Доц.архимандрит Тихон Агриков - Пастырское богословие, т.2 Страница 25

Пастыреначальник требует от желающих принять на себя подвиг пастырства не столько силы и опытности или даже степени греховности, сколько готовности принять Его святую волю и исполнить. В избрании путей жизни безопаснее последовать указаниям Евангелия, чем собственному усмотрению, в этом, именно, и проявляется «высшая свобода».

Есть факты, что некоторые благочестивые люди не решаются принять пастырство исключительно по своему смирению. Они, как евангельский мытарь, не смеют поднять даже очей своих к небу, не то чтобы помыслить о таком великом служении.

Вопрос о том, правы ли они, что не дерзают к подвигу пастырскому. Евангельский текст, особенно 21 глава от Иоанна отвечает на этот вопрос. Господь Первоверховного Апостола спрашивает три раза о любви, прежде чем поручить ему пастырство. Очевидно, что подвиг этот требует высочайшей любви. Но мы знаем также, что строгий нелицеприятный Судия не признал уважительную укоризну приточного раба на господина своего, что тот жнет, где не сеял, и собирает там, где не расточал. Не оскорбляясь и не смущаяясь скудостью своей доли при разделе талантов, и не щедро награжденный раб должен был, по возможности своей, делать, как и получившие кто пять талантов, кто два. Следовательно, и не имеющий талантов Петровой любви, по возможности своей любви, должен делать в вертограде Божием. К великой нашей радости такой вывод подтверждается и святоотеческой литературой.

«Правда, есть и такие, которые убегают трудности пастырского служения по одному смирению, читаем у св. Григория Двоеслова, чтобы их не предпочли тем, коих они считают более достойными себя. Но такое смирение тогда только бывает действительно в очах Божиих, когда оно не упорствует непокорным противлением принятию на себя общеполезных обязанностей, возлагаемых на нас свыше. Ибо в том нет уже истинного смирения, кто слышит и понимает волю Божию, зовущую и обязывающую его к начальственному управлению над другими, а между тем, пренебрегает этою властию»[75].

4. Формирование пастырского мировоззрения

а) Принципы, способствующие этому формированию

Принципами воспитания в духовной школе и принципами формирования пастырского мировоззрения должны являться: религиозность, церковность, духовность.

Нами выше было указано, что учащиеся поступают в нашу школу, движимые мотивами религиозности и церковности. Наиболее подробно в нашем изложении раскрывался принцип церковности в его теоретическом и психологическом разрезе. Говорилось, как церковность в узком смысле слова должна превращаться в воззрениях и психологии учащегося в церковность в широком смысле слова, а школьный коллектив в малую Церковь.

Менее уделялось внимания последнему принципу, именно религиозному. Принцип религиозности исходный принцип в жизни верующего человека. Недаром наши учащиеся им привлекались в духовную школу.

Разберемся в природе религиозности. Свое название она получила от слова религия, что значит связь, связывать. Религия есть связь человека с Богом и чувство внутреннего общения с Ним, ощущения единства жизни в Боге и с Богом. Для религиозного состояния характерно именно это живое чувство связи с Богом, столь же внутренне реальное и действенное, как и всякое психическое состояние.

Это религиозное состояние поддерживается и подогревается молитвенностью, духовной трезвенностью, чуткой и живой совестью, на все реагирующей движением религиозного чувства. Такая искренняя и живая религиозность может быть основой богобоязненной жизни и не нуждаться в специальном богословском образовании. Так для рядовых членов паствы, но не так для будущих пастырей.

Природная религиозность нуждается в глубоком духовном просвещении. Религиозная вера для будущего пастыря должна быть не только верой, но и знанием, «могущим умудрить во спасении» (2 Тим. 3,156), и твердым убеждением. А для этого нужно научиться ему «исследовать Священное Писание» (Ин. 5,39) и так, чтобы «не повреждать слов Божиих» (2 Кор. 2,17).

Одновременно с изучением Священного Писания следует научиться ему исследовать, «испытывать и самого себя, в вере ли я» (2 Кор. 13,5), чтобы «укрепляться в благодати» (2 Тим. 2,1) и «в обновлении ума» (Рим. 12,2).

Для всего этого молодому человеку и нужна духовная школа. С большим упованием, что она все это именно и дает ему, он и переступает порог школы. И что же? К прискорбию нужно сказать, что нередко от некоторых из оканчивающих духовную школу можно слышать: «Раньше, до школы я был более религиозен, чем при окончании». Выходит, что школа не оправдала надежды и не дала того, что от нее хотели получить.

