Андрей Кураев - Сегодня ли дают печать антихриста? Страница 25

Бог видит все наши поступки и даже мысли. Лишает ли это нас нашей свободы? Память о Боге и Его Суде может остановить нас от совершения греха. А память о слежке со стороны властей? Это неприятно, без всякого сомнения. Это недемократично — да. Но — что мы хотим спрятать от государственных компьютеров? Наши грехи? Ну что же — если человека не удерживает от греха память о Божием Суде, то пусть хотя бы память о видеокамере остановит его.

Если компьютерная слежка помешает нам грешить — то скорее мы должны быть благодарны этой узде, накинутой на нас (вспомним рассказ о старце, который привел блудницу на людную площадь и, когда она побоялась совершить грех в присутствии людей, сказал: «Как же ты боишься взглядов людей, а взгляда Бога, Который есть везде, не боишься?!»).

Если же я делаю доброе дело — то какая мне разница — смотрят на меня или нет. А уж если я не прячусь от видеокамер и слежки — так в том и вовсе нет никакого греха… Неубедительно? Ах, да, простите, я забыл пояснить, что изложенное здесь есть мнение апостола Павла: «Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее» (Рим. 13,3).

Мои оппоненты ставят мне во грех — «Кураев не признает, что идентификация является угрозой для Богодарованной свободы человека».

Да, если свобода Богодарованная, то ту свободу, что в нас от Бога, а не от парламента, номера отнять не могут. Компьютерная слежка может угрожать человеческому своеволию, «демократии». Она чревата «утратой личных секретов». Но только при чем тут Благодать?

Я не собираюсь доказывать политическую стерильность и безопасность тотальной регистрации граждан. Что компьютерные досье и деньги могут угрожать гражданским правам человека — говорено (в том числе и мною) достаточно.

Я просто предлагаю не сливать воедино социологию и богословие. И полагаю, что в утверждениях, подобных тому, которое сделал некий греческий архимандрит, будто «всесторонняя регистрация создает возможность уничтожения личности как таковой», содержится недолжное смешение языка газетного и языка богословского.

С богословской точки зрения, человеческая Богообразная личность (ипостась) неуничтожима. Она не то что в тоталитарном шенгенском обществе (если оно будет тоталитарным) или в царстве антихриста, но и в аду будет продолжать свое существование…

Я понимаю опасения греков. У них не было опыта советского тоталитаризма. Поэтому сама мысль о том, что кто-то будет знать об их частной жизни, что где-то будут храниться досье на них, их пугает[66]. Но человек, переживший советскую власть, при знакомстве с этими опасениями греков испытывает чувства бывалого зэка, успокаивающего «первоходка»: «Не бойсь, жить и там можно!». У советского государства и так была вся информация о нас: наши трудовые книжки и истории болезни, дипломы и счета в единственном Сбербанке — все было государственным и известным государству. Вот только благодать оставалась Христовой…

Поэтому столь неуклюжим мне представляется двойное требование греков: во-первых, мы не хотим, чтобы в электронных паспортах хранилась информация о нас, а, во-вторых, там должна быть обязательная графа о нашем православном вероисповедании: «Церковь выступает в защиту обязательности для всех греков наличия в новых паспортах графы „вероисповедание“, противодействуя всякому стремлению навязать противоположное мнение».

В советские времена люди прятали от всевидящего государственного ока не свои кошельки и болезни, а свою веру. Иконы держали за дверями шкафов, церковные книги обертывали газетной непрозрачной бумагой, в храмы ездили такие, что были подальше от дома и от работы, крестики прикалывали к изнанке маек, соблюдение постов объясняли желанием похудеть… Самое дорогое — веру — не выставляли напоказ. А греки требуют обратного: чтобы все видели по их паспорту, как они относятся к религии. Глядя из СССР — странные они, эти греки… Непуганые они еще[67]…

Впрочем, несмотря на это противоречие, позиция греков мне кажется более разумной, нежели позиция некоторых российских проповедников и изданий. Греки исходят из того, что их страну втягивают в «шенгенскую зону», в которой их православный народ будет ничтожным меньшинством среди народов атеизированных (вроде французов, бельгийцев, голландцев), протестантских (немцев и датчан) или католических. И если Конституция Греции позволяет православию быть стержнем национально-государственной жизни, то постановления Евросоюза этого, очевидно, дозволять не будут. Ясно, что в этих условиях Греческая Церковь будет всячески подчеркивать свою приверженность демократическим принципам, в число которых входит уважение прав меньшинства.

