Мартин Лютер - Лекции по посланию к Галатам Страница 24

Так и мы желаем уступить папистам во всем, в чем только можно, фактически — в большем, чем следовало бы. Но мы не откажемся от свободы совести, которую имеем во Христе Иисусе. Мы не позволим принуждать нас или нашу совесть, к каким-либо делам так, будто мы могли бы быть праведными, совершая то или иное, или так, будто мы можем подвергнуться осуждению за то, что не делаем этого. Мы желаем есть ту же пищу, что и они, и придерживаться тех же празднований и постов, при условии, что они позволят нам совершать это добровольно [“со свободной волей”] и воздержатся от угроз, которыми они устрашают и подчиняют себе весь мир, например говоря: “Мы заповедуем, мы требуем, мы еще раз требуем, мы отлучаем от церкви, и т.д.” Но мы не можем позволить себе большей уступки в этой свободе, чем мог допустить Павел. Таким образом, мы поступаем так, как он [Павел] поступал. Когда он не мог добиться этой свободы, он отказался от всяких уступок лжеапостолам и не уступил им ни на йоту.

Как наши оппонеты отказываются уступить нам в свободном праве полагать, что одна лишь вера во Христа оправдывает, так и мы, в свою очередь, отказываемся уступить им в том, что оправдывает вера, созданная любовью. Здесь мы намерены и обязаны упрямо противостоять им, ибо в противном случае мы утратили бы истину благовествования. Мы потеряли бы свободу, которую имеем не в императоре, не в царях и князьях, не в папе, не в мире и не в плоти, но во Христе Иисусе. Мы потеряли бы веру во Христа, которая, как я уже говорил, держится лишь на Христе, Который есть наше Сокровище. Если бы наши противники позволили нам сохранять эту веру, веру, которою мы рождены свыше, оправданы и соединены со Христом, то мы согласны были бы совершить для них все что угодно, все, что не противоречит этой вере. Однако так как мы не можем получить от них этой уступки, то со своей стороны мы и мизинцем не пошевелим. Ибо проблема, которую мы обсуждаем, является серьезной и жизненно важной. Она включает в себя смерть Сына Божия, Который по воле и заповеди Отца стал плотью, был распят и умер за грехи мира сего. Отказ от веры в этот постулат приводит к выводу, что смерть Сына Божия была бесполезной и напрасной. А тогда весть о том, что Христос является Спасителем мира — всего лишь какая-то небылица. Тогда вообще Бог — лжец, ибо Он не исполнил Своих обетований. Поэтому наше упрямство в данном вопросе является благочестивым и святым делом, ибо так мы пытаемся удержать свободу, которую имеем во Иисусе Христе, и стремимся сохранить истину благовествования. Если мы утрачиваем это — мы теряем Бога, Христа, все обетования, веру, праведность и вечную жизнь.

Однако здесь кто-нибудь скажет: “Но ведь Закон божественен и свят”. Мы не посягаем на славу Закона, пусть он имеет ее. Но никакой Закон, сколь бы божественным и святым он ни был, не имеет права говорить мне, что я обретаю оправдание и жизнь его посредством. Я согласен допустить еще, что он может учить меня тому, что я должен любить Бога и ближнего своего, а также жить в целомудрии, терпении и т.п. Однако он не в состоянии показать мне — как избавиться от греха, дьявола, смерти и ада. Чтобы узнать это, я должен обратиться к Евангелию и слушать Благовестие, которое учит меня не о том, что мне следует делать, ибо это, собственно, функция Закона, но о том, что кто-то другой уже сделал за меня, а именно — что Иисус Христос, Сын Божий, пострадал и умер для того, чтобы избавить меня от греха и смерти. Евангелие заповедует мне принять это и веровать в это, и именно это как раз и названо “истиной благовествования”. Это является также основным учением Христианства, в котором заключается знание обо всем благочестии. Таким образом, чрезвычайно необходимо, чтобы мы стремились к основательному познанию этого учения и постоянно прививали его. Ибо оно является хрупким, чувствительным и легко ранимым, как учил Павел и нередко испытывали все святые.

Короче говоря, Павел не хотел подвергать Тита обрезанию, и это, как он сам говорит, только лишь потому, что некоторые лжебратья скрытно приходили к ним, чтобы подсмотреть за их свободою, и хотели принудить Павла обрезать Тита. Увидев это насилие и принуждение, Павел не пожелал уступить им ни на йоту, но противостал им самым решительным образом. Поэтому он говорит (Гал.2:3): “Но они и Тита, бывшего со мною, хотя и Еллина, не принуждали обрезаться”. Если бы они требовали этого как милосердного деяния, или акта, совершаемого из братской почтительности, то Павел не стал бы противиться. Но они требовали этого как чего-то необходимого, причем использовали принуждение. Таким образом, они подавали дурной пример другим, что грозило повергнуть сердца [совесть] людей в рабство и опрокинуть Евангелие. Поэтому Павел твердо противостал им и добился того, чтобы Тита не подвергали обрезанию.

