Андрей Карпов - Веганство. Обнажение смыслов Страница 2

Слово «веган» ввёл в оборот англичанин Дональд Уотсон (Donald Watson). Оно образовано от первых и последних букв слова «vegetarian» (вегетарианец). Символически это означает, что веганство – начало и конец вегетарианства. С веганской точки зрения вегетарианство (отказ употреблять продукты убийства) – лишь переходная стадия к полному отказу от эксплуатации животных. В 1944 году Дональд Уотсон организует в Лестере (Великобритания) Веганское общество (The Vegan Society).

Стоит обратить внимание на год основания общества. Превращение Уотсона из классического вегетарианца в вегана происходит в 1940-е, годы Второй мировой войны. Мир захлёбывается от человеческих страданий, а группа единомышленников в воюющей с Гитлером Англии решает сконцентрироваться на заботе об уменьшении страданий животных. Наверное, нельзя сказать, что страдания животных их волновали больше, просто они не выделяли человека из прочих живых существ. Насилие над людьми в соответствии с мировоззрением веганства также недопустимо. Это соображение привело Дональда Уотсона к официальному отказу от армейской службы. Отстаивать что-либо с оружием в руках – будь то убеждения, государство или даже жизнь близких тебе людей – нельзя, ведь ты можешь причинить боль другому живому существу или лишить его жизни. Пацифизм и веганство – одного духа. Проблему этического выбора они решают посредством личного неучастия: если некоторое действие определено как зло, ты просто его избегаешь, к чему бы это ни привело. В определённом смысле это очень удобно: нет необходимости выбирать между видами зла (большим и малым). Можно чувствовать себя правым и чистым. Если же победит большое зло, то твоей вины в этом нет: ты же не выступал на его стороне. Но, какие бы вероятности ни существовали, Дональду Уотсону повезло: Гитлера победили, в Великобритании наладился мирный быт, веганские идеи получили распространение.

Возможно, в некоторых случаях веганство уже является частью семейной культуры, но в основной своей массе веганы получаются путём обращения к новой для себя жизни уже в сознательном возрасте. Превращение в вегана обязательно включает в себя момент слома привычной картины мира, без которого веганская жизнь не могла бы начаться. Вот, например, как это было у Дональда Уотсона:

«Одно из моих самых ранних воспоминаний — это каникулы на ферме моего дяди Джорджа, где меня окружали интересные животные — все они что-то „давали“: рабочая лошадь тянула плуг, другая лошадь тянула двуколку, коровы „давали“ молоко, куры „давали“ яйца, а петух был удобным „будильником“ — тогда я не понимал, что у него есть и другая функция; овцы „давали“ шерсть. Я никак не мог понять, что же „давали“ свиньи, — но они казались очень дружелюбными существами: всегда были рады меня видеть. Потом настал день, когда одна свинья была убита: у меня до сих пор сохранились яркие воспоминания всего процесса, включая крики, конечно же. Одним из того, что меня поразило, было то, что мой дядя Джордж, которого я высоко ценил, принимал в этом участие. Я понял, что фермы — и дяди — должны быть переоценены: идиллическая сцена оказалась не более чем камерой смертников, где дни каждого создания были сочтены, что определялось их неспособностью далее обслуживать существование человека».1

Когда Дональд Уотсон давал интервью, из которого приведена цитата, ему было 92 года. Акценты в рассказе расставлены, конечно, в духе устоявшегося веганского мировоззрения, с которым человек прожил бóльшую часть своей жизни. Но, несомненно, пережитое потрясение было очень сильным. С 14 лет Дональд перестал есть мясо, и причиной тому стала описанная выше история.

Разбирая этот случай, необходимо обратить внимание на два момента. Во-первых, мальчик Дональд не жил на ферме; он приехал туда отдохнуть. Все эти «интересные» животные именно потому и составили идиллическую картинку, что не были частью его повседневного быта. Эта отстранённость присуща веганству в целом: веганы, как правило, – городские жители, далёкие от непосредственного участия в сельском хозяйстве.