Следует прямо сказать, что подобное суждение выходит из неправильного представления о нашей школе; рассуждающему так эта школа представлялась «школой благочестия» в большей мере, чем школой богословского знания. А между тем наша школа, давая богословские знания, рассчитывает, что на них, как на фундаменте, и должны на пастырском служении расцветать все духовные дары, и особенно благодатный дар благочестия. Вместе с тем весь свой педагогический процесс она строит на религиозно–церковной воспитательной системе, с участием учащихся в богослужении, молитве, братолюбии и во всем том, к чему и чем дышит церковность в ее глубоком понимании.

Чтобы не терять своей природной религиозности, нужно быть активным в этой религиозности и в школе в большей мере, чем до поступления в нее.

Школа, создавая условия для религиозно–церковного воспитания, воспитывает учащихся не сама по себе, а в совместных усилиях с каждым из этих учащихся. И доля сознательного участия самого учащегося в этом воспитании должна из года в год возрастать, постепенно переходя от воспитания к самовоспитанию.

Это особенно относится к студентам академии. Основой религиозности, как это было уже сказано, является чувство живой веры в Бога. И нужно личными усилиями это чувство поддерживать и подогревать.

Религия это не теория о Боге, а сама жизнь в Боге, в живом чувстве непрерывного общения с Ним. Вот утром, вставая с постели, готовы ли мы сразу же вступить в молитвенное общение с Богом, чтобы первый же наш утренний вздох был вздохом благодарения Господу за мирно прошедшую ночь и наступивший день? Что у нас на уме, когда мы стоим на утренней молитве? Воспринимает ли наша душа благодатную силу молитвенных слов или эти слова не идут дальше барабанной перепонки нашего уха? Начал ли я с утра чувствовать своих товарищей как членов единого Тела Христова, через любовь к которым я и призван сегодня спасаться, или по–прежнему я глух к ним и равнодушен? Вот на уроке при назойливом помысле осуждения собрал ли я духовные силы, чтобы отразить его и осудить себя в покаянном порыве перед Богом? За Богослужением в храме всегда ли я душевно и душерастворенно возношу молитвы к Всевышнему, или мой ум и сердце чаще бывает в рассеянии и расслаблении?

Если мы проследим внимательно от начала до конца хоть один день нашей жизни, то найдем, что этот день мало чем отличается от всякого другого дня по религиозной пассивности и отсутствию серьезной борьбы по «совлечению ветхого и обличению в нового человека».

Когда мы говорим о религиозности, то имеем в виду одну преобладающую черту в этом состоянии, а именно чувство. Религиозность, как таковая, захватывает преимущественно эту сферу души. Ею она питается и держится. Если это чувство падает, то вместе с ним падает вера, изменяется направление ума и слабеет воля. Односторонность религиозности очевидна. Ей не хватает, как это уже было сказано, глубины религиозного знания и силы убеждения. Сила религиозного состояния неизмеримо возрастает, когда оно захватывает и интеллект, и весь духовный состав человека, то есть, когда сфера чувства осмысливается разумной силой духа, воспитанного на Священном Писании, святых отцов, богомыслии и на живом религиозном опыте.

Религиозным человек бывает не только тогда, когда в чувстве религиозного порыва он молится Богу, но и тогда, когда предается Богомыслию, религиозно–духовным размышлениям и глубоким созерцаниям. Уходя в эти сферы, религиозный человек может жить всем напряжением своего духа и пребывать в Богообщении. Как видим, на этой стадии духовного развития религиозность поднимается на более высокую ступень, которую условно можно назвать религиозно–духовной.

Пример такой мудрой, духовной религиозности являет нам Филарет, митрополит Московский, а в более совершенной степени святые отцы и подвижники.

Наш пастырь призван быть не просто религиозным, а религиозно–духовным. Что такое духовность?

В беседе с самарянкой Христос сказал ей, что настало уже время, когда истинные поклонники «будут поклоняться Отцу в духе и истине» (Ин. 4,23). Ибо Сам «Бог есть Дух» (Ин. 24) и потому достойное и соответствующее Его природе поклонение должно быть поклонением «в духе и истине». Истина христианская во Христе, сказавшем: «Я путь, истина и жизнь, и никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин. 14,6), то есть через веру во Христа и следование Ему. Вне этой веры во Христа и жизни по духу этой веры не может быть спасения. А так как Бог есть Дух, то и надо свой дух целиком склонить, отдать, посвятить Богу, чтобы в Нем найти полноту жизни для этого духа. Как это возможно?