Владимир Афанасьев - Ефросиния Московская. Крестный подвиг матери Русской земли Страница 22

– А вы зачем сидите?

– За нами никто не пришел, – сказал я горестно.

Елена Адамовна вышла в переднюю. Потом она раза два прошла по залу туда и обратно. Ясно, она не знала, что с нами делать. Наконец она решилась. Она спросила меня:

– А ты знаешь дорогу домой?

– Конечно знаю.

Тогда она сказала: «Саша, ты большой и умный мальчик. Возьми Сережу за руку, и веди его домой».

Это она сказала зря. Я был не большой, а очень маленький. Кто меня видел, всегда говорил: «Какой маленький!» А про ум я не понимал. Но я был послушный мальчик, и раз Елена Адамовна велела идти, надо было идти. Я взял Сережу за руку, и мы пошли.

Теперь, когда мы были на улице, у меня начались смущения и соблазны. Если идти по Спасоглинищевскому, там против еврейской синагоги был дровяной двор, и оттуда могли выскочить мальчишки и нас обидеть. По бульвару было идти лучше, уже потому, что не так скоро придешь домой, а потом, если идти по бульвару, нужно было пройти мимо аптеки Брунс, которая была на углу Маросейки. Там жил Коля Брунс, тоже мальчик из нашей школы, мой товарищ по классу. Будет интересно сказать ему завтра: «Коля я вчера видел твою аптеку».

Мы вышли на бульвар и тут я заволновался. Ведь за стеной был Кремль, и рядом не было Поли, чтобы мне пригрозить. Я думал, мы только войдем в ворота и посмотрим на Кремль, а потом пойдем домой.

Мы сошли с бульвара, и пошли к воротам. Туда шло много народа, и вместе со всеми мы прошли через них. Я смотрел во все глаза. Где же сверкающие золотые соборы? Никакого Кремля не было. Была толкучка людей, что-то вроде нашей Устьинской толкучки, но только в сто раз больше. Кругом сновали, двигались, переходили с места на место люди с разным товаром. Вдоль по стене теснились какие-то прилавки, лавчонки, сарайчики. Прямо на земле стояли лотки, сидели торговки.

Мы шли уже по мостовой, с тротуара нас давно столкнули. Да и был ли здесь тротуар? Я шел все вперед. Ведь Поля сказала: «За стеной Кремль». А я тогда верил всему, что мне говорили. Может быть, он где-нибудь подальше. Вот сейчас обогнем тот дом и там его увидим. Мы шли по переулку. Потом вошли в другой переулок. Нас чуть не затоптали. Была такая теснота. Сколько здесь стояло извозчиков! Останавливались и подъезжали телеги. Прямо на тротуар разгружали ящики. Из ворот катили бочки.

Вдруг мне стало страшно. Я захотел назад, домой. Но тут я понял, что не знаю, где я, не знаю, как идти назад и где дом.

Я не заплакал, не закричал…

Моя крестная мать, бабушка моя, учила меня:

– Саша, если ты заболеешь, если что потеряешь, если сам потеряешься, заблудишься или испугаешься, молись Богу, и Бог тебе поможет.

И я начал молиться. Я все куда-то шел и все молился.

– Господи, помоги мне. Господи, приведи меня домой. Куда мы шли, я не понимал и, как мы вышли из переулков на прямую улицу и куда по ней идти, я не знал. Дома вокруг были все большие и все какие-то нежилые, чужие и непонятные. Но чем становилось страшнее и непонятнее, тем горячее я молился. Я все просил: «Господи, приведи меня домой». Я просил Божию Матерь, Святителя Николая. Улица кончилась, и я остановился. Прямо и направо была широкая площадь с высокой стеной. Я бы никогда не решился перейти эту площадь. Но налево было еще страшней. От поворота, стуча и громыхая, непрерывным потоком катились ломовики.

Что же мне делать? Куда мне дальше идти?

И тут кто-то наклонился ко мне и сказал:

– Дети, идите за мной!

Это была женщина, старая, как моя бабушка. Только бабушка была сгорбленная, а она, когда выпрямилась, была худая и высокая. И сказала она так ласково, как говорила бабушка, когда крестила меня на ночь. Голова ее была закутана в черный платок, и этот черный платок падал ей до ног и закрывал ее всю. Она еще раз оглянулась на меня и пошла вперед, налево, туда, куда с громом и грохотом катились ломовые.

А я, как она велела мне, пошел за ней. Мой испуг прошел. Раз она сказала, чтобы мы шли за ней, чего же было бояться! Она шла не рядом с нами, а впереди шага на четыре, но я все время ее видел. Я был маленький. Рядом шло много людей. Навстречу их шло еще больше, но все они не загораживали ее. Стоило мне посмотреть вперед, и я ее видел, видел всегда, как она шла, как она иногда поворачивала голову и взглядывала на нас. Она была точно выше всех, точно шла надо всеми. Столько шло народа, что я подумал, чтобы нам не растеряться с Сережей, и я еще сильнее держался за него.