Во-вторых, Дональд-ребёнок, несомненно, был романтической натурой, воспринимающей мир преимущественно эмоционально. Думается, можно с уверенностью сказать, что свой романтизм мистер Уотсон сохранил на протяжении всей жизни. Нельзя быть веганом и не быть своего рода романтиком. По своей сути веганство – это борьба за утверждение идиллии: никто не должен страдать. Во всяком случае, никто никому не должен причинять страданий. Значимость эмоциональной аргументации в веганстве значительно выше, чем рациональных суждений: посмотрите, в какие условия поставило животных интенсивное животноводство! Они лишены естественной среды обитания, а порою и жизненного пространства. С помощью селекции, специальных препаратов, а в некоторых случаях и генной инженерии животные превращены в какую-то пародию на самих себя. Они больше не полноценные живые существа, а рабы своей функции. Бычок или цыплёнок-бройлер должны как можно быстрее набрать максимально возможный вес. Курица-несушка должна нестись без роздыха, корова молочной породы – давать как можно больше молока, чего бы это ни стоило их здоровью.

Интенсивное животноводство действительно обращается с живыми существами как с производственными механизмами. Применяемые технологии безжалостны в прямом смысле этого слова: животных в крупных агропроизводственных комплексах никто не жалеет, отношение к ним определяется не жалостью, а чистой прагматикой. Если животное болеет, его лечат, но не потому, что ему больно, а чтобы не пропали вложенные в него деньги. Если же более выгодно заменить заболевшее животное новым, его не будут лечить, а забьют или усыпят.

Узнав об этой неприятной изнанке животноводства, чуткие и романтические натуры испытывают эмоциональный шок и становятся веганами. Они решают не принимать участия в причинении страданий животным, пусть даже весьма опосредованно – в качестве потребителей продукции животного происхождения. Последовательные веганы отказываются и от мёда, и от изделий из шёлка, включая насекомых в число тех существ, которых следует избавить от эксплуатации человеком.

3. Освобождение или дедоместикация

Итак, эксплуатация животных недопустима. Как, в принципе, недопустима всякая эксплуатация.

Идея бороться с эксплуатацией животных возникла не сама по себе, она – лишь результат расширенного применения идеи о неприемлемости эксплуатации человека человеком. Прежде чем появилась возможность говорить об эксплуатации в отношении животных, необходимо было составить само понятие эксплуатации. Это понятие было сформулировано социальной наукой и стало одним из ключевых элементов левой идеологии.2 В этой перспективе защита прав животных оказывается своеобразным навершием мощной волны социальной борьбы. Патетика веганских высказываний в значительной степени восходит к традициям левых движений, привычно употребляющих такие обороты как борьба за права или освобождение. Эти формулировки активно заимствуются веганством. Так, заметная в истории веганства книга австралийского философа Питера Сингера (Peter Singer) называется «Освобождение животных» (Animal Liberation).

Пока речь идёт об освобождении людей всё кажется понятным. Вот человек сидел в тюрьме или, – как принято говорить о тех, кому сочувствуют, – в застенках, его выпустили, и он стал свободен. Или раб, находившийся в полной зависимости от своего господина, получает свободу, – теперь он принадлежит самому себе и волен жить, как ему заблагорассудится. Или крестьянин освобождается от крепостной зависимости, и больше не обязан работать на помещика бесплатно.

Но даже с человеческим освобождением не всегда всё так просто. В русском канцелярите – языке официальных документов – есть такой устоявшийся оборот: «освободить от занимаемой должности». С одной стороны, это действительно освобождение. Человек был отягощён необходимостью определённым образом трудиться. Возможно, ему было нужно приходить в конкретное место к определённому часу, совершать действия в соответствии с производственной необходимостью, а вовсе не со своими желаниями, выслушивать и принимать к исполнению распоряжения начальства. Можно допустить, что человек устал от подобного состояния, и вот его освобождают, и он чувствует эту свободу: теперь он предоставлен самому себе. Но, с другой стороны, весьма вероятно, что потерянная должность была основным или даже единственным источником его доходов, и теперь, хотя и получив свободу, он лишился средств для дальнейшего существования. Является ли подобное освобождение благом?