Джозеф Кэмпбелл - Тысячеликий герой Страница 27

Так, например, существует рассказ об ирландском царе Эохаиде и его пяти сыновьях: о том, как, отправившись однажды на охоту, сыновья заблудились, оказавшись в совершенно незнакомом месте. Мучимые жаждой, они поочередно отправлялись на поиски воды. Первым отправился Фергюс: «и он наткнулся на колодец, который сторожила старуха. Облик ее был таков: от головы до стоп все ее члены и части были чернее угля; седые пучки жестких волос, что пробивались сквозь кожу головы, были похожи на хвост дикой лошади; серпами своих позеленевших от времени клыков, что торчали у нее изо рта и загибались назад, касаясь ушей, она могла бы срубить зеленую ветку дуба в полном соку; у нее были почерневшие, слезящиеся и помутневшие глаза; кривой, с широкими ноздрями нос; морщинистый, весь в пятнах, мерзкого вида живот; кривые, бугристые голени с массивными лодыжками и парой широких ступней, угловатые колени и синюшные ногти. Весь вид старой карги был омерзителен. ‘Так вот как обстоит дело’, — произнес юноша. ‘Именно так’, — ответила она. ‘Значит, ты сторожишь этот колодец?’ — спросил он, и она ответила: ‘Да’. ‘Ты не позволишь мне набрать немного воды?’ ‘Позволю, — согласилась она, — только, если ты поцелуешь меня’. ‘Нет’, — сказал он. ‘Тогда не получишь воды’ ‘Клянусь, — продолжал он, — что скорее умру от жажды, чем поцелую тебя!’ После чего юноша отправился туда, где остались его братья, и поведал им, что не добыл воды.

Точно так же отправлялись на поиски воды Олиол, Бриан и Фиахра и так же приходили к тому же колодцу. Каждый из них просил у старухи воды, но отказывался целовать ее.

И наконец, когда пришла очередь Ниала отправиться за водой, он также пришел к этому самому колодцу. ‘Женщина, позволь мне набрать воды!’ — попросил он. ‘Я дам тебе воды, — сказала она, — только поцелуй меня’. Он ответил: ‘Я не только поцелую, а даже обниму тебя!’ После чего он наклонился, обнял ее и поцеловал. Когда он сделал это и посмотрел на нее, то увидел девушку, грациознее которой не было во всем мире, с лицом, прекраснее которого не было во вселенной: каждой своей частичкой, от головы до пят, она была, как только что выпавший снег, лежащий на обочинах дороги; у нее были округлые и царственные плечи, длинные, тонкие пальцы и прямые ноги, радующие глаз; ее гладкие, мягкие белые ступни отделяли от земли бледно — бронзовые сандалии; на ней была просторная накидка из чистейшей шерсти малинового цвета, а в платье — брошь из белого серебра; зубы ее сверкали жемчугом, у нее были царственные глаза и алый, как ягоды рябины, рот. ‘Эта женщина — галактика очарования’, — сказал юноша. ‘Воистину это так’. ‘Но кто же ты?’ — продолжал он. ‘Я Королевская Власть’, — ответила она и произнесла следующее:

‘Король Тары! Я Королевская Власть… Теперь иди, к своим братьям, — продолжала она, — и возьми с собой воду; кроме того, отныне и вовеки веков королевство и верховная власть будут принадлежать тебе и твоим детям. И так же как вначале меня ты увидел уродливой, безобразной и отвратительной, а в конце прекрасной, — такова и королевская власть: ибо без сражений, без жестоких столкновений ее нельзя завоевать; но в конечном итоге тот, кто, несмотря ни на что, стал царем, оказывается благородным и справедливым’[35]

Такова, стало быть, королевская власть. Сама жизнь такова. Богиня, страж неистощимого колодца — независимо от того, найдет ли ее Фергюс или Актеон, или Принц Острова Одиночества — требует, чтобы герой был наделен тем, что трубадуры и менестрели называют «милостью сердечной». Ни животное желание Актеона, ни утонченное отвращение Фергюса не могут ее постичь, оценить ее способна лишь доброта: в романтической изысканной поэзии Японии Х — ХИ столетий это называлось aware («милостивое участие»)…

В милостивом сердце Любовь находит пристанище,Как птицы под сенью зеленой дубрав.Прежде милостивого сердца природаНе знала Любви, как и милостивого сердца — прежде Любви.Ибо с появлением солнца тут жеИ свет разливается; не могло бытьПрежде солнца рождения света.Так и Любовь проявляется в милосердииСамости; пусть дажеВ жаре чрезмерном срединного пламени[36].

