Ярослав Пеликан - Христианская традиция: История развития вероучения. Том 1 Страница 22

Как показывают эти поправки, учение Маркиона не являлось полной и законченной системой, но лишь выражало его основные религиозные верования. Они также указывают на то, что учения о единстве Бога и о человеческой природе Христа служили - наряду с вопросом об авторитете - постоянными пунктами расхождений между Маркионом и его оппонентами. Эти два пункта станут определяющими для догматических конфликтов в рамках основного направления вероучительного развития нескольких последующих столетий, а проблема авторитета станет той осью, вокруг которой будут вращаться многочисленные связанные с ней спорные вопросы. От этой проблемы не удалось избавиться и посредством отлучения Маркиона. Ветхий Завет обрел и сохранил свой статус христианского Писания благодаря духовному истолкованию. В раннехристианскую эпоху не было христианина, который бы одновременно признавал вероучительный авторитет Ветхого Завета и толковал его буквально. Постановкой вопроса об авторитете Ветхого Завета в христианской общине и осознанием необходимости по крайней мере как-то разъяснить этот вопрос церковное вероучение обязано Маркиону. Оно признавало этот долг, ссылаясь на него всякий раз, когда поднимался этот вопрос. Так, в период, рассматриваемый в этом томе, Августин соединил Манеса (Мани) и Маркиона, защищая Ветхий Завет от манихеев, а Иероним нападал на Маркиона как выразителя ненависти и презрения к делам Творца, в чем оказались замечены многие еретики. Таково было стандартное отношение к Маркиону. Но имя Маркиона снова зазвучало, когда историческая и библейская наука XVIII и XIX веков вновь поставила проблему библейского канона. И публикация монографии Гарнака о Маркионе пробудила у Карла Барта мысли об «удивительных параллелях» с этим первым паулинистом. Сравнения между Маркионом и Лютером стали столь же банальными, сколь и поверхностными, но они действительно демонстрируют непреходящее значение мысли Маркиона. .

Системы космическою искупления.

Самыми главными ересями в ранней Церкви были те, которые получили наименование «гностических». Само название является по большей части творением современной исторической науки. Раннехристианские авторы, как правило, обозначали конкретные гностические группы именем их основателя или учителя, а « гностик»- было совершенно уважительным именованием христианина, имеющего доступ к знанию (γνωσις), открытому во Христе. «Гностик» (о Γνωστικός) - название книги Евагрия Понтинекого об идеальном монахе. Это слово применялось к такому широкому спектру учителей и учений, что рискует утратить свою полезность. Поскольку удовлетворительного альтернативного термина нет, мы будем рассматривать здесь «гностицизм», но только как главу в истории развития христианского вероучения. Для понимания раннехристианского вероучения важно увидеть его связь с религиозным синкретизмом эллинистического периода, и лучшим примером в данном случае являются различные виды гностицизма. Помимо его христианских форм, гностицизм появился в трех других средах: сирийской, иранской и иудейской. Не совсем ясно, существовал ли дохристианский, а также внехристианский и постхристианский гностицизм; но представляется верным, что, по выражению Квиспеля, «гностицизм минус христианство - это все равно гностицизм».

Рассматриваемый в качестве главы в истории христианского вероучения гностицизм можно определить как систему о космическом искуплении духа через знание. Ириней цитировал некоторых приверженцев гностицизма Валентина, который учил, что «совершенное искупление есть самое познание неизреченного величия. Знание и есть искупление внутреннего человека. И оно не телесное, ибо тело тленно, и не душевное, ибо и душа -от недостатка и есть как бы жилище духа; посему и искупление должно быть духовным. Знанием же искупается внутренний, духовный человек, и они довольствуются познанием всего [космоса]. И вот какое искупление есть истинное». Таким образом, выражение «космическое искупление духа через знание» включает главные темы этой системы, которые являются также темами других видов христианского гностицизма. Изобилие м экстравагантность гностических формул легко могут затмить их доктринальное значение - когда сталкиваешься с терминами и божественными именами, множащимися в раз- личных гностических системах. Или же можно сделать попытку вывести определение гностицизма из существующих документальных данных и, с помощью языка метафизики или экзистенциализма, представить такой гностицизм, который никогда не существовал в истории, но будет восприниматься как религиозный феномен. Дошедшие до нас свидетельства - и ересиологии отцов Церкви, и собственно гностические документы - ясно показывают, что в самом гностицизме есть основания для обоих этих подходов. Мифология, а также философия, спекуляция в сочетании с магией - все переплелось в умопомрачительном и обескураживающем многообразии его форм. Сами гностики наслаждались этим многообразием как ритуалом, а ортодоксальные христиане радовались ему как доказательству абсурдности этой ереси и ее демонического происхождения. Ни гностические заклинания, ни близость гностицизма современной философии не будут нас занимать сами по себе. И миф, и философия служили средствами выражения гностической доктрины, которой мы и должны уделить основное внимание.

