Андрей Кураев - Оккультизм в православии Страница 26

Готовы ли сегодняшние монархисты к такой осторожности, к такой аскезе? Готовы ли они не указывать перстами на промахи и не кричать об ошибках (действительных или мнимых) "начальствующего в народе" - хотя бы только в народе церковном?

Сегодня в России нет монархии. Но это не означает, что в ней нет иерархии. Отсутствие самодержавия в России не означает, что с православного человека снята обязанность научения послушанию. Просто школа послушания теперь находится в самой Церкви. И тот, кто не смог "монархически" жить в Церкви, не сможет жить по-" монархически" и в самодержавнейшем государстве. Тот, кто дерзит Патриарху, будет дерзить и монарху. Если наши монархисты не могут принять на себя обет воздержания от критики Патриарха, - как же они смогут воздержаться от критики монарха?

Люди, имеющие потребность и воспитавшие в себе навык постоянного выискивания поводов для оппонирования властям (как светским, так и церковным), - неужели же они смогут приучить себя к воздержанию от критики после введения в России монархического правления? Святитель Филарет говорил, что дурной гражданин земного отечества неблагонадежен и для Отечества Небесного. По этой же логике мы можем сказать, что тот, кто был дурным гражданином церковного сообщества, не станет добрым подданным и сообщества граждански-монархического. В патриаршей Церкви сегодня явлен опыт монархического устроения общества. Ту малую толику послушания, которую церковная иерархия возлагает на верующих, - многие наши "монархисты" не могут вынести. Неужели же они смогут безропотно жить в монархическом государстве?

Вот изложение Патриархом очевидной нормы жизни в Церкви: "Решения Соборов, священного Синода, выступления Предстоятеля Церкви по церковным вопросам - это официальная позиция Церкви, которая должна быть ориентиром для клириков, состоящих в ее юрисдикции. Лица, имеющие иные мнения, по меньшей мере обязаны воздерживаться от публичного оглашения их"[132].

Но сколько же сегодня православных "фундаменталистов", которые о высшей церковной власти упоминают лишь для язвительной критики ("этот Ридигер")! Наши "традиционалисты" не замечают, что никак не в традиции Церкви перетолковывать слова и действия Патриарха в наихудшем свете. Вспомним язвительное замечание святителя Филарета об "общественном договоре" между матерью и младенцем. Разве станет оно менее справедливым, если вместо матери мы в нем помянем отца? Патриарх же "первенствующий из отцов". Тем более странной эта ситуация выглядит ввиду того обстоятельства, что многие из тех, кто сегодня нападает на Патриарха за его якобы недостаточное Православие, были духовно еще даже не зачаты и не рождены в тот год, когда Собор избрал митрополита Алексия на Патриарший Престол. Они тогда еще были атеистами. Но сегодня они готовы диктовать и Патриарху, и духовным академиям - что считать Православием, а что ересью.

Более того - иерархический инстинкт у многих нынешних неофитов монархизма атрофирован настолько, что они сами готовы экзаменовать церковных пастырей! Давно уже прозвучал призыв святителя Григория Богослова: "Овцы, не пасите пастырей!"[133]. Давно уже святитель Василий Великий возмутился ситуацией, при которой "человек, недавно принявший на себя труд проникнуть в жизнь христианскую, а потом возмечтавший, что принесет ему некоторую честь столкновение со мною, слагает, чего не слыхал и рассказывает, чего не понял"[134].

Но смотрите: получает некая газета письмо от читателя. Читатель говорит, что, желая вступить в Черную сотню, он "пошел за благословением в местный храм и услышал от своего духовника, что сначала-де нужно самим воцерковиться, начать вести праведный образ жизни, а потом уже спасать Россию и других к этому призывать". Очень верные слова: прежде чем воспитывать в себе ненависть к тому, кого ты сочтешь "недругом России", надо привить себя к любви Христовой. Но даже если бы духовник сказал своему духовному сыну нечто не столь очевидное - не дело газеты опровергать совет духовника. Один из принципов церковной этики состоит в том, что нельзя критиковать духовного отца и его советы в присутствии его духовного чада. Совсем иначе мыслит Черная сотня. Вопрошающий получает ответ: "Наше время смутное, и среди духовенства встречаются время от времени обновленцы, экуменисты и прочие еретики. Отличить еретика от православного не всегда бывает просто, но есть своеобразный "тест", по которому можно с большой долей вероятности отличить одного от другого. Давай перечислим вопросы из этого "теста". Спроси священника, - как он относится: к экуменизму, католицизму, протестантизму; к событиям августа 1991 г. и октября 1993 г.; к демократическим средствам массовой информации; к демократическим выборам; к Ельцину и его режиму; к самодержавной форме правления; к обновленчеству и А. Меню; к переходу на "новый стиль"; к церковному служению на русском, а не церковнославянском языке; к иудаизму и иудеям; к патриотическому движению вообще и к Черной сотне в частности. Ответы на эти ключевые идеологические вопросы практически с абсолютной точностью дадут тебе ответ: еретик перед тобой или православный священник"[135]. И духовного сына подстрекают к тому, чтобы задать подобные вопросы своему духовному отцу! Хамство это, а не борьба за Православие. Диссидентский модернизм, а никак не традиционализм стоит за этим "тестом".