Может показаться несущественным вопросом — обрезан человек или нет. Однако если сюда присовокупляется такое условие, что это является основанием для нашего страха или уверенности, то это становится смертью и адом. Тогда Бог, Христос, благодать и все обетования Божии отвергаются напрочь. Если бы речь шла об обрезании самом по себе и если бы к нему не присовокуплялось такое условие, то в этом явлении не было бы ничего опасного. Так, если бы папа просто требовал, чтобы мы соблюдали обряды просто как определенные церемонии, то и в этом тоже не было бы ничего опасного. Ибо разве трудно носить [монашеский] капюшон или выбривать тонзуру — ведь мы соблюдаем другие церемонии. Однако добавлять сюда столь беззаконное условие, что этот пустяк, эта сущая безделица определяет жизнь или вечную смерть — является сатанинским и богохульным делом. Если вы молчите об этом, то кто бы вы ни были, будьте прокляты! Я готов есть или пить, носить капюшон или все, что папе угодно, до тех пор, пока он считает это делом добровольным. Однако поскольку он требует всего этого, как чего-то такого, что необходимо для спасения, связывая этим совесть людей и считая это деянием служения, то мы должны отказываться от этого любой ценою. Если бы кто-то просто решил создать статую из дерева или камня, то в этом не было бы ничего вредного. Но если эту статую устанавливают для поклонения и приписывают божественность дереву, камню или самой статуе, то это уже — служение идолу вместо Бога. Таким образом, нам следует внимательно рассматривать и обдумывать все, что Павел имеет в виду, а иначе — мы неизбежно будем изрекать глупости, как делал Иероним, когда думал, что спорным вопросом является практика [обрезания] сама по себе. В этом он ошибался. Ибо дело не в том, является ли дерево деревом, а камень — камнем, но в том, что приписывается им, то есть в том, как они используются, является ли это дерево богом и обитает ли божественность в этом камне. На это мы отвечаем, что дерево — это дерево, подобно тому, как Павел говорит, что “Обрезание ничто и необрезание ничто...” (1Кор.7:19). Но связывать праведность, благоговение, уверенность в спасении и страх смерти с такими вещами— значит приписывать божественность обрядам. Таким образом, мы не должны ни на йоту уступать нашим оппонентам, точно так же, как Павел не уступал лжеапостолам. Ибо ни обрезание, ни необрезание, ни тонзура, ни монашеский капюшон не имеют никакого отношения к праведности. Но благодать и только благодать позволяет обрести ее. И в этом заключается “истина благовествования”.

6. И в знаменитых чем-либо, какими бы ни были они когда-либо, для меня нет ничего особенного...

Павел использует “эллиптический” речевой оборот [прием изложения] , ибо слова “я ничего не принял” в его выражении отсутствуют. Но чуточку погрешить против правил грамматики — простительно для Павла, ведь Святой Дух говорит через него. Павел говорит с великим рвением и пылом, и никакой человек, говоря с таким рвением, не может в точности следовать всем правилам грамматики и принципам риторики. Августин свидетельствует об этом в своей работе “О христианском учении”. “Я полагаю, — говорит он, — что сами ораторы не могли следовать собственным правилам” .

Это весьма сильное и гордое опровержение. Ибо Павел не называет даже самих истинных Апостолов никакими почетными титулами. Он как будто хочет чуть ли ни принизить их положение. Он говорит о “знаменитых чем-либо”, то есть о тех, кто пользовался авторитетом и репутацией и от согласия или отказа которых зависело все. Но тем не менее Апостолы действительно пользовались огромным авторитетом во всех церквях, и Павел вовсе не покушается на принадлежащую им честь и славу. Просто таким образом он дает резкий и дерзкий ответ лжеапостолам, которые стремились ослабить авторитет Павла и бросить тень на все его служение, противопоставляя авторитет Апостолов и их учеников Павлу во всех церквях. Этого Павел потерпеть не мог. Чтобы гарантировать дальнейшее распространение истины благовествования и свободы совести во Христе среди галатов и во всех языческих церквях, Павел дает очень высокомерный ответ лжеапостолам. Он не взирал на то, сколь велики были Апостолы или кем они некогда были. И если бы лжеапостолы прикрывали авторитетом и именем [истинных] Апостолов свои злобные выпады против него, это не возымело бы на него действия. Он признает, что Апостолы действительно знамениты “в чем-то” и что их авторитет заслуживает того, чтобы с ним считаться. Тем не менее его Евангелие и служение не должны подвергаться опасности только потому, что это основывается на чьем-то имени или звании, сколь бы велик он ни был — даже если он является Апостолом или Ангелом с небес (Гал.1:8).