Хотя таксономия гностических сект и учителей не может быть нашей главной заботой, краткому изложению гностических учений должен предшествовать по крайней мере их краткий каталог; ибо вариации этих учений имеют отношение к связи между гностическими доктринами и учением Церкви. Истоки христианского гностицизма во многом кроются в иудейском сектантстве и в ослаблении апокалиптического видения в иудаизме. Поэтому ранние христианские гностики стояли на границе между еретическим иудаизмом и еретическим христианством. В симонианском гностицизме, стоит ли за именем «Симона Волхва» один гностический учитель или несколько, сочетаются элементы иудейских умозрений с мифами из Тира и с христианскими учениями об Иисусе, из которых складывается система искупления от тирании тела и этой земли через пришествие того, кто должен восстановить все сущее. «Он пришел Сам, чтобы опять взять ее [Елену] к себе и разрешить ее от уз, а людям доставить спасение чрез познание Его. Так как ангелы худо управляли миром, потому что каждый из них стремился к верховной власти, то Он пришел для исправления вещей и сошел, преобразившись и уподобившись силам, властям и ангелам, чтобы явиться человеком среди человеков, хотя Он не был человек; и показался пострадавшим в Иудее, хотя Он не страдал». Подобным образом гностицизм Керинфа основывался, по-видимому, на спекуляциях еретического иудео-христианства. Он учил, что есть разница между Высшим Богом и Творцом и что во время крещения Христос снизошел на Иисуса (который до этого был обыкновенным, человеком), снопа его покинув перед распятием. Следующий шаг в развитии этого вида гностицизма сделал Сатуриин, который развил некоторые раввинистические идеи о сотворении мира, доведя их до резкого дуализма между творением и искуплением; Христос сошел с неба в образе раба, чтобы принести откровение об искуплении от тарного мира, от греха и половой жизни. «Христос пришел для уничтожения Бога иудейского и для спасения верующих в Него, то есть имеющих в себе искру жизни».

Относительно гностицизма Симона Волхва, Керинфа и Сатурнина у нас есть свидетельство только отцов Церкви, главным образом Иринея. Именно он был наилучшим образом осведомлен и о другом виде христианского гностицизма, весьма его интересовавшем и связанном с именем Валентина. Этот вариант гностического учения подробно удостоверен благодаря прямым свидетельствам недавно открытых гностических источников; многое из того, что мы будем говорить о гностическом учении вообще, извлечено именно из доступной нам информации о гностицизме Валентина. Есть значительная близость между этим видом гностической ереси и различными направлениями мысли II века, признанными более или менее ортодоксальными, например «Пастырем» Ерма. христианским гносисом Климента Александрийского и умозрениями апологета Иустина. «Евангелие истины», написано оно самим Валентином или нет, содержит некоторые главные откровения, им полученные, а «Оды Соломона» - это литургическое выражение учения Валентина. В «Евангелии истины» гностическое откровение представлено как «радость для получивших от Отца Истины милость познать его». Впоследствии это откровение развилось в богословие, еще более далекое от нормативного церковного учения. Усиление мифологического элемента и развитие умозрительных построений вывели учеников Валентина за пределы этого учения, о чем свидетельствует «Письмо к Флоре» Птолемея.

Почти современником Валентина и Маркиона, но явно пришедшим из Сирии и Александрии, был другой главный гностический учитель, отвергнутый отцами Церкви, - Василид. Согласно Ипполиту, важнейшая разница между Валентином и Василидом состоит в том, что первого «можно по праву назвать пифагорейцем и платоником». А «учения, Выдвигаемые Василидом, на самом деле являются ловкими ухищрениими Аристотеля». Краткое изложение учения Василида, данное Ипполитом, противоречит сообщениям Иринея в стольких пунктах, что информация Иринея представляется отражением более поздней стадии развития этого учения. Мы отметим как сходства, так и различия между гностицизмом Валентина и Иасилида. Хотя христианские богословы II и III веков имели дело прежде всего именно с этими направлениями гностицизма, даже это краткое перечисление будет неполным без упоминания схожего движения, ставшего серьезным соперником кафолического христианства в IV веке, - манихейства. Оно также принадлежит, главным образом, истории религий, а не истории развития именно христианского вероучения, ибо Манес не только заимствовал из учений Церкви, но и развил некоторые идеи последователей Маркиона и Василида. Поэтому для нас манихейство представляет собой полезный источник информация — не о развитии христианского вероучения как такового, а об эволюции синкретических религий и христианских ересей, в борьбе с которыми Церковь формулировала свое учение.