Джон Стотт - Послание к Римлянам Страница 22

Развивая свою новую мысль («иудей как истинный представитель народа, состоящего в завете с Богом»), Павел раскрывает в этой связи сложное противоречие, включающее 4 аспекта. Во–первых, быть истинным иудеем (который этнически может быть обычным язычником) — это не что–то внешнее и видимое, но внутреннее и невидимое. Во–вторых, истинное обрезание происходит в сердце, а не в плоти. Третье, оно происходит под воздействием Духа Святого, а не закона. И в–четвертых, мы получаем награду — одобрение Божье, а не человеческое. Люди чувствуют себя комфортно во всем внешнем, видимом, материальном и поверхностном. Для Бога же важно другое — внутренняя тайная работа Святого Духа в наших сердцах.

Более того, все сказанное здесь Павлом об обрезании и принадлежности к иудеям справедливо и в отношении крещения и принадлежности к христианам. Истинный христианин, как и истинный иудей, — это тоже внутреннее состояние, а истинное крещение, как и обрезание, тоже совершается в сердцах Духом Святым. Это, однако, не значит, что внутреннее духовное вытесняет внешнее и физическое, но это значит, что внешний знак (крещение) обретает смысл из невидимой реальности (омовение от грехов и принятие Святого Духа), о которой он свидетельствует. Преувеличивать значение внешнего знака, умаляя при этом то внутреннее, выразителем чего он является, — грубая ошибка.

3. Некоторые контраргументы иудеев (3:1–8)

Нетрудно представить себе реакцию некоторых иудеев — читателей Павла. Вероятно, это была смесь недоверия и возмущения. Ведь эта теория, без сомнения, казалась им ужасной, подрывающей основы иудаизма, то есть самого Божьего характера и Его завета.

Отражая нападки иудеев на свое учение, Павел пользуется «диатрибой» — литературным приемом, хорошо известным философам древнего мира, когда наставник устраивает диалог со своими критиками или студентами, вначале излагая свою точку зрения, а затем отвечая на их вопросы. Павел и раньше пользовался этим приемом, полемизируя с учителями морали (2:1 и дал.), теперь же он усовершенствует его. Не следует думать, что его оппонент — лицо воображаемое, а вся эта полемика — гипотетична. Более вероятно, что он воссоздает те реальные аргументы, которыми иудеи в действительности забрасывали его во время его благовествования в синагогах (напр.: Деян. 17:1 и дал.; 18:4 и дал., 19:8). «Гораздо легче следить за мыслью Апостола в споре, — пишет К. К. Барретт, — если представить его лицом к лицу с человеком, то и Дело прерывающим оратора своими выкриками и восклицаниями и получающим в ответ порой уничтожающие и резкие реплики»[171].

Можно пойти дальше. «Оппонент Павла — не тень, — пишет профессор Данн, — и мы не ошибемся, если на месте оппонента представим самого Павла — необращенного фарисея, отстаивающего свои убеждения, которые (Павел помнит это очень хорошо) были тогда его собственными»[172]. В этом случае Павел–фарисей и Павел–христианин — противники, ведущие спор, что показано в Послании к Филиппийцам, 3.

Иногда не просто уловить оттенки мысли в этой полемике, но не потому, что позиция Павла «неясна и непрочна»[173], а потому что он выражает свою мысль порой лишь схематично, в виде наброска. Более детальное исследование мы найдем в главах 9–11. Однако в 2:25–29 мы знакомимся с учением Павла, в котором представлены контраргументы: отсутствие фундаментальных отличий между иудеями и язычниками; закон и обрезание не гарантируют иудеям оправдания у Бога и не квалифицируют их как Его народ. Можно подумать, что здесь подвергаются сомнению завет, обетования и сам характер Бога. В этой связи возникают четыре самостоятельных, но взаимосвязанных проблемы.

Контраргумент 1: Учение Павла подрывает завет Бога (1–2). Павел и его критики едины в том, что Бог избрал Израиль из всех народов и заключил с ними завет, дав им обрезание как знак и печать. Но если слова «иудей» и «обрезание» теперь должны быть радикально пересмотрены, тогда какое преимущество быть иудеем и какая польза от обрезания в традиционном понимании обоих этих слов (1)? Ведь, согласно Павлу, ни то, ни другое не защищает евреев от суда.

Отвечая на этот вопрос, Павел не обращается к своим прежним доводам об «истинном иудее» и «истинном обрезании». То, что этническая принадлежность к еврейской нации не освобождает от Божьего суда, не означает бессмысленности этого фактора. Он имеет большую ценность во всех отношениях, однако несколько иное содержание, подразумевая скорее ответственность, чем безопасность. Прежде всего, им вверено слово Божие (2) (Павел, видимо, собирался перечислить здесь несколько других привилегий, но сделал это лишь в 9:4 и дал.).

Ясно, что «Божьи истины» (AM, ПНВ, ПАБ) — это не просто Божьи заповеди или обетования, но это все ветхозаветное Писание, содержащее эти истины и вверенное Израилю на хранение. И действительно, быть хранителем особого Божьего откровения — это великая ответственность и привилегия. Ведь «никакому другому народу» (Пс. 147:9) оно не было доверено.

