Филип Янси - В поисках невидимого Бога Страница 22

Общение с доктором Брэндом очень изменило меня и весьма способствовало моему духовному росту. Моя вера окрепла: я видел перед собой человека, подлинно живущего в Боге. Я стал смотреть на справедливость, выбор образа жизни и финансовые вопросы главным образом глазами моего мудрого друга. Я стал иначе видеть природу, человеческое тело и особенно страдание. В общем, влияние на меня Пола Брэнда переоценить невозможно. При этом, оглядываясь назад, я не могу припомнить ни одного случая, чтобы он давил на меня или пытался мною манипулировать. Я изменялся добровольно. Я радостно преображался по мере того, как мой мир и мое «я» приходили в соприкосновение с личностью доктора Брэнда.

Мне кажется, перемены, которые дарует мне Бог, в чем–то похожи на те, что я описал в предыдущем абзаце. В общении с Богом я становлюсь настоящим христианином. Я преображаюсь таинственным образом, который не всегда возможно описать словами, но никогда мои изменения не бывают следствием принуждения или манипуляции. Я меняюсь именно через общение, общность с Невидимым.

Если бы я спросил у таких библейских праведников, как Иеремия, Иов, Иаков и Иуда, что такое для них отношения с Богом, все они ответили бы по–разному. А задай я несколько раз этот вопрос псалмопевцу Давиду, я вполне мог бы получить от него разные ответы в разные периоды его жизни! Смотрите, как меняется настроение от псалма к псалму — или даже в пределах одного псалма. Например, в псалме 142 автор «вспоминает дни древние», когда Бог казался удивительно близок, а потом молит: «Не скрывай лица Твоего от меня». Пожалуй, Давид, как никто, понимал живую динамику отношений между человеком и Богом.

Я вижу немало параллелей между общением с Богом и с людьми. Скажем, знакомясь с человеком, сначала я узнаю его имя. Что–то в этом человеке меня привлекает. Мы вместе проводим время, выясняем, какие интересы и занятия нас объединяют. Я стараюсь делать другу приятное, дарю ему подарки, жертвую чем–то ради Него. Мы делим радость и горе, вместе смеемся и плачем. Я иду на риск в отношениях, раскрываю ему свои секреты. Беру на себя ответственность. Иногда мы спорим, можем даже поссориться, но потом миримся. Но ведь то же самое происходит и в нашем общении с Богом!

Могут сказать, что все у меня выходит слишком гладко. «Да, — возразит скептик, — я и сам очень душевно общаюсь со многими людьми. Но! Я могу их видеть и слышать, могут дотронуться до них. А когда я пытаюсь общаться с невидимым Богом, ничего не происходит. У меня даже не возникает ощущения, что Бог здесь». От такого возражения нельзя отмахнуться. Меня и самого подчас посещают подобные мысли. И я не могу отрицать, что по сей день мои отношения с Богом целиком зависят от веры (как, впрочем, и все другие отношения).

Проблема, которую мы с вами обсуждаем, хорошо видна на примере религиозных сцен в фильмах. Скажем честно: смотреть их скучно! Святой становится на колени и молится. Действие зависает. Наверное, что–то происходит, но камера эти события не фиксирует. Они невидимы, и для подавляющего большинства зрителей совершенно неинтересны — то ли дело наблюдать физическую активность, например, секс.

Понятно, что поставить знак равенства между общением с Богом и с людьми невозможно. Бог невидим, неосязаем, безграничен. Мы, люди, мало сочувствуем проблемам, которые встают перед Существом, желающим с нами общаться. Барон фон Хюгель, католический богослов и писатель, сравнил наши отношения с Богом с отношениями между человеком и собакой: «Наши собаки знают и по–настоящему любят нас, хотя им открыто далеко не все: мы слишком велики для них. Им проще бывает с детьми, а подчас и вообще подальше от человеческого общества. И все же как славно! Псам нужны их собратья–собаки, которых они хорошо понимают, но нуждаются они и в нас, которых видят отдаленно и туманно». Однако это сравнение не слишком удачно. От Бога нас отделяет гораздо большая дистанция, чем та, что существует между человеком и его верным другом. Если уж сравнивать нашу связь с Запредельным Существом, то лучше взять отношения между людьми и лесными клопами.

Коммуникация между столь неравными существами, как Бог и человек, неизбежно приводит к замешательству и разочарованию с обеих сторон. То, чего ожидаем от отношений мы, люди, может в корне отличаться от того, что хочет Бог. Мы желаем, чтобы Бог был похожим на нас: осязаемым, материальным, ощутимым (отсюда долгая история идолопоклонства). Мы хотим, чтобы Бог изъяснялся словами, вполне понятными для нашего слуха. (Один из первых библеистов Америки, преподобный Эзра Стайлс, ректор Йельского университета, который, кстати, переписывался с великим русским ученым Михаилом Ломоносовым, специально изучал иврит, чтобы общаться с Господом на Его родном языке!)

