Григорий Дьяченко - Духовный мир Страница 20

Не лишне будет указать в устройстве глаза и на ту особенность его, далеко еще не изъясненную, но не подлежащую сомнению, которая известна под именем ахроматизма глаза; она состоит в способности глаза исправлять тот недостаток чечевицеобразных стекол который в оптике называется аберрациею лучепреломления. Когда два таких стекла заметной кривизны находятся одно подле другого, то между ними появляется более или менее широкая черта, окрашенная цветами радуги, – так бывает по крайней мере, с образами предметов, если смотреть в этого рода стекла. Ньютон считал этот недостаток наших оптических снарядов неисправимым. Действительно, он лишь отчасти устранен в стеклах так называемых ахроматических; но если человеческое искусство не может достигнуть полного ахроматизма, то глаз от природы обладает им, как это видно, напр., из того, что когда мы смотрим на белый предмет лежащий на черном фоне, то не замечаем никакой посредствующей черты. Очень может быть, что и этот ахроматизм не вполне совершенный, но все же он очень достаточен для практического обихода. Это свойство нашего глаза далеко не так важно для зрения, как предыдущие условия, потому что и без ахроматичности он видел бы предметы раздельно, только не в таком точно виде, как теперь их видит; но никак однако же, нельзя отрицать, что при ахроматичности глаза различение предметов становится гораздо удобнее.

В ряду фактов целесообразного устройства органа зрения укажем, наконец, и на ту роль, которую играют в акте зрения разные внешние органы, которые, не составляя частей глаза, служат некоторым образом покровителями его, каковы – веки и ресницы. С давних пор и без всякого труда люди замечали, что эти органы предохраняют глаз от засорения разными вредными для него веществами, но до последнего времени никто не подозревал другой не менее важной роли этих органов – именно их способности задерживать и не допускать до глаза так называемые ультрафиолетовые лучи, т. е. те световые лучи, которые в солнечном спектре лежат за фиолетовыми лучами, и хотя невидимы для глаза, но несомненно существуют, так как они оказывают явное химическое действие на фотографическую пластинку; эти лучи света, как доказано, очень вредно действуют на сетчатку глаза. Кроме того Жансон многочисленными и точными измерениями доказал что эти покровительственные среды имеют также способность задерживать почти всю ту лучистую темную теплоту, которая в значительной пропорции всегда сопутствует свету, и которая, проникая в глаз могла бы расстроить слишком нежную ткань сетчатки. Таким образом благодаря этим органам которые кажутся побочными, только те лучи света передаются нерву, которые обусловливают акт зрения, не повреждая его органа. Этими фактами можно и закончить показание того, какое множество условий должно было соединиться для того, чтобы сделать глаз способным к той важнейшей функции, которую он выполняет в организме.

Мы потому так долго остановились на органе зрения, что этот орган из всех других органов представляет наиболее приспособлений, и при том в условиях наиболее заметных. Но аналогические наблюдения можно сделать и на органе слуха. Конечно, этот орган не может в рассматриваемом отношении сравниться с глазом; чтоб обеспечить воспроизведение образов и после зрения рассеянного достигнуть зрения раздельного, необходим особый, в высшей степени сложный аппарат; но чтоб сделать возможным слышание звуков нужен только какой-либо проводник звука, и так как всякое вещество в известной мере способно проводить звуковые волны, то функция слуха возможна и при какой бы то ни было структуре органа. Однако ж и тут природа должна была взять немало предосторожностей, из которых важнейшие касаются различия той среды, в которой предназначено жить животному. Вот что говорит об этом Мюллер. «У животных которые живут на воздухе, звуковые волны приражаются прежде всего к твердым частям организма, и в частности органа слуха, и отсюда уже идут к водянистой жидкости ушного лабиринта. Сила слуха у этих животных зависит таким образом прежде всего от той степени, в какой твердые части слухового органа способны воспринимать воздушные волны, потом – от степени сжатия, которое испытывают сотрясенные мускулы этих частей в тот момент, когда им передаются вибрации воздуха, и, наконец от степени, в какой лабиринтная вода способна воспринимать вибрации, происшедшие во внешних частях слухового органа. Вся наружная часть органа слуха, таким образом рассчитана на то, чтобы сделать передачу вибраций воздуха твердым частям, которая сама в себе представляет немало трудностей, наиболее легкою. Что же касается животных которые живут и слышат в воде, то здесь задача слуха совсем иная. Средою, передающею звуковые вибрации, служит здесь вода; она проводит их к твердым частям тела животного, откуда они идут еще раз в воду ушного лабиринта. Здесь интенсивность слуха зависит от степени той силы, с какою твердые части слухового органа способны воспринимать сотрясения водяных волн произведенными волнами воздуха, с тем чтобы снова передать их воде, и от степени сжатия, испытываемого сотрясенными мускулами во время этой передачи [42]. И здесь, значит вся наружная часть слухового органа рассчитана на то, чтоб облегчить эту передачу»). Таким образом оказывается, что условия слуха повсюду вполне приспособлены к тем двум различным средам в которых должно жить животное. Пусть объяснят теперь защитники слепого механизма природы, каким это образом одна чисто физическая причина, которая вовсе не могла иметь в виду различных свойств той или другой среды, тем не менее, в устройстве органа слуха так верно приспособлялась к этим свойствам – почему это две различные системы слухового органа не встречаются вперемежку, случайно, в той и другой среде вместе, а напротив система, приспособленная к воздуху, встречается только в воздухе, а приспособленная к воде встречается только в воде. Нам могут сказать на это, что животные, у которых не оказалось бы такого приспособления, как лишенные средств защиты и самосохранения, неизбежно должны были погибнуть, и что по этому-то мы и не видим нигде следов их. Но мы вовсе не понимаем, почему же животные, лишенные слуха, должны бы непременно погибнуть, когда многие из них и ныне живут без слуха; этот недостаток мог бы быть вознагражден каким-либо другим средством защиты и сохранения. Таким образом вопрос: вследствие чего же структура уха находится в согласии с его употреблением – остается в полной силе. Ясно, что причина чисто физическая и механическая никак не может быть до достаточною причиною такого верного соответствия.