Контраргумент 2: Учение Павла «уничтожает верность Бога» (3). Возможно, Божьи «истины» или «само Слово» (2) — это Его обетования, главным образом, о Мессии. Если это так, спрашивает оппонент, то что же стало с обетованием Бога и (что более важно) с Его верностью Своим обетованиям? Неверность их уничтожит ли верность Божью? Павел и это держит в поле зрения. В греческом тексте игра слов с корнем pistis (вера, верность) более очевидна, чем в английском. Ее можно представить так: «Если те, кому Божьи обетования были доверены (episteuthesan, 2), не отвечали на них верою (epistesan, За), то неужели слабость их веры (apistia) сможет уничтожить Божью верность (pistis, 36)?» Разве неверность Божьего народа непременно свидетельствует о неверности Бога?

Ответный удар Павла (megenoito) обладает гораздо бблыией силой, чем любое из нижеследующих восклицаний: «Вовсе нет!» (НМВ), «Ни в коем случае!» (ПНВ), «Конечно нет!» (ПАБ) или даже «Боже упаси!» (АВ). Джон Цислер считает, что такие выражения, как «Хоть убей, нет!» или «Ни за что на свете!» лучше передают эмоциональный колорит слов Павла[174]. Ведь Бог никогда не нарушает Свой завет, на чем Павел подробно останавливается в главах 9—11. Его истина и Его верность — a priori. Действительно, Бог верен, а всякий человек лжив (4а). Первая часть этого утверждения, как пишет Кальвин, — «главнейшая аксиома всей христианской философии»[175], а вторая — цитата из Пс. 115:2. И все это так далеко от подрыва Божьей верности человеческой неверностью. Даже если бы все люди были лживы, Бог все равно был бы правдив, потому что Он всегда и неизменно остается Собою и верным Себе. Более того, Писание подтверждает это. Давид согрешил и совершил зло пред очами Божьими и признал это, чтобы и в этом подтвердилась праведность Слова Божьего и Его приговора: «Ты праведен в словах Твоих и победишь в суде Твоем» (46) (Пс. 50:6).

Контраргумент 3: Учение Павла опровергает Божью справедливость (5—6). Очевидно, что, обращаясь к Богу как к Судье (4), Павел должен сказать о Его справедливости, которая открывается в Его судах. Здесь оппонент обычно заявляет: «Наша неправедность только больше подчеркивает праведность Бога». (Ведь чем неправеднее преступник, тем более праведным представляется судья.) Или делает ссылку на Божью праведность, которая открылась в Евангелии (1:17), в Его пути спасения. В этом случае чем мы грешнее, тем ярче слава Благой вести. Таким образом, согласно учению Павла, как утверждает оппонент, наша греховность идет на пользу Богу, поскольку на ее фоне отчетливее проявляется Его святость. Если это так, то какое значение это имеет для нас? Следует ли нам сделать вывод (чего, по мнению оппонента, требует логика Павла), что …Бог несправедлив, когда изъявляет гнев? (5а). Разумеется, гнев Бога пребывает на безнравственных язычниках (1:18), на критиках, учителях морали (2:5), но направлен ли он и против Его собственного народа — евреев? Разве не будет несправедливостью с Его стороны наказывать их за то, что добавляет Ему славы? Цитируя это злонамеренное заявление, Павел испытывает мучительную неловкость и добавляет (как бы в поисках извинения) следующую фразу: …говорю по человеческому рассуждению (56). Но превозмогая свое замешательство, он отвечает категорическим отрицанием («Конечно, нет!»[176]) и затем задает своему противнику встречный вопрос. Если бы Бог в самом деле был несправедлив, то как Богу судить мир (6)? Для Павла не требует доказательств тот факт, что Бог есть всеобщий Судья, а потому, как сказал Авраам, «Судия всей земли поступит ли неправосудно» (Быт. 18:25). Подвергать сомнению Божью справедливость — это значит демонстрировать абсурдность заданного в начале вопроса.

Контраргумент 4: Учение Павла искажает понимание славы Божьей (7–8). «Некоторые говорят…», — пишет Павел, готовясь продолжить полемику. Здесь он использует в отношении своего оппонента местоимение первого лица «я». Если же наша неправда открывает правду Божию, то на фоне нашей греховности ярче сияет Божья праведность (5), что способствует к славе Божией. Тогда, может быть, Бог должен быть доволен мною и даже благодарен мне? Разве я не оказываю Ему услугу? Если это так, то в свете учения Павла возникают два дополнительных вопроса. Первый: За что еще меня же судить, как грешника (7), если мои грехи прибавляют славы Божьей? Как может Бог осуждать меня за прославление? Второй: неужели можно сказать так (а некоторые, добавляет здесь Павел, злословят его неправедно, обвиняя в этом): «Почему бы не делать зло, если из него получается добро?» Но это уже голос противника закона, оправдывающего свое беззаконие: «Если нечестивые дела приводят к благочестивым последствиям, например, оттеняют Божий характер, тем самым прославляя Его, то давайте поощрять такое зло, потому что оно способствует добру. Ведь очевидно, что цель оправдывает средство». Очень хорошо об этом сказал К. X. Ходж: «Согласно такой позиции, чем мы хуже, тем лучше, поскольку чем мы хуже, тем явственнее проявляется милость Божья для нашего оправдания»[177].