Однако, за исключением боговоплощения и редких сверхъестественных проявлений, Бог не склонен общаться с нами на нашем уровне. Он уже прошел через Воплощение, и у Него нет особых причин вторично связывать Себя временем и пространством. Но Бог ждет от нас духовного общения и хочет, чтобы мы возрастали в справедливости, милосердии, мире, благодати и любви — то есть в тех духовных качествах, которые могут проявляться и в материальном мире. Короче говоря, Бог желает, чтобы мы все больше уподоблялись Ему.

Православный монах, византийский философ, верный помощник и ученик святителя Григория Богослова Евагрий Понтийский написал: «Бога нельзя объять умом. Иначе Он не был бы Богом». Мы очень разные, Бог и я. Вот почему для описания наших отношений слово дружба не подходит. Библейских оснований для такого определения практически нет. В отношениях с Богом от человека требуется в первую очередь благоговейное поклонение.

Виктор Франкл выжил в нацистском концлагере и стал впоследствии знаменитым психиатром. Вот его воспоминания о случае, когда охранники вели узников на работу:

«Мы шли в молчании: ледяной ветер не располагал к разговорам. Пряча рот в поднятый воротник, мой сосед внезапно шепнул: «Если бы наши жены увидели нас сейчас! Я надеюсь, что в их лагерях условия лучше, и что они не знают, что происходит с нами».

Я начал думать о своей жене, и пока мы брели и брели, скользя на обледеневших местах, поддерживая друг друга, мы оба молчали, но знали, что каждый думает о своей жене. Иногда я смотрел на небо, где уже тускнели звезды, и розовый свет утра начал пробиваться из–за облачной гряды. Но мысли были заняты образом моей жены, который представлялся со сверхъестественной остротой. Я слышал, как она отвечает мне, видел ее улыбку, ее открытый и ободряющий взгляд. Реальный или воображаемый, ее взгляд сиял сильнее, чем солнце, которое начало всходить.

Меня пронзила мысль: в первый раз в жизни я увидел истину, воспетую столькими поэтами и провозглашенную конечной мудростью столькими мыслителями: любовь — это конечная и высшая цель, к которой может стремиться человек. И тогда я осознал величайший из секретов, которыми могут поделиться поэзия, мысль и вера: спасение человека происходит через любовь и в любви. Я понял, что человек, у которого ничего не осталось на этом свете, все еще может познать блаженство, хотя бы только на короткое мгновение, в мысленном общении со своими любимыми. В состоянии крайней безысходности, когда человек не может выразить себя в какой–нибудь полезной деятельности, когда его единственное достижение — это достойно переносить свои страдания, — даже в таком положении человек может, через полное любви размышление о близком человеке, выразить себя. В первый раз в жизни я был способен понять смысл слов: «Блаженны ангелы, погруженные в вечное и полное любви созерцание бесконечной красоты»[17].

Читая воспоминания Франкла, я точно знал, о ком стал бы думать перед лицом ужаса, страдания и близкой смерти. Передо мной, как перед Франклом, возникло бы лицо моей жены Джэнет — мы с ней делили жизнь, и она учила меня смыслу любви. Не уверен, что я научился бы любить Бога, если бы сначала не постиг науку любви через жену. Выше я утверждал, что личностями мы становимся благодаря отношениям. Так вот, я стал тем, кто я есть, во многом благодаря жене. Когда мы с ней познакомились, я не умел общаться с людьми и был человеком крайне стеснительным и закомплексованным. Однако Джэнет приняла меня целиком, со всеми моими недостатками, и щедро дарила мне любовь и внимание.

Сейчас, когда я пишу эти строки, жена находится за тысячи километров от нашего дома, в гостях у своей семьи. Однако она живет во мне. Наша общая история наполняет мой ум и продолжает созидать мою личность. Сегодня я весь день ощущал отсутствие Джэнет. И все же она была рядом — я думал о том, чем она сейчас занимается, молился о ней и скучал по ней.

Я размышляю о том, насколько важна для меня Джэнет, и постигаю, почему Библия столь часто обращается к любви и браку как к образу отношений, которые Бог желает установить с нами. Именно думая о своей жене, Виктор Франкл впервые понял суть поклонения Богу. Но мы не ангелы, погруженные в вечное созерцание, а люди: мы непостоянны ни в любви к Богу, ни в любви к людям. Мой собственный брак — а ему уже три десятка лет — основан на завете, который мы с Джэнет обновляем каждый день. Нас удержала вместе верность, а не романтическая влюбленность.