И не надо прикрываться словами, что, мол, "молчанием предается Бог". Нет такой мысли у святителя Григория Богослова. Слова такие у него есть, а вот мысли - нет. Эту фразу святитель Григорий пишет в контексте полемики с ультраправославными, которые не могут стерпеть, "когда молчанием предается Бог, и даже делаются весьма браннолюбивыми и готовы скорее ниспровергнуть, чего не должно, нежели пренебречь должное"[136]. Так что это не мысль самого отца, а пересказ им боевого лозунга тогдашних "душеновцев" ("некоторые из числа чрез меру у нас православных"[137]). Вот и сегодня крики о том, что "молчанием предается Бог", раздаются из среды "весьма браннолюбивых" неофитов.

Понимаю, что очень легко попрекнуть меня тем же: ты, мол, сам в этой же книге выступаешь с критикой Священноначалия (председателя Синодального отдела по религиозному образованию и катехизации)! Верно, выступаю. Ну так я и не заявляю о себе как о монархисте. И критика игумена все же совсем не то же, что критика Патриарха. И она вовсе не похожа на "тестирование" своего духовного отца. Тот же, кто выставляет себя сторонником монархического идеала, должен примерить его на себя и, прежде чем предлагать его другим, сам должен явить образец жизни по монархическим нормам.

Итак, многие православные монархисты не замечают, что монархистами они должны быть не только в миру, но и в Церкви.

Напротив, многие христианские демократы не замечают, что демократами они могут быть лишь в миру, но никак не в Церкви.

Входя в Церковь, человек должен научиться говорить и "да", и "нет". Да - Евангелию. Да тому, что Дух, Который вдохновил евангельских авторов, явил в жизни и в умах последующих христиан (тех, кто был вполне христианином святым). Нет - тому, что с Евангелием несовместимо. Нет - окружающим модам. Нет даже своим собственным пристрастиям и стереотипам, если очевидно, что они вошли в противоречие с христианским учением. В уме человека не может быть никакого плюрализма. Плюрализм мнений в обществе называется демократией, но плюрализм мнений в одной голове называется просто шизофренией. Если слово "монархия" перевести из лексикона политического в лексикон аскетический, то его синонимом будет слово "целомудрие".

Целомудрие - это цельность (а отнюдь не просто половое воздержание). "Целомудрие есть здравый (целый) образ мысли, то есть не имеющий какой-либо недостаток и не допускающий того, кто его имеет, уклоняться в невоздержание или окаменение"[138]. По определению же святителя Филарета Московского, "жить целомудренно в точном значении этого слова - значит жить под управлением целого, неповрежденного, здравого мудрствования".

Каждый из нас, входя в Церковь, контрабандой протаскивает с собой груду языческих и светских предрассудков. Что-то светское мы считаем согласимым с христианством. Более того, долгое время мы почитаем за христианство то, что христианством не является, но просто казалось нам таковым в годы нашего предцерковного бытия, на первых шагах нашего восхождения к Православию. И долго еще несем мы с собой почитание "иже во святых отца нашего Николая Бердяева". Но после раскрывается, что были в истории Церкви мыслители: а) более святые и духоносные, чем Бердяев; б) менее капризные, чем Бердяев; в) более последовательные и логичные, чем Бердяев; г) более трезвые, чем вечно чего-то пугающийся или, напротив, чему-то аплодирующий Бердяев. И, сохраняя благодарность Николаю Александровичу & то, что он первый раскрыл для него мир христианства, воцерковляющийся человек освобождает себя от присяги на верность своему первом) христианскому наставнику. Он более не считай себя обязанным соглашаться со всем, что написал философ. И начинает принимать не то, что Бердяев говорил о Православии, а то, что само Православие говорит о себе.