Игумен Митрофан (Гудков) - Помоги, Господи, изжить моё сребролюбие Страница 2

Нет никакой пользы в деньгах, когда бедна душа (Блаженный Иероним).

Напоминай себе часто, через недолгое время: или богатство тебя оставит, или ты оставишь богатство (сет. Филарет, митр. Московский).

Богатые без бедных не могут спастись. Если только они отверзают руки для бедных, то Бог отверзает для них врата Небесные (Блаженный Августин).

Богач, когда умрет, ничего не возьмёт с собой. Тот берёт с собою свои блага, кто раздал их требующим (сет. Григорий Двоеслов).

Богат не тот, кто много приобрёл, но тот, кто много роздал (сет. Иоанн Златоуст).

Утрату вещественного должно принимать с радостью (авва Евпрений).

Однажды обкрадывали авву Евпрения; он помогал ворам выносить из келлии; воры вынесли все и пошли; только жезл старца остался в келлии; старец взял жезл и отдал ворам.

Авва Исайя говорил: если дашь ты что взаймы ближнему и не потребуешь это обратно, то действуешь в естестве Иисуса; если же потребуешь возвращения, то поступишь по естеству Адама (человеческому). Требование же лихвы ниже и Адамова естества.

Не прельщайся чужим добром, ибо и свое скоро оставишь (сет. Дмитрий Ростовский).

Счастлива бедность, она не знакома с гибельными пороками и преступными страстями, которые так часто терзают душу роскошного богача (Филарет, архиепископ Черниговский).

Не тот убог, кто не имеет ничего, но кто много желает; равно и богат не тот, кто много имеет, но кто ничего не требует.

Жить, довольствуясь малым, – значит быть истинно богатым.

Чем менее мы желаем, тем большим владеем (сет. Иоанн Златоуст).

Никто так не вредит обществу, как лихоимцы. От них оно более стонет, воздыхает и изнемогает, нежели от иноплеменных врагов (сет. Тихон Задонский).

Лихоимец несчастную жизнь проводит, всегда пребывая в страхе и печали: в страхе – ради того, что имеет, а в печали – ради того, чего ещё не имеет.

Лихоимцы везде приемлют себе наказание: в жизни, в смерти и по смерти (сет. Иоанн Златоуст).

Душевные страсти

Митрополит Николай (Могилевский)

Из душевных страстей первое место в аскетической схеме занимает сребролюбие, вследствие его ближайшей, непосредственной связи (по крайней мере, в некоторых случаях) со страстями плотскими. Начало и постепенный рост этой страсти весьма подробно описаны у Иоанна Кассиана. Святой отец так описывает её проявление: эта страсть, когда возобладает расслабленною и холодною душою монаха, сначала побуждает его к малому стяжанию, представляя ему некоторые справедливые предлоги, по которым он должен сберечь или приобресть несколько денег. Монах начинает жаловаться на скудость и недостаточность доставляемого монастырём содержания. «Этого содержания едва хватает и при здоровом состоянии тела, что же будет, если оно впадёт в болезнь?» – начинает думать монах. Наконец, нельзя долго и жить в одном монастыре, и если не припасти денег на путевые расходы, то невозможно будет, когда захочется, переселиться и придется вести жизнь наёмническую без всякого успеха. Прельщённый такими мыслями, монах начинает помышлять, как бы ему приобрести хотя бы один динарий. И вот, чем больше собирается денег, тем сильнее растёт страсть к ним. Монаху видится впереди долговечная жизнь, преклонная старость, различные весьма продолжительные недуги, которые трудно будет переносить в старости, если не заготовить денег. Так становится жалка душа, связанная земными узами, и отсюда монах и ни о чём больше не думает, как только о прибыли. Из-за этого он не устрашится допустить злодеяние лжи, ложной клятвы, воровства, нарушить верность, воспламениться вредным гневом. Посему-то апостол и называл эту страсть не только корнем всех зол (1 Тим. 6, 10), но и идолослужением.

Из представленного преп. Иоанном Кассианом хода развития и роста страсти сребролюбия видно, что она начинается с простой мысли о необходимости небольшой суммы денег, мотивированной кажущейся необходимостью и нуждою, а потом, постепенно захватывая все стороны человеческих желаний, разрастается в болезненное явление воли; после она – настоящая страсть; и дальнейшее её существование будет всегда характеризоваться явлением ненасытимости.

