Сборник - Мудрецы Талмуда. Сборник сказаний, притч, изречений Страница 21

– А вы как думали, – отвечает Реш-Лакиш, – стану я из страха перед вами изменять учению Господа моего?

(Иеруш., Санг. 2)

РАВ (РАВ АБА)

Когда Иси бар Гуна прибыл из Вавилона в Палестину, встретился с ним р. Иоханан и спрашивает:

– Кто у вас теперь в Вавилоне главою академии?

– Аба-долговязый,[79] – отвечает Иси.

– Долговязый! – восклицает с негодованием р. Иоханан. – Я живо помню его еще в то время, когда я учился с ним в школе Раби. Я помещался семнадцатью рядами ниже Рава, – и помню я, когда между ним и Раби, бывало, завяжется ученый диспут, искры божественного огня перелетали у обоих из уст в уста. Я за потоком их ученых речей и уследить не в состоянии был. А ты, кроме «долговязый», и названия другого не нашел для него!

(Хул., 117)

Жена Рава была чрезвычайно непокорного характера и всегда делала наперекор ему: попросит он сварить ему чечевицы, она сварит гороху, попросит гороху – сварит чечевицы. Когда сын их Хия подрос и заметил это, он стал передавать ей просьбы от отца наоборот, так что выходило почти всегда так, как желал Рав. Говорит он однажды сыну:

– Нрав у твоей матери, я замечаю, куда лучше стал.

– Так ведь это же потому, – отвечает Хия, – что я твои распоряжения передавал ей как раз наоборот.

– Так вот оно что! – улыбнулся Рав. – Недаром люди говорят: «У детей учитесь мудрости». Это ты умно придумал, а все-таки больше так не делай: ложь не допустима никогда.

(Иеб., 83)

САМУИЛ (ЯРХИНАЙ[80])

Абе бен Абе, отцу Самуила, часто отдавались на хранение сиротские деньги. Умер он в чужом городе, вдали от семьи. Самуилу не было известно, где спрятаны были отцом те деньги, и он не мог возвратить их сиротам. Стали люди упрекать Самуила, называя его «сыном пожирателя сиротских денег».

Решил Самуил во что бы то ни стало узнать, где находятся деньги, и с этой целью отправился в тот город, где умер его отец.

Приходит он на кладбище и начинает допытываться:

– Где тут погребен Аба?

– Покойников с именем Аба, – отвечают ему, – здесь много.

– Аба бен Аба.

– И Аба бен Аба немало.

– Об Абе бен Абе, отце Самуила, спрашиваю я.

[И слышит он Голос]:

«Отец Самуила вознесся в Иешиба-шел-Майла».

Видит Самуил – отец явился перед ним, на глазах его слезы, на устах радостная улыбка. Спрашивает он отца:

– О чем плачешь и чему радуешься?

Отвечает отец:

– Плачу я оттого, что вскоре и тебе лежит дорога сюда, а радуюсь потому, что высокие почести ждут тебя в жизни вечной.

Спрашивает затем Самуил:

– Где спрятаны тобою сиротские деньги?

– Ты найдешь их, – отвечает Аба, – в мельничном поставе; сверху и снизу лежат наши собственные, а в середине сиротские.

– Для чего положил ты их таким образом?

– А вот для чего: лежащие сверху деньги могут быть замечены кем-нибудь и похищены, лежащие внизу – попорчены от сырости; и в том, и в другом случае пострадаем мы, а деньги сиротские останутся в сохранности.

(Берах., 18)

РАВ ГУНА

Рава просил однажды Рафрама бар Папу поделиться с ним своими воспоминаниями о раве Гуне.

– В молодые годы, – ответил Рафрам бар Папа, – я с рав Гуной знаком не был, а знал его уже стариком. Помню я такую его привычку: когда наступало ненастное время года, рав Гуна, несомый в золоченом паланкине, обходил все улицы города, осматривая строения, чтобы удостовериться в достаточной их прочности. Если где-нибудь стена или забор оказывались недостаточно прочными и угрожающими общественной безопасности, он приказывал тут же их повалить и возвести новые. Если же хозяин не в состоянии был произвести требуемый расход, рав Гуна производил ремонт на собственные средства.

Кроме того, в каждый канун субботы, когда начнет вечереть, он посылал на базар с поручением скупать все оставшиеся непроданными овощи и зелень. Делалось это им с той целью, чтобы торговцы не терпели убытков и продолжали привозить зелень и овощи на каждую субботу.

Дома у себя рав Гуна держал открытый стол и перед каждой трапезой приказывал открывать настежь двери своей столовой и всех желающих приглашать к столу.

(Таан., 20)

У рав Гуны однажды скисло четыреста бочек вина.[81]

Узнав об этом, пришли к рав Гуне законоучители и говорят:

– Раби, исследуй и взвесь поступки свои.

– А вы, – спрашивает рав Гуна, – считаете возможным заподозрить меня в каком-нибудь дурном поступке? Если кому о чем-либо подобном известно, пусть скажет.

