Герман Вук - Это Б-о-г мой Страница 27

Никто не станет отрицать, что в настоящее время снабжение населения кашерными продуктами поставлено более чем удовлетворительно. Недоверие к печатям и гарантиям, ощущение недостаточности контроля с точки зрения установленных религиозных стандартов, различие мнений относительно кашерности или некашерности тех или иных сортов широко продаваемых продуктов, слухи и сплетни по поводу сомнительных моментов в этом вопросе (вместо установленных фактов) — это всего лишь типичные явления, характерные для переходного периода, когда происходят перемены от старого к новому. Люди, которые не соблюдают установлении иудейской религии, связанных с питанием, любят ехидно указывать на все эти несоответствия, несообразности и споры, однако такого рода рассуждения несерьезны. В целом наш древний еврейский рацион остается столь же ясно и четко определенным, каким он был во времена Моисея. Пределы потребления тех или иных дорогих и изысканных деликатесов устанавливаются не Законом, а материальным достатком и здравым смыслом каждого еврея. Если мы искренне хотим соблюдать правила кашерности, мы без большого труда можем это делать. Что же касается дальнейшего улучшения и расширения ассортимента продаваемых кашерных продуктов, то это зависит от каждой отдельно взятой общины: если есть в ней определенный спрос, то со стороны поставщиков будет и соответствующее предложение.

Вся пища, какую Тора не разрешает нам есть, — это пища, чистота которой сомнительна с санитарно-гигиенической точки зрения. В течение трех тысячелетий евреи жили без серьезных эпидемий, воздерживаясь от употребления в пищу змей, свинины, червей, ракообразных и черепах. Несмотря на то, что фраза «кашер означает чистый» лингвистически неверна, правила кашерности действительно преследуют своей целью потребление евреями максимально чистой пищи. Но самое важное в этих правилах заключается в том, что соблюдающие их люди в одном из своих важнейших повседневных действий придерживаются одного и того же образца, одного и того же ритуала—и придерживаются притом с древнейших времен, с тех пор, как этот ритуал был предписан нам на горе Синай. Как только человек, почувствовав голод, садится за стол, он через свои действия начинает ощущать себя кровно связанным со своим народом — со всеми остальными людьми, которые проделывают те же действия таким же точно образом, как и он. Конечно, еврей, который пускается в путешествие, испытывает от этого определенные неудобства, — и все же при этом он с особой силой ощущает, кто он есть и каковы его связи с родным домом. Нет ни малейшего сомнения в том, что законы питания оправдывают себя и являются не отжившими догмами, а действенными нормами современной жизни. Они — общественное орудие, позволяющее евреям оставаться живым и единым народом, и психологическое орудие, помогающее отдельным людям сохранить свою еврейскую сущность.

Вопрос только в том (и это — единственный вопрос, к нему в конечном итоге сводятся все споры), заслуживает ли иудаизм того, чтобы его сохранять, и есть ли другие практические способы его сохранить, помимо выполнения всех требований Закона.

Одежда

Правила, касающиеся одежды, весьма просты и относятся в основном к мужчинам. Общепринятое толкование еврейского Закона освобождает женщину от обязанностей подчиняться в одежде какому бы то ни было ритуалу, к ней предъявляется лишь требование, чтобы одежда не противоречила понятиям нравственности.

