Петр Ильинский - Легенда о Вавилоне Страница 24

Добавим еще одну деталь. Часть ученых исключительно сильно занимает, являются ли основатели первого Израильского царства — Саул, Давид и подвластные им племена — прямыми потомками кочевников, бродивших по Синаю и Трансиордании, спасаясь от голода, египтян и вражды оседлого населения? Но ведь это совершенно неважно, как и то, какие именно «колена Иакова» были в прямом смысле протоизраильскими, а какие были позже вписаны в общую историю. Возможность того, что какие-то соседние племена в дальнейшем захотели возвести свою генеалогию к Израилю, тоже кажется весьма значимой. С точки зрения ряда авторов, существуют археологические доказательства того, что предки древних иудеев (или, по крайней мере, их значительная часть) были автохтонными жителями Палестины. Однако аргументы эти заведомо не стопроцентны (и весьма оживленно муссируются не столько в научных, сколько в ненаучных кругах[200]). И они ни в коем случае не могут отменить того, что древние евреи почитали себя народом, вышедшим из Египта, и делали это гораздо раньше, чем в VII в. до н.э.[201]

Давид и его государство, писатели, философы и пророки древних Иудеи и Израиля были духовными наследниками Моисея, они почитали его религиозное наследие за свое. Единобожие явно не было изобретено во времена иудейской монархии[202] — оно восходит к эпохе более древней. Если малочисленное племя бывших кочевников умудрилось отхватить небольшой участок земли в Палестине, а потом постепенно растворилось в местном населении, оставив себе и окружающим лишь память об учении о едином Боге (эта идея постепенно завоевывала все больше и больше умов и после долгих и страшных пертурбаций дошла в итоге до нас), то какая разница? Это же касается памяти об Учителе — не все ли равно, кого именно учил Моисей, если он до сих пор учит нас?

Напоследок, с точки зрения чисто литературной, невозможно все-таки не задаться вопросом: а если, как в случае с некоторыми имперскими легендами почти что нашего времени, все описанное — только лишь высокохудожественный миф, созданный зажиточными наследниками кочевников несколько столетий спустя, когда у богатого и могущественного государства Давида и Соломона или даже у их далеких потомков появилась потребность в героическом прошлом, необходимость в легенде о собственном рождении? Насколько уникальна история о рождении Израиля, насколько она вообще соответствует истине? Ведь почти все, сказанное в ней, можно при желании поставить под сомнение[203]. Что было бы, узнай мы какие-то точные подробности о жизни и деятельности реального Моисея? Оказались бы мы разочарованы или еще более удивлены?

Здесь кажется уместным прибегнуть к совершенно не научному способу доказательства от последующего — к объяснению прошлого через будущее. Так вот, доказательством уникальности зарождения древней Иудеи и ее религии является их последующая историческая и культурная судьба. Невероятные ресурсы, проявленные древнееврейской культурой при столкновении с двумя мощнейшими цивилизациями эпохи — аккадской и эллинистической (при том, что последние были несравнимо сильнее израильской с политической точки зрения), духовные и интеллектуальные плоды этого столкновения, которыми по сей день пользуются сотни миллионов людей, — именно они свидетельствуют о том, что в XIV–XII вв. до н.э. в оазисах между Палестиной и Египтом произошло что-то совершенно непредставимое, непознаваемое, невозможное. И чем больше думаешь об этом, тем легче понимаешь своих предшественников, которые для объяснения тех навеки заметенных временем событий использовали слова «Воля Господня».

Земля сокрушается, земля распадается,

земля сильно потрясена.

Автор пишет эти строки вечером 11 сентября 2001 г., еще не зная, в какое место книги он их включит. И включит ли. Однако не написать этого нельзя, ибо любой историограф еще и очевидец. Очень легко отказаться от создания истории своего времени, ссылаясь на аберрацию приближенности, на невозможность полно и беспристрастно оценивать недавние события, еще пахнущие кровью и потом друзей и недругов, родственников и врагов. И возможно, такой поступок — единственно честный, ибо не желая идти по пути, могущему привести к необъективному суждению, исторический писатель отказывается участвовать в создании ложного образа и хотя бы так противопоставляет себя ему. Не можешь приблизиться к реальности, не берись за труд, претендующий даже на частичное постижение истины.