– Нам передавали, что ты своему арендатору не выдаешь положенной ему доли хворосту при обрезке виноградников.

– Но ведь арендатор этот лучше делает – ворует все целиком.

– Вот видишь, люди и правы, говоря: «Укради хотя бы и у вора – и войдешь во вкус воровства».

– Вы правы, – согласился рав Гуна, – беру на себя отныне отдавать ему все, что следует.

Вскоре после того уксус настолько вздорожал, что рав Гуне удалось продать все сорок бочек по цене настоящего вина.

(Берах., 5)

Умер рав Гуна скоропостижно, и это привело в большое смущение его товарищей-ученых.[82] Успокоило их объяснение, приведенное Зогой из Адиабена: «Особое значение имеет скоропостижная смерть только в возрасте до восьмидесяти лет. После же этого, наоборот, внезапная кончина почитается сладостной, как поцелуй от уст Господних».

Когда тело рав Гуны прибыло в Палестину, вышли отдать последний долг умершему р. Ами и р. Иси (с которыми, в бытность их в Вавилоне, р. Гуна постоянно вступал в ожесточенные диспуты). Стали обсуждать, где избрать место для его погребения, и решено было похоронить его в склепе р. Хии: оба они имели одинаково великие заслуги в деле насаждения св. знания в народе.

Кому же поручить погребение?

Вызвался рав Хага:

– Я, – заявил он, – все время учился у р. Хии, постоянно при нем находился и хорошо изучил его отношение к себе и к людям.

Дали ему в руки гроб с телом рав Гуны, и он спустился с ним в склеп. А в том склепе, кроме р. Хии, покоились также двое сыновей его – по правой стороне Иуда, по левой Хизкия.

Обратился Иуда к могиле Хизкии и сказал:

– Встань, Хизкия! Не подобает тебе покоиться в мире, когда снаружи ждет рав Гуна.

Мгновенно показался из гроба Хизкия, а вместе с ним столп огненный встал перед рав Хагой. Дрожащими руками опустил рав Хага гроб с телом рав Гуны и рад был, что ему удалось выбраться с миром из склепа.

(Моэд-К., 25 и 29)

РАВ ШЕШЕТ

Рав Шешет был слеп на оба глаза. Через каждые тридцать дней он повторял в уме все, чему прежде учился, и каждый раз радостно восклицал после этого: «Ликуй, душа моя! Торжествуй и радуйся! Для тебя учился я Св. Писанию, и Мишне учился на радость тебе!»

Однажды все население вышло на встречу кесаря, прибытие которого ожидалось в том городе. Пошел и рав Шешет. Заметил его некий еретик и говорит:

– Кувшины по воду пошли, а черепки куда же это?

– Идем, – отвечает рав Шешет, – и увидишь, что я, слепой, знаю больше тебя, зрячего.

С шумом и звоном оружия проходит легион.

– Кесарь идет! – говорит еретик рав Шешету.

– Нет еще, – отвечает слепой.

Шумно проходит следующий легион.

– Вот уже кесарь прибыл! – говорит еретик.

– Нет еще, – повторяет слепой.

Наступила торжественная тишина, и медленно стал приближаться третий легион.

– Вот теперь действительно кесарь идет, – заявил рав Шешет.

– Как же ты это узнал?

– Весьма просто. «Царство земное, – сказано нашими мудрецами, – подобно царству небесному». И также было при явлении Господа Илье-пророку: была буря, но не в буре, а в веянии тихом шествовал Господь.

Когда кесарь приблизился, рав Шешет торжественно произнес установленное на этот случай благословение.

– Удивляюсь тебе, – сказал насмешливо еретик, – расточаешь благословения тому, кого ты даже увидеть не можешь.

Навел рав Шешет на лицо его незрячие глаза свои, брызнули искры из них – и навеки погас свет в глазах у еретика.

(Берах., 52)

РАБА БАР НАХМАНИ

О Рабе бар Нахмани донесли кесарю:

– Есть один человек среди евреев, по вине которого[83] двенадцать тысяч израильтян ежегодно один летний месяц и один зимний не платят царской подати. Отправлен был царский посланец задержать Рабу бар Нахмани и привести его. Но Раба бежал из Пумбедиты.

Добравшись, после долгих скитаний по разным местам, до Агама,[84] Раба взобрался на верхушку пальмы и, притаившись там, углубился в св. учение. В это время происходил спор в Иешибе-шел-Майла по законам о ритуальной чистоте. Для разъяснения спорного вопроса решено было призвать на небо душу Раба бар Нахмани, величайшего авторитета по вопросам ритуальной чистоты. Однако Ангелу Смерти невозможно было приблизиться к нему, потому что Раба ни на мгновение не отвлекался от св. учения. Но вот повеял ветер, в тростниках зашумел. Подумал Раба: «Отряд кесаревых всадников скачет, – и решил: Лучше приму кончину от руки Ангела Смертного, чем отдаться в руки кесаря». И со словом «Чисто! Чисто!» он умер.