Во время утренней молитвы мужчины облекаются в четырехугольное молитвенное покрывало — талит. Важнейшей деталью талита являются прикрепленные к каждому из четырех углов его восемь нитей — цицит. Заповедь о цицит идет от Книги Чисел: «И будут нити у вас, чтобы вы, смотря на них, вспоминали все заповеди Б-га, и исполняли их, и не ходили вслед сердца вашего и очей ваших, которые влекут вас к блудодейству». Еврей, завернувшийся в талит, — универсальный символ человека, погруженного в молитву. Особо благочестивый еврей, помимо большого талита, надеваемого во время молитвы, в течение всего дня носит еще и нижнюю рубашку четырехугольной формы со свешивающимися из-под жилета нитями цицит — так называемый малый талит (талит катан). Кроме того, каждое утро мужчина накладывает филактерии — или тефиллин. Этот символ мы часто видим на картинах художников, изображающих евреев. Филактерии представляют собой две маленькие кожаные коробочки с присоединенными к ним ремнями. Этими ремнями коробочки прикрепляются к голове и к левому бицепсу. В коробочках находятся крохотные пергаментные свитки, на которых начертаны «Шма, Исраэль» и другие отрывки из Торы. «И навяжи их в знак на руку твою, — сказано в Торе, — и да будут они начертаны между глазами твоими». Люди, критикующие этот обычай, говорят, что не следует понимать слова из Торы буквально, что ритуал наложения филактерии, содержащих свитки Писания, нелеп. Но мы знаем, что зримое действие, внушающее нам конкретные образы, — это неотъемлемая часть еврейского ритуала. Накладывая филактерии, мы символически посвящаем Б-гу нашу руку и наш мозг. Нет более определенного признака принадлежности того или иного человека к еврейству, чем сотворение молитвы в наложенных филактериях. Потому-то филактерии и стали для художников самым простым и явным признаком верующего еврея. Наложение филактерии само по себе — важнейшая заповедь; и если эта заповедь воспринимается человеком серьезно и завладевает его воображением, то он несомненно станет немного лучше (при условии, конечно, что это не какой-то неисправимый грешник).

Одно из требований к одежде — требование, которое существует уже две тысячи лет, — заключается в том, что мужчина должен носить головной убор, особенно во время молитвы и ученых занятий. Форма головного убора никак не регламентируется, но в Талмуде указано, что еврей не может пройти с непокрытой головой более четырех шагов. Обычай покрывать голову — чуть ли не самый устойчивый из всех религиозных обычаев еврейства. Еврей с непокрытой головой во время молитвы или занятий — это аномалия. Лишь евреи реформисты отвергают этот обычай в принципе — точно так, как они отвергают талит, филактерии и многие другие символы и обряды, предписанные Моисеевым Законом. В разные эпохи и в разных странах у евреев были приняты — и сейчас приняты — различные типы головных уборов. Евреи в арабских и других странах Востока носят тюрбаны. Хасиды предпочитают широкие меховые шапки и круглые фетровые шляпы. Наши предки в Европе, находясь в помещении, носили ермолки — черные шапочки, прикрывавшие почти все волосы. В Соединенных Штатах евреи по традиции носят темную шапочку на затылке; у школьников, однако, эти шапочки зачастую бывают светлых тонов. В Израиле религиозные люди часто покрывают голову маленькой вязаной шапочкой — кипой, пришпиленной к волосам заколкой. В наши дни многие американские верующие евреи не надевают никакого головного убора, когда они находятся на работе или в местах общественных собраний, не носящих религиозного характера, но покрывают голову дома или в синагоге. Женщины в синагоге также, как правило, покрывают голову.

Жилище

Два стиха Торы, в которых предписывается прикладывать слова Писания к голове и к руке, требуют еще, чтобы слова Писания имелись также на двери нашего дома. Эти слова, начертанные на пергаменте, который закладывается в маленький продолговатый футляр и носит название мезуза. Футляр прикрепляется к дверному косяку. Наличие мезузы на двери дома или квартиры свидетельствует о том, что обитатели этого дома или квартиры принадлежат к иудейской вере и что их дом посвящен служению Б-гу.

Сейчас в Америке распространен обычай — особенно среди солдат-евреев и среди незамужних девушек — носить цепочку с мезузой на шее; для этого нет никакого основания в Законе или в обычаях наших предков. Однако солдатам мезуза на шее как амулет внушает некоторое спокойствие и уверенность, а для девушек служит зримым признаком верности своей религии.

Глава десятая

РОЖДЕНИЕ И ДЕТСТВО. МУЖЧИНЫ И ЖЕНЩИНЫ

Обрезание

Вольтер с презрением говорил о том Б-ге, для которого имеет какое-то значение, обрезают ли Его приверженцы крайнюю плоть своим детям или нет. В ярких и язвительных высказываниях французского мыслителя в концентрированном виде было выражено скептическое отношение просветителей к религиозным обрядам. Спиноза — не менее яростный скептик, чем Вольтер, но далеко не столь остроумный (по правде говоря, начисто лишенный остроумия), — оставил нам на эту тему куда более глубокое суждение. «Этому признаку, — писал он, — я придаю столь важное значение, что, по моему убеждению, одного лишь наличия его было бы вполне достаточно, чтобы утвердить особое существование наделенных им людей в качестве отдельного народа».