Это достаточно обычно для нашей церковной истории: когда Церковь оказывается гонимой, ее иерархи и златоусты начинают напоминать о свободе совести и вспоминать тертуллиановское religiones non est religionem cogere («одной вере не свойственно притеснять другую»). Но едва Церковь приближается к власти, как ее иерархи и проповедники начинают требовать «принять меры» против «разгула сект»[68]…

Греческая Церковь вступила в полосу сужения своего влияния — и потому готовится существовать в положении притесняемого меньшинства, всегда готового возгласить о «попрании свободы и прав граждан». Русская Церковь, напротив, вступила в период расширения своих прав, и потому ее проповедникам свойственна интонация «власть имущих»…

Но вот что мне никак непонятно в наших изданиях, так это совмещение апокалиптических ожиданий и монархических чаяний. С одной стороны — уже идет антихрист и где-то уж ставится «подобие антихристовой печати», с другой — в ожидании воцарения православного самодержца мы требуем принять меры, ограничивающие свободу деятельности сект и вообще ужесточить цензуру.

Если уж действительно идут новые, антихристовы, гонения на нас, то мы должны, подобно грекам, вцепиться в демократические слова, принципы, параграфы. И вместо того, чтобы твердить: «Мы большинство, и потому требуем запретить…», пора учиться говорить в другой интонации: «Мы меньшинство, и потому просим уважать наши права и не обижать маленьких».

В любом случае тотальная регистрация дает государству возможность жесткого контроля над жизнью людей и реально может привести к сужению гражданских прав. В этом случае человек, не сопротивляющийся установлению нового тоталитаризма, если и совершает грех, то это грех «против самого себя», а не грех против Бога. А если это грех против себя — то тут впору самому оценить, в каком случае я глубже порежу свою душу: если пойду путем уступок или же если буду строить баррикады…

Компьютерная узда становится значимой для христианина лишь при одном повороте событий: если само исповедание православия государство будет рассматривать как грех. Лично меня это не беспокоит — я своих убеждений не скрываю, даже одежда и прическа выдают меня с головой как «ортодокса». Священнослужитель и так всем своим видом свидетельствует о своей вере. Нет в этой системе опасности и для тех людей, которые связали всю свою жизнь с Церковью (даже оставаясь мирянами, но работая в церковных учреждениях).

Опасна она только для «никодимов» — для людей, тайно верующих, но таящих свою веру от своих сослуживцев (Никодим, по выражению церковной молитвы, — «нощный Богочтец»)… Таких людей было немало в советские времена. Но в антихристово время уже не будет места для таких тайн. Новая технология легко позволяет узнать взгляды даже тех верующих людей, которые не афишируют их по месту своей работы.

Те, кто боится компьютерного наблюдения и регистрации, по сути, боятся того, что в новом мире им будет труднее скрыть свое Православие… Только для этой группы людей компьютерная слежка опасна.

Но тут уж независимо от числа шпионов и компьютеров христианин должен уметь свидетельствовать о своей вере. Чего должен желать христианин в ту минуту? — Спрятаться и как премудрый пескарь дожить до конца антихристовых гонений? Или же он должен желать сподобиться исповедания? Так вот, компьютерный контроль за людьми неудобен только для «премудрых пескарей» и для тех, кто хочет держать втайне и свои грехи, и свою веру.

Парадокс борьбы против ИНН в том, что борьба эта нужна лишь тем, кто предполагает в будущем таить свою православность, но именно этого результата такому человеку и не удастся достичь. Потому что уже сейчас он будет занесен в особый список: «В своем приказе № 68 Геннадий Букаев некоторых граждан помещает в категорию „проблемных“ (т. е. несогласных с кодификацией ИНН); он предлагает их заносить в особую базу данных „до принятия решения о работе с проблемными физическими лицами“».

Вся компьютерная премудрость нужна антихристову государству лишь для того, чтобы точно вычислить «фанатично» настроенных христиан. А тут мы сами готовы составлять такие списки! Так что особо рьяных борцов против ИНН можно счесть помощниками антихриста (бессознательными — надеюсь — но провокаторами), ибо они в значительной степени облегчают работу полиции, по сути понуждая православных вместо обычной регистрации в полиции налоговой регистрироваться в полиции политической… По их просьбе в паспорта православных украинцев теперь ставится штамп («В паспортах лиц, в силу своих религиозных или иных убеждений отказывающихся от принятия идентификационного номера, делается отметка о наличии у них права осуществлять любые платежи без идентификационного номера»)[69].