Ле-цзы - Лецзы (перевод Л.Д. Позднеевой) Страница 25

— Увы! Ты вырос вблизи Преждерожденного, упражняясь в его учении, и так плохо его понимаешь! — ответил Судья. — [Если] баран пропал оттого, что на дороге много развилок, то философы теряют жизнь оттого, что наука многогранна. [Это] не означает, что учение в корне различно, что корень [у него] не один; но [это показывает], как далеко расходятся [его] ветви. Чтобы не погибнуть и обрести утраченное, необходимо возвращение к общему [корню], возвращение к единству.

Младший брат Ян Чжу по имени Бу отправился, надев белое платье. Пошел дождь. [Он] снял белое и сменил его на черное. [Когда же] вернулся домой, собака его не узнала и встретила лаем. Ян Бу рассердился и хотел прибить собаку.

— Не бей! — сказал ему Ян Чжу. — Разве ты сам не удивился бы, если бы собака ушла белой, а вернулась черной? Ты поступил бы так же, [как она].

Ян Чжу сказал:

— Творят добро не ради славы, а за добром следует слава. [Творят ради] славы, не ожидая наживы, а за славой следует нажива. [Творят ради] наживы, не ожидая тяжбы, а за наживой следует тяжба. Вот почему благородный муж должен остерегаться творить добро {29}.

В старину жил проповедник, учивший, как познать путь к бессмертию. Яньский царь послал за ним, [но] посланец не спешил, и тот проповедник умер. Яньский царь сильно разгневался и собрался было казнить посланца, когда любимый слуга подал царю совет:

— Люди более всего боятся смерти, более всего ценят жизнь. [Если] сам проповедник утратил жизнь, как мог бы он сделать бессмертным царя?

[Посланца] пощадили.

Цицзы также хотел научиться бессмертию и, услыхав, что проповедник умер, стал бить себя в грудь от досады. Услышал об этом Богач и принялся над ним смеяться:

— Сам не знает, чему собрался учиться. Ведь тот, у кого хотели научиться бессмертию, умер. Чего же он огорчается!

— Богач говорит неправду! — сказал Хуцзы. — Бывает, что человек, обладающий средством, не способен его применить; бывает также, что способный применить средство им не обладает. Некий вэец прекрасно умел считать. Перед смертью [он] передал сыну свой секрет в виде притчи. Сын слова эти запомнил, а применить их не сумел. [Он] передал слова отца другому человеку, который у него спросил. И тот человек применил секрет не хуже, чем это делал покойный. Вот так [и с бессмертием]! Разве умерший не мог рассказать о том, как познать путь к бессмертию?

Народ Ханьданя в день Нового года подносил Цзяньцзы {30} горлиц. В большой радости Цзяньцзы щедро всех награждал.

— Зачем? — спросил гость.

— Проявляю милосердие — отпускаю [птиц] на волю в день Нового года.

— Всем известно желание царя отпускать [птиц] на волю, оттого и ловят горлиц, соревнуясь и убивая [при этом] тьму [птиц]. Если царь хочет оставить горлиц в живых, пусть лучше запретит их ловить. [Если же] отпускать на волю пойманных, спасенные из милосердия не восполнят числа убитых.

— Верно! — согласился Цзяньцзы.

Тянь, царь Ци, принес жертву и угощал при дворе тысячу гостей. [Когда] всем сидевшим в центре стали подносить гусей и рыбу, царь посмотрел на пирующих и, вздохнув, сказал:

— Как щедро Небо к народу! Для нас оно размножает злаки, плодит рыб и птиц.

Все гости, соглашаясь с ним, откликнулись, точно эхо. [Но] из второго ряда выступил двенадцатилетний сын Дубильщика. Он вышел вперед и сказал:

— Так ли говоришь, государь? Небо и земля порождают тьму существ так же, как и нас. Среди созданий нет ни благородных, ни презренных. Одни властвуют над другими только потому, что больше, сильнее и умнее их. Одни пожирают других, но не потому, что те рождены быть съеденными. Разве небо создает существа {31} на потребу человеку? Нет, человек сам выбирает их себе в пищу. Комары и москиты, впиваясь в тело человека, сосут его кровь; тигры и волки его пожирают. Так неужели же небо породило человека для того, чтобы комары и москиты сосали его кровь, а тигры и волки его пожирали?!

В Ци жил нищий, который постоянно просил подаяния на городском базаре и так всем надоел, что никто ему больше не подавал. Тогда бедняга отправился на конюшню рода Тянь, стал подручным у коновала, после которого и доедал.

Жители предместья принялись над ним издеваться:

— Какой позор доедать после коновала! Побирушка же отвечал:

— Нет на свете большего позора, чем нищенство. Если [я]; не стыдился просить, что же [мне] стыдиться коновала {32}.