Иоанн Кассиан, называя сребролюбие недугом, указывает на троякое проявление его в монахе. Во всех этих видах общим является склонность к приобретению денег и вообще сокровищ мира сего. Напряженное, ненасытимое стремление к приобретению денег, имущества и вообще материальных благ является характерной, существенной чертой этой страсти. По словам названного отца, свойство сребролюбия таково, что душе, однажды плененной этой страстью, оно не позволяет соблюдать никакого правила честности и не дает насытиться никаким увеличением прибытка.

Неистовство этой страсти – не насыщаться никакою громадностью богатства. Ад не скажет: довлеет; и любостяжательный никогда не говорит: Довольно! (Притч. 30, 16). Хорошо некто сравнил корыстолюбцев со страждущим водяною болезнию. Как и те: чем более имеют воды в своем теле, тем более чувствуют жажду; так и корыстолюбцы: имея много, желают большего. «Море, – говорит преподобный Нил Синайский, – не переполняется, принимая в себя множество рек. И похотение сребролюбца не насыщается собранным уже имуществом; удвоил он его – и удвоенное снова удвоить желает, и никогда не перестаёт стремиться к этому, пока смерть не прекратит сего бесполезного труда».

Такой характер страсти сребролюбия тем более поразителен, что её сущность – ненасыщаемое желание благ – не может быть выведена из потребностей (духовных и телесных) природы человека, потому что не имеет в нас главного начала, зачинается не от вещества, которое бы относилось к участию души или плоти, или сущности жизни. Опытом самой жизни подтверждается, что к употреблению или потребности природы принадлежат в собственном смысле только ежедневное вкушение пищи и пития; все прочие «вещи» чужды человеческой потребности. Вот почему и сребролюбие оказывается страстью, чуждой человеческой природе, не имеющею никакой опоры в её натуральных нуждах. Таким образом, любостяжательность не из природы, а от воли имеет своё начало, и от «злой воли».

Следовательно, центр тяжести и главная причина страсти лежит, несомненно, также в душе человека, в ложном понимании им своего истинного верховного, самоценного блага, а также в превратном практическом отношении к материальным благам, из которых он «делает себе идола и полагает его в сокровении». Поэтому сущность сребролюбия, выражающаяся в порабощении всего строя духовной жизни материальным благам, является результатом расслабленности души, развращённости воли и злого порождения пожелания, недостаточности любви к Богу, вялости испорченного, расслабленного духа.

Уклоняясь от истинного и безусловного блага к благу низшему, условному, воля человека центр своих стремлений полагает уже не в невещественном, а в самом веществе. На богатство человек возлагает все свои надежды и упования; в нём видит единственную опору своей жизни, им определяется весь смысл его существования. Самое богатство делается для человека кумиром.

Понятно, конечно, что всё дело заключается во внутреннем отношении к материальным благам. Внешний факт обладания даже и большими имуществами сам по себе ещё не говорит о присутствии страсти корыстолюбия в душе обладателя. По словам преп. Иоанна Кассиана, возможно и не имущему денег не быть свободным от болезни сребролюбия… ибо как иных телом неосквернённых Евангельское слово провозглашает нечистыми сердцем (см. Мф. 5, 28), так и нисколько не обременённым тяготою денег возможно быть осуждёнными вместе со сребролюбцами по сердцу и уму. Им недоставало только случая к приобретению, а не воли, которая в очах Божиих всегда имеет более веса, чем необходимость. «Не думай, – говорит преп. Исаак Сирин, – что только приобретение золота и серебра есть любостяжательность; она есть приобретение чего бы то ни было такого, к чему привязана воля». Преподобный Иоанн Кассиан из жизни иноков приводит действительные, нередкие случаи пристрастия их к маловажным и малоценным вещам. Он свидетельствует, что многие со всем усердием отреклись от мира, охотно оставили множество житейских вещей, большие стяжания и сокровища мирские, чтобы вступить в монастырь, но потом здесь они так пристрастились к немногим и малоценным вещам, что забота о них значительно превышала их страсть ко всем прежним богатствам. Таким монахам, по словам святого отца, без сомнения мало принесёт пользы то, что они оставили большие богатства и имущества, потому что те страсти, для искоренения которых и надлежало оставить их, они перенесли на другие, немногие и ничтожные. Не имея возможности питать страсть любостяжания и скупости вещами драгоценными, они сосредоточивают её на вещах более дешёвых и таким образом очевидно не отсекают прежней страсти, а лишь придают ей другой вид перенесением на другие объекты – как будто всё дело здесь в различии металлов, а не в самой страсти.