Встреча с богиней (которая воплощена в каждой женщине) является последним испытанием способности героя заслужить благо любви (милосердие: amor fati), которая, как оболочка вечности, присуща самой жизни.

Когда же искатель приключения в данном контексте представлен не юношей, а девушкой, то она, благодаря своим качествам, своей красоте или своему страстному желанию, достойна стать супругой бессмертного. В этом случае небесный жених спускается к ней и ведет к своему ложу — хотела она того или нет. И если она избегала его, то пелена спадает с ее глаз; если она искала его, то ее желание находит удовлетворение.

Девушку из племени Арапахо, которая последовала за дикобразом по выросшему до небес дереву, заманили в лагерь небесного народа. Там она стала женой небесного юноши. Именно он, в образе манящего дикобраза, завлек ее в свое небесное жилище.

Царская дочь из детской сказки на следующий день после происшествия у родника услышала стук в дверь своей комнаты в замке: это явился Король лягушек с требованием исполнить обещание. И, несмотря на огромное отвращение принцессы, лягушонок последовал за ней к ее креслу за столом, ел вместе с ней с ее маленькой золотой тарелочки и пил из ее чашечки и даже настоял на том, чтобы лечь спать с ней в ее маленькой шелковой постели Во вспышке раздражения принцесса схватила лягушонка и швырнула о стену. Когда тот упал на пол, то оказался царским сыном с добрыми и прекрасными глазами. А затем мы узнаем, что они поженились и в красивой карете отправились в ожидавшее юношу царство, где они стали царем и царицей.

Рис. 6 Исида в образе Ястреба соединяется с Осирисом в потустороннем мире

Или опять же, когда Психея прошла все трудные испытания, сам Юпитер дал глотнуть ей элексира бессмертия; так что с тех пор и навеки она соединилась с Купидоном, своим возлюбленным, в раю, где царит совершенство.

Греческая ортодоксальная и римско — католическая церкви отмечают подобное таинство праздником Успения

«Дева Мария вознесена в брачный чертог небесный, где Царь Царей восседает на звездном престоле. О Дева Премудрая, камо грядеши, лучезарная, аки утренняя звезда? Вся Ты краса и услада Дщерь Сиона, блага яко луна, избранна яко солнце»[37].

3. Женщина как искусительница

Мистический брак с царственной богиней мира символизирует полное господство героя над жизнью; ибо женщина есть жизнь, а герой — есть познавший ее господин. А испытания героя, предшествовавшие его предельному опыту и свершению, символизировали те кризисы осознания, благодаря которым развивалось его сознание, пока не обрело способность вынести полное обладание матерью — разрушительницей, своей суженой. С этим он узнает, что он и отец едины: он занимает место отца.

Таким образом, проблема, представленная в пограничной ситуации, может показаться далекой от интересов обычных людей. Тем не менее всякая неспособность справиться с жизненными коллизиями, в конечном счете, должна быть отнесена на счет ограниченности сознания. Войны и вспышки раздражения являются паллиативами невежества; раскаяние — слишком поздно пришедшим озарением. Весь смысл повсеместно распространенного мифа о пути героя заключается в том, что он должен служить общим примером для всех мужчин и женщин, независимо от того места, что они занимают на социальной лестнице. Поэтому он сложен из самых общих образов. Человек должен только определить свое собственное местоположение относительно этой общей человеческой формулы, а затем ее помощью выйти за ограничивающие его стены. Кто они его великаны — людоеды? Это нерешенные загадки его собственной человеческой сущности. Что есть его идеалы? Это знаки его постижения жизни.

В кабинете современного психоаналитика этапы героической авантюры снова и снова обнаруживаются в сновидениях и иллюзиях пациента. С психоаналитиком в роли помощника, жреца инициации, постигаются глубины из глубин неведения о себе. И всегда после первого трепета в точке отправления приключение оборачивается путешествием во тьму, ужас, к отвращению и фантасмагорическим страхам.

Сущность этой любопытной коллизии заключается в том, что наши сознательные представления о том, какой должна быть жизнь, редко соответствуют тому, каковой она действительно есть. Как правило, мы отказываемся признать в себе или в наших ближних обилие того давящего, самозащитного, зловонного, плотоядного, развратного нервного возбуждения, которое составляет самую суть органической клетки. Мы склонны скорее все приукрашивать и истолковывать по — своему; всячески убеждая себя, что все ложки дегтя в бочке меда, все волоски в супе являются виной кого — то другого, неприятного и отталкивающего.