И верно: в день, когда, вполне вероятно, закончилась одна эпоха в истории человечества и началась другая, не менее ужасная и кровавая, чем все предыдущие, нам неизвестны и непонятны даже мелкие обстоятельства происшедшей трагедии. Нам тем более непонятны ее причины и движущие силы. Но они есть, как ни горько это признать. И историку будущего, может, не такого далекого, они будут видны очень отчетливо. Горько же оттого, что если бы мы увидели очаги надвигавшейся бури… Или даже не мы, а те, от кого зависит принятие серьезных политических решений… Как будет достоверно установлено чуть позже, видели же! Все, как будет неопровержимо доказано, происходило у нас на глазах! Только слепой, напишет историк, мог этого не заметить. Да, надо признать, мы были слепы. Даже те, кто, как окажется, предупреждал об угрозе. Плохо предупреждали. Приходится расписаться: мы не прозорливее предыдущих поколений, хотя сильно превзошли их по уровню автоматизации. Только достаточное ли это утешение?

История не знает сослагательного наклонения. К этому человечество по-прежнему не может привыкнуть, как и не может отказаться от невероятно притягательного желания бороться со старыми, знакомыми угрозами, упорно не замечая новых. И так из века в век. Главная опасность для человека — в нем самом, в его действиях, в идеях, которые направляют эти действия. Разум человеческий — вот истинная вотчина дьявола. Если он отравлен, если замутнен, если попросту не ухожен, нет в мире лучшего рассадника тьмы. Разум есть величайшее орудие человека, и как же легко он может быть употреблен во зло! И сколь малы усилия, направленные на освобождение разума. Как часто борцы с ложью на деле желают всего лишь возвести на трон новый, лучший, более совершенный и всеобъемлющий обман. Не потому ли этический прогресс человечества малозаметен по сравнению с прогрессом техническим?

Возможно, и даже наверняка, что в последующие дни и недели выяснится имя врагов, которых, увы, нельзя назвать иначе как Силами Тьмы. Имя, которое в эту секунду автору неизвестно, хотя список возможных кандидатов невелик и очевиден любому. Автор даже рад, что в данный момент еще не определен точный адрес тех, кто задумал и осуществил массовое убийство, — так честнее.

Дело в том, что сегодня автор впервые забыл о своей национальной принадлежности, о родном языке, о воспитавшей его российской культуре, забыл о справедливых исторических счетах, которые многие великие цивилизации, на границах которых ему выпало жить, выставляли и выставляют друг к другу, считаясь при этом старыми обидами и иногда пытаясь расплатиться ими за новые несправедливости. Другая общность оказалась в этот миг даже важнее родины. Выше было употреблено слово «враг». Так что есть для автора враг? Философ может, конечно, от такого ответа устраниться, а вот современник — обыкновенный нормальный человек — пожалуй, обязан определиться.

Величайшие писатели и мыслители правее социальных теоретиков и исторических реалистов — человечество делится только на две части. Все люди грешны, праведников очень немного. Но даже мы, грешники, относимся лишь к двум категориям — создателей и разрушителей. Масштабы нашей деятельности могут быть незначительны, но именно они определяют судьбу нашей души. Сколь бы ни было мало созданное или хотя бы сохраненное нами, оно неимоверно превосходит любое разрушение, любой распад. Какими бы красивыми словами и образами не оперировали разрушители, любой, самый непривлекательный внешне и непритязательный труд всегда окажется много выше.

И здесь снова скажем о мифе как части иного мира, искаженном, статичном образе, который захватывает сознание, подчиняет себе разум и управляет своим пленником, манипулирует им с легкостью. Разум, находящийся в чьей-то власти, разум несамостоятельный — уже на полпути к дьяволу. Если человек не хозяин своего сознания, то как ему отличить «нас возвышающий обман» от ложного образа? Истину — от самой великой Лжи, той, что сумела выдать себя за Правду? О чем думали люди, решившие прервать тысячи чужих жизней? Неужели о том, что они, разрушители Башен, станут поэтому Рукой Господа? Не потому ли нью-йоркские башни и привлекли желающих распространить свой внутренний распад и неминуемую гибель на как можно большее число окружающих, что где-то в темных глубинах их рассуждений застряла мысль о башне-символе? Страшны пути самообмана, но всегда логичны.