Некий сунец шел по дороге и подобрал брошенную [кем-то] бирку <с договором>. Вернувшись домой, [сунец] спрятал бирку, таясь пересчитал [на ней] зарубки и похвастался перед соседом:

— Меня ожидает богатство!

У одного человека засох платан {33}, и старик-сосед ему сказал:

— Сухой платан — предвестник беды!

Тот человек поспешно срубил дерево, а старик-сосед попросил себе дерево на дрова.

Опечалился тот человек и сказал:

— Вот какой у меня сосед! Ну и хитер же! Ведь ему только и хотелось дров, потому и научил меня срубить дерево!

Пропал у одного человека топор {34}. Подумал он на сына своего соседа и стал к нему приглядываться: ходит, как укравший топор, глядит, как укравший топор, говорит, как укравший топор, — [словом], каждый жест, каждое движение выдавали в нем вора.

Но вскоре тот человек стал вскапывать [землю] в долине и нашел свой топор. На другой же день снова посмотрел на сына своего соседа: ни жестом, ни движением не походил [он] на вора.

Бэйгун Шэном завладела мысль о мятеже. После приема [у царя] он стоял, опираясь на перевернутый посох. Острие посоха прокололо ему щеку, кровь стекала на землю, а он ничего не заметил.

Услышали об этом чжэнцы и стали говорить:

— [Если] забыл о своей щеке, способен забыть обо всем. Пойдет — наткнется на бревно, свалится в яму или ударится головой о дерево. Захвачен одной мыслью и больше ни на что не обращает внимания.

Когда-то одному цисцу очень хотелось золота {35}. Утром пораньше одел он платье и шапку, отправился на базар, подошел прямо к меняле, схватил золото и кинулся прочь.

Поймав его, стражник спросил:

— Как мог ты украсть чужое золото? Ведь кругом были люди!

— Когда я брал, никого не заметил, видел лишь золото, — ответил цисец.

КОММЕНТАРИИ

ГЛАВА 1

1. За этим идеалистическим толкованием названия первой главы, впервые введенным в VIII в. (см. Ян Боцзюнь, стр. 1), следуют многие, в том числе буржуазные синологи-переводчики: Р. Вильгельм «Откровения невидимого мира» («Offenbarungen der Unsichtbaren Welt», — см. Wilhelm, Liu Dsi, S. 1) и А. Грэем «Дары небес» («Heaven's Gifts», — см. Graham, p. 14). Споры о философском понимании термина тянь все еще продолжаются (см. сообщение о дискуссии на кафедре истории китайской философии в Пекинском университете, — «Гуанмин жибао», 18.VII.1962 г.).

2. Такое обозначение Лецзы показывает, что записи речей принадлежали не ему самому, а кому-то из учеников или последователей его школы.

3. Лецзы, или Ле Защита Разбойников (Юйкоу), — по-видимому, ученик ученика Лаоцзы. См. гл. 1, прим. 10, 11 <и Предисловие, стр. 6, 32-34>.

4. В квадратные скобки здесь и ниже заключены добавления от переводчика, связанные с лаконизмом древнего текста и требованиями русского языка; в угловые скобки — варианты перевода, текста и отдельных знаков в особо сложных случаях.

5. Чжэн — родина Лецзы, одно из многих царств Китая до объединения страны в III в. до н.э., находилось на территории современной провинции Хэнань.

6. Уйти в зятья — совр. цзя — № 5734 (иероглифы здесь и ниже даются по: И.М. Ошанин, Китайско-русский словарь, М., 1959) в древности — без детерминатива, здесь принят в значении «переселиться в дом жены», поскольку родной дом Лецзы остался в царстве Чжэн.

7. Вэй — (№ 3028) одно из древних царств Китая, находившееся на территории современных провинций Хэнань и Хэбэй.

8. Преждерожденный (сяньшэн) — в древности почтительное обращение к старшему, позже приобрело значение «учитель», «господин».

9. «[Мне], ученику» — в древности вместо употребления местоимений собеседники чаще называли себя и' обращались друг к другу по имени или званию.

10. Учитель Лесной с Чаши-горы (Хуцюцзы Линь, или Хуцзы) — учитель Лецзы, родом из того же царства Чжэн. Фамилия его, по-видимому, Шан, так как далее он называется еще Старым Шаном (Лао Шан). В «Чжуанцзы» (171-172), о нем говорится также, как об учителе Лецзы; в «Весне и осени Люя» (цз. 15, VI, 167) — как об учителе Цзычаня (Гунсунь Цяо). Зафиксированные в «Исторических записках» (цз. 42) даты жизни Цзычаня (начало его деятельности как сановлика царства Чжэн — 554 г. и смерть — 496 г.) дают возможность определить и время жизни Хуцюцзы, современника Цзычаня.