Иоанн Златоуст - Творение, том 6, книга 2 Страница 21

БЕСЕДА

против оставивших церковь и

ушедших на конские ристалища и зрелища

1. Можно ли это стерпеть? Можно ли это снести? У вас самих я хочу судиться против вас же. Так и Бог поступил с евреями: обращаясь к ним против них же самих, Он говорил: народ Мой! что сделал Я тебе и чем отягощал тебя? отвечай Мне (Мих.6:3); и еще: какую неправду нашли во Мне отцы ваши (Иер.2:5)? Ему хочу и я подражать, и опять скажу вам: можно ли это стерпеть, можно ли это снести? После столь долгих собеседований, после такого учения, некоторые, оставив нас, побежали смотреть на состязающихся коней и впали в такое неистовство, что наполнили весь город непристойным шумом и криком, возбуждающим смех, лучше же сказать: плач. Поэтому я, сидя дома и слушая поднявшийся вопль, страдал больше застигаемых бурею. Как те в то время, когда волны ударяют в стенки корабля, трепещут, подвергаясь крайней опасности, так и меня очень тяжко поражали те крики, и я потуплял взоры в землю и смущался от стыда, когда сидевшие на верхних местах вели себя так непристойно, а находившиеся внизу, среди площади, рукоплескали возницам и кричали больше тех. Что же скажем мы, или чем оправдаемся, если кто-нибудь чужой, случившись здесь, станет осуждать и говорить: это ли город апостолов, это ли город, имевший такого учителя, это ли народ христолюбивый, общество не чувственное, духовное? Даже не постыдились вы и самого дня, в который совершились знамения спасения рода нашего; но в пятницу, когда Господь твой был распинаем за вселенную, когда приносилась такая жертва и отверзался рай, и разбойник возводился в древнее отечество, и клятва разрешалась, и грех уничтожался, и долговременная вражда прекращалась, и примирение Бога с людьми совершалось, и все изменялось, — в тот день, когда надлежало поститься, славословить и воссылать благодарственные молитвы за благодеяния для вселенной к Совершившему их, — тогда ты, оставив церковь и жертву духовную, и собрание братий, и забыв святость поста, плененный диаволом, повлекся на то зрелище. Можно ли это стерпеть, можно ли это снести? Я не перестану постоянно говорить это и тем облегчать свою скорбь, чтобы не заглушить ее молчанием, но поставить на вид и обнаружить пред вашими глазами. Как же после этого мы будем в состоянии преклонить Бога на милость? Как можем примирить Его с нами, разгневанного? За три дня пред этим лился проливной дождь, увлекая все, исторгая, так сказать, из самых уст пищу земледельцев, ниспровергая зрелые колосья и истребляя все прочее избытком влаги; у нас были молитвы и моления, и весь наш город, подобно потоку, стекался к местам апостольским, и мы умоляли наших защитников — святого Петра и блаженного Андрея, двоицу апостолов — Павла и Тимофея. После того, когда гнев Божий прекратился, мы, переплыв море и преодолев его волны, прибегли к верховным — Петру, основанию веры, и Павлу, избранному сосуду, совершая духовное торжество и возвещая их подвиги, трофеи и победы над демонами. И ты, не удерживаясь страхом бывшего и не научившись величием подвигов апостольских, так скоро, по прошествии одного дня, неистовствуешь и кричишь, не обращая внимания на то, что душа твоя пленена и увлекается страстями? Если же тебе хотелось видеть бег бессловесных, то почему ты не обуздал бессловесные свои страсти, гнев и похоть, не наложил на них благого и легкого ярма любомудрия, не поставил над ними правого ума и не поспешил к почести вышняго звания, устремляясь не от преступления к преступлению, а от земли на небо? Такого рода бег вместе с удовольствием доставляет и великую пользу. А ты, оставив свои дела идти безрассудно и как случится, сидел, следя за победою других, истратив такой день напрасно, тщетно и даже во вред (себе).

2. Разве ты не знаешь, что подобно тому, как мы, вверяя деньги своим слугам, требуем у них отчета в каждом оболе, — так и Бог потребует от нас отчета в днях нашей жизни, как мы прожили каждый день? Что же мы скажем? Чем же будем оправдываться, когда потребуют у нас отчета о том дне? Ради тебя воссияло солнце, луна осветила ночь, заблистал разнообразный сонм звезд; ради тебя подули ветры, потекли реки; ради тебя произросли семена, поднялись растения, течение природы удержало свой порядок, явился день и прошла ночь; и все это сделано ради тебя; а ты, в то время как твари служат тебе, исполняешь волю диавола? Получив от Бога столь великий дом, т.е., этот мир, ты не отдал Ему своего долга? И не достаточно тебе было предшествовавшего дня, но и на другой день, когда следовало бы немного отдохнуть от прежнего нечестия, ты опять пошел на зрелище, из дыма бросившись в пламя, низвергнув себя в другую, ужаснейшую пропасть. Старцы посрамляли свои седины, юноши подвергали опасности свою юность, отцы приводили туда своих детей, ввергая их, в самом начале невинного возраста, в пропасть нечестия, так что не погрешил бы тот, кто назвал бы таковых не отцами, а детоубийцами, нечестием погубляющими души рожденных ими. Какое же, скажешь, здесь нечестие? Но потому-то я и скорблю, что ты и болен, и не знаешь, что ты болен, и не ищешь врача. Ты исполнен прелюбодеяния, и спрашиваешь: какое нечестие? Или ты не слышал слов Христовых: всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (Мф.5:28)? А что, если я, скажешь, буду смотреть не с вожделением? Но как ты будешь в силах убедить меня в этом? Кто не воздерживается от того, чтобы смотреть, но прилагает к этому такое усердие, тот как может после созерцания остаться чистым? Разве тело твое — камень? Разве оно — железо? Ты облечен плотью, плотью человеческою, которая сильнее соломы воспламеняется от похоти.