Мы боимся утомить читателя, входя в такое же подробное обозрение всех частей организации, хотя между ними весьма мало найдется таких которые не привели бы к подобным же выводам и считаем достаточным указать только на факты наиболее разительные и решительные, именно:

Во 1-х на формы зубов – режущих, разрывающих и растирающих, которые так приспособлены к образу жизни животного, что для Кювье служили самыми решительными и характеристическими признаками животного, – на способ их прикрепления и прочность основания, так хорошо соображенные и с законами механики и с их употреблением на покрывающую и охраняющую их эмаль, в замен той костной плевы которая покрывает все другие кости, но для зубов не годится по причине своей чувствительности и нежности.

Во 2-х на надгортанник, служащий как бы дверью к дыхательному горлу, который опускается наподобие моста, когда пища входит в пищеприемное горло, и поднимается сам собою как на пружине, когда пища пройдет чтобы не прерывалась функция дыхания.

В 3-х на закругленные и продолговатые волокна пищеприемного горла, которые своим перистальтическим движением определяют движение пищи, – феномен из одного закона тяжести решительно необъяснимый: только благодаря этой механической комбинации глотание оказывается возможным, несмотря на горизонтальное положение пищеприемного горла [43]).

В 4-х на структуру сердца, так удивительно приспособленную к той великой функции, которую оно выполняет в организации, на его разделение на две полости правую и левую, без всякого сообщения друг с другом чтобы кровь не переходила из одной в другую, и подразделение их в свою очередь на две другие – ушки и желудочки, которых движения взаимно соответствуют таким образом что сокращение ушек вызывает расширение желудочков и наоборот; на концентрические и лучистые фибры, из которых состоят перепонки сердца, – фибры, действие которых не вполне еще известно, но которые, без всякого сомнения, содействуют тому двойственному движению расширения и сжимания (diastola и systola), которое служит движущим принципом кровообращения; – наконец на различные заслонки, из коих заслонка трех остриевая препятствует крови возвращаться из правого желудочка в правое ушко, а заслонки сигмообразные не допускают ее возвращаться сюда же из легочной артерии, точно так же как на другой стороне заслонка митрообразная препятствует возвращению крови из левого желудочка в левое ушко, а заслонки сигмообразные пропускают кровь в аорту, но не позволяют ей оттуда возвращаться. – Чтоб изъяснить без конечной причины столь сложный, и в то же время столь простой механизм – простой по единству принципа, сложный по множеству действующих частей, нужно допустить, что некая физическая причинна, действуя по данным законам случайно натолкнулась на самую совершеннейшую из всех возможных – систему обращения крови, что в то же самое время другие причинны, такие же слепые, произвели самую кровь и в силу других законов заставили ее течь в сосудах так хорошо расположенных и, наконец что эта кровь, обращающаяся в этих сосудах вследствие нового стечения обстоятельств по непредвиденной случайности, оказалась полезною и необходимою для сохранения живого существа.