Моя детская резвость стала опять проступать, и, смотря все вперед, я в то же время успевал заметить и то, что было кругом. Мы шли по большому мосту. Через перила с него была видна вода и внизу лодки и барки, и это все было интереснее, чем с Устьинского моста. Потом мы перешли мост и пошли по другой улице, очень узкой. Здесь народа, и шума, и тесноты было еще больше. Но это было ничего. Я видел ее перед собой, ее голову под черным платком и не боялся. А кругом было столько лавок и магазинов, сколько я никогда не видел. Они были рядом одна с другой и даже в два этажа.

Я так все разглядывал, что не заметил бы улицу, уходящую налево, но я вдруг остановился. А где же?.. Я не видел больше ее черного платка. Ее не было там, впереди, передо мной. И я услышал ее голос: «Теперь ты знаешь, где ты, и найдешь свой дом».

Она говорила очень тихо, как бы откуда-то издалека. И где была она, я не видел. А может быть, я уже и не думал о ней. Все, что только что было со мной, все забылось от той безудержной радости, которая меня охватила сейчас, потому что, когда здесь я смотрел кругом себя, я все узнавал. Узнавал, где я, где я стою.

Это были наши Садовники, только с другого конца. Как все это было мне знакомо! Ведь этим путем мы, мальчики: я, Сережа, Миша и Костя, так часто ходили к нашей бабушке, к ней в гости. Здесь с того угла мы поворачивали на Канаву и шли в Кадашевский переулок, где она жила на церковном дворе, у Воскресения в Кадашах.

В каком же я был восторге, что теперь кругом опять все свое, что я все могу узнавать и называть. Вот красная церковь, где на стене образ во всю стену за стеклом. Здесь был нарисован большой белый конь, и на коне Георгий Победоносец, который бил копьем прямо в красный язык змея. А вот дом, где я родился. Когда Варя ходила к Мусуриным, она и меня брала с собой. Там я играл с Клавой в куклы и посуду, или она водила меня к ним на галерею, где окна были из разных стекол – синих, желтых и зеленых. И когда я влезал на скамеечку и прислонялся к ним, все было то синее, то желтое, то зеленое. Дальше вбок по переулочку была церковь Николы Заяицкого. Бабушка говорила мне, что здесь меня крестили, а мама водила нас сюда причащать. А вот это бани, куда мы ходили с папой. Сейчас же за банями начинается Устьинская площадь, и я вижу столбики ее толкучки. Вот и крыша нашего дома. Мы поворачиваем к себе. Мы пришли.

Дома я ничего не сказал. Сережа тоже молчал. Если бы я стал болтать, может быть, он что-нибудь прибавил, но я молчал, молчал и он. Так это все прошло и забылось.

4

Забылось ли? Нет!

Часто и гимназистом, и потом взрослым я вдруг задумывался. А кто же была эта светлая старица, которая вывела меня тогда из моей первой беды? Я опять слышал голос, как она сказала: «Дети, идите за мной». Я видел ее, покрытую черным платком, точно в мантии монахини, и как она шла передо мной выше всех, высоко над людьми.

Бог дал мне долгую жизнь. Умерли все: и друг мой Сережа, и Костя, и Миша, и Леонид, и моя Варя, и Маня. Умерла моя дорогая мамочка и папа, и незабвенная наша бабушка. Я один, и жизнь прожита.

Она была трудной и полной опасностей и великих страхов. Сколько раз вот-вот я мог погибнуть. Сколько раз я скользил на краю с бедой. Сколько раз, привлеченный манящей красотой, неосторожно заглядывал за предостерегающе поставленную стену и вместо красоты находил там ад и ужас, безобразие и грех. Но никогда, никогда я не был оставлен Богом. Его Божественная помощь находила меня и выводила из всех бед. Что же спасало меня? Молитва.

Моя молитва, которую я пронес по жизни, как свечку от 12 евангелий, была разной. То она ярко и чисто горела, а то затухала, и только маленький-маленький огонек дрожал на ней, готовый потухнуть от ветра, которым дул на нее страшный мир. Но я защищал этот гаснущий огонек и сердцем, и рукой. Потому что у меня был опыт ее чуда в моей первой в жизни беде.

Когда, заблудившись в переулках Китай-города, я остановился на углу Средних рядов, то, конечно, в своем испуге и смятении я не подозревал, что стою перед моим желанным Кремлем. Я не вошел в него, но туда вошла моя молитва. И в Вознесенском монастыре у Спасских ворот святая и преподобная Евфросиния, великая княгиня Московская, встала из своей пречистой раки и явилась ребенку, и путеводила мне, и привела меня домой. Так я знаю. Так я верю.

Преподобная мати Евфросиния, моли Бога о нас!

Москва. 1961 год

Нина Карташова. В одной из поездок по России

Велик Господь, истинно всемогущ и всесилен. И человек, Его творение, по Его образу и подобию запечатлен в неповторимости. Бог знает каждого из нас, по имени. Мы похожи, но неодинаковы, ведь нет даже одинаковых линий на ладони, нет одинаковых отпечатков пальцев, нет одинаковых талантов души. Мы неповторимы, каждый из нас личность, имя. Но если образ нам дан от рождения даром, то подобие не дано, а задано, мы его должны стяжать подвигом души, то есть реализовать свой дар, талант от Бога во славу Божию.