И что я говорю о зрелище? Часто и на площади, встретившись с женщиною, мы смущаемся; а ты, сидя вверху, где столько побуждений к нескромности, видя блудную женщину, выходящую с обнаженною головою, с великим бесстыдством, одетую в золотые одежды, делающую нежные и обольстительные телодвижения, поющую блудные песни и развратные стихотворения, произносящую срамные слова, и совершающую такие непристойности, какие ты, зритель, представив в уме своему потупляешь взоры, — как дерзаешь сказать, что не испытываешь ничего человеческого? Разве тело твое — камень? Разве оно — железо? Я не перестану повторять тоже. Разве ты любомудреннее тех великих и доблестных мужей, которые пали только от одного такого взгляда? Не слышал ли ты, что говорит Соломон? Может ли кто взять себе огонь в пазуху, чтобы не прогорело платье его? Может ли кто ходить по горящим угольям, чтобы не обжечь ног своих? (Притч.6:27-29). Хотя бы ты и не имел совокупления с блудницею, но ты имел с нею связь пожеланием и совершил грех волею. И не только в то время, но и тогда, когда окончится зрелище, когда она уже уйдет, в душе твоей остается ее образ, слова, одежды, взгляды, походка, стройность, ловкость, прелюбодейные члены, и ты уходишь, получив множество ран. Не отсюда ли беспорядки в доме? Не отсюда ли погибель целомудрия? Не отсюда ли расторжение браков? Не отсюда ли брани и ссоры? Не отсюда ли бессмысленные неприятности? Когда ты, занятый и плененный ею, приходишь домой, то и жена кажется тебе менее приятною, и дети — более надоедливыми, и слуги — несносными, и дом — отвратительным, и обычные заботы к устроенно надлежащих дел кажутся тягостными, и всякий приходящий — неприятным и ненавистным.

3. Причина же этого в том, что ты возвращаешься домой не один, но приводишь с собою блудницу, входящую не явно и открыто, — что было бы сноснее, потому что жена скоро выгнала бы ее, — но сидящую в твоей душе и в сознании, и воспламеняющую внутри тебя вавилонский, и даже гораздо сильнейший пламень, — ведь пищею этого пламени служит не хворост, нефть и смола, но то, что сказано выше, и все у тебя приходит в беспорядок. И как больные горячкою, не имея никакой причины обвинять прислуживающих им, по дурному влиянию болезни бывают недовольны всеми, отталкивают пищу, оскорбляют врачей, гневаются на домашних и обижают служащих, так точно и одержимые этою тяжкою болезнью беспокоятся и негодуют, постоянно представляя себе ту блудницу. О, тяжкие дела! Волк, лев и прочие звери, будучи ранены стрелою, убегают от охотника; а человек, разумнейшее существо, получив рану, стремится к той, которая ранила его, чтобы получить еще более тяжелую рану, и находит удовольствие в последней; это прискорбнее всего и производит неизлечимую болезнь. Кто ненавидит свою рану и не хочет избавиться от нее, тот как станет искать врача? Поэтому я и скорблю и терзаюсь, что вы приходите оттуда, получая столь великую заразу, и за малое удовольствие навлекаете на себя непрестанное мучение. Подлинно, еще прежде геенны и тамошнего мучения, вы уже и здесь подвергаете себя крайнему наказанию. Не крайнее ли, скажи мне, мучение — питать такую похоть, постоянно воспламеняться и везде носить с собою огонь непотребной любви и угрызение совести? Как ты приступишь к порогу этого святилища? Как прикоснешься к небесной трапезе? Как будешь слушать беседу о целомудрии, весь покрытый такими язвами и ранами, и имея душу, порабощенную страсти? И нужно ли говорить об остальном? И из того, что происходит теперь у нас, можно видеть душевную скорбь. Вот и теперь я вижу, как некоторые при этих словах ударяют себя в лице, и изъявляю вам великую благодарность за то, что вы — такие сострадательные люди. Я думаю, что многие, может быть, не согрешив сами ни в чем, делают это из сожаления о братских ранах. Потому я и скорблю и терзаюсь, что диавол заражает такое стадо. Но если вы захотите, то мы тотчас заградим ему вход. Как и каким образом? Если больных мы увидим здоровыми; если, распростерши сети учения, отправимся искать уловленных зверем и исхитим их из самой пасти льва. Не говори мне: отделившихся от стада немного. Хотя бы их было только десять, и то не малая потеря, и хотя бы — пять, хотя бы — один. Так и тот пастырь, оставивший девяносто девять овец, отправился за одною и не возвратился дотоле, пока не привел ее и возвращением той заблудшей пополнил оскудевавшее без нее сторичное число (Мф.18:12). Не говори, что он только один, но подумай, что это — душа, ради которой сотворено все видимое, ради которой существуют законы, наказания, мучения, бесчисленные чудеса и многообразные дела Божии, ради которой Бог не пощадил и Своего Единородного. Подумай, какая цена заплачена и за одного, и не пренебрегай его спасением, но, поди, приведи опять его к нам я убеди, чтобы он более не впал в тоже самое, и тогда мы будем иметь достаточное оправдание. Если же он не примет ни наших советов, ни ваших увещаний, то я, наконец, употреблю власть, которую Господь дал нам к созиданию, а не к расстройству вашему (2Кор.10:8).