его нам предлагают некоторые старые учебники догматики Восточной Церкви, — явно схоластичное и юридическое, верная копия католических образцов, и не имеет никакого отношения к мистическому богословию Восточной Церкви.

В сознании Церкви искони приходили в столкновение два начала: древнегреческое аристотелевское начало вида, который ограничивает, начало завершенного превращения в осязаемое, ощутимое, и начало христианское, мистичное, которое всегда было восприимчиво к новым творческим действиям. Средневековая схоластика, которая была результатом аристотелевского начала вида и римского юридического духа, в большой степени изменила значение таинств. Это превращение является результатом другого изменения — в понятии Церкви.

Церковь была установлена для мира, творения, и она не может быть религиозным институтом, отделенным от мира, предназначенным исключительно для того, чтобы обслуживать религиозные нужды человека. Природа Церкви состоит в духовном общении в широком смысле слова. Однако в наше время богословием Церковь воспринимается как институт, а благочестием — как богослужебная организация, таким образом, по сути, прекращая быть обществом, общением верных. Характерна молитва анафоры в Литургии святого Василия Великого: «Нас же, от единаго Хлеба и Чаши причащающихся, соедини друг ко другу во единого Духа Святаго причастие...». Молитва, существенная для восприятия Церкви и определяющая по отношению к самосознанию Православия, которая, к сожалению, по причине тайного чтения молитв Евхаристического приношения, не осознается верующим народом.

Церковь нельзя считать учреждением, догмой или системой, она — жизнь, «обымающая вся», воспринимающая и преображающая все, как некий этап, переход к действительности спасения и преображения во Христе (Хомяков). Отдельные таинства — осознаю опасность, что и это может быть воспринято как схоластика, — это средства, при помощи которых человек переживает «Великое Таинство», то есть таинство Церкви, через которое единственно и спасается.

Подытоживая, можно сказать, что покаяние — это необходимая предпосылка вступления человека в Церковь, параллельно, однако, — это и постоянное переживание движения человека к спасению с продолжающимся переживанием собственной греховности. Характер Таинства Причащения, как, впрочем, и всех других таинств, по своей природе экклезиологический. Единственный источник спасения — это Церковь (которая, нужно заметить, завершается в Евхаристии), а Таинство покаяния — это одно из средств устроения Церкви и осознанное действие примирения с ней верующего.

Перевод с новогреческого Владимира Телиженко Pravoslavie.ru

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Причисление таинства Евхаристии к так называемым «семи» таинствам — наследие схоластической (католической по своему происхождению) анатомии богословия. Евхаристия — это «прежде всего» Таинство. «Святоотеческое богословие, — как прекрасно замечает известный современный богослов Н. Мацукас, — в своей совокупности не определяет таинства (жизнь ведь тоже не определяется), и всегда настаивает на употреблении библейских образов для их описания. Это можно заметить не только в первые века, даже не только у Дионисия Ареопагита, Максима Исповедника, Иоанна Дамаскина, но даже еще и в XIV веке (когда уже схоластически закрепилось и обособилось седмеричное количество таинств) у Николая Кавасилы, жившего в окружающем его климате исихазма и антиисихастской полемики». Об исключительности таинства Евхаристии и о «седмеричности» таинств можно прочитать у того же автора. В последней книге, ссылаясь на слова святого Иоанна Дамаскина, автор замечает, что «таинство Божественной Евхаристии, которое сосредотачивает все члены в единое харизматическое тело, сродно со всеми другими таинственными проявлениями жизни этого тела». О связи (или лучше сказать — о зависимости) всех других таинств Церкви с таинством Евхаристии Н. Милошевичем написана прекрасная докторская диссертация на богословском факультете Фессалоникийского Университета, где и подчеркивается невозможность с богословской точки зрения уравнивания таинства Евхаристии с любым другим проявлением жизни Церкви: «Поскольку… совершение таинств возможно только в Церкви и через Церковь, понятно, что они совершаются в Евхаристическом собрании или, лучше, что они являются составляющими частями Божественной Евхаристии, которая таким образом представляет собой одно единственное таинство — “таинство Христа”». (слова святого Иоанна Дамаскина). Эта диссертация совсем недавно вполне заслуженно была издана отдельной книгой.

2. Что касается латинского влияния на славянский Чин исповедания, то оно, конечно, гораздо более раннее, чем это утверждается автором. Подтверждение тому — Требник Петра Могилы (XVI век).

Опубликовано в газете Камо грядеши № 19.