Пьер Гольбах - Галерея святых или исследование образа мыслей, поведения, правил и заслуг тех лиц, которых христианство предлагает в качестве образцов Страница 28

Христианские богословы скажут, конечно, что их мученики погибли именно за полезную истину. Но мы спросим их: разве эти набожные фанатики обладали знаниями и разумом, необходимыми для тщательного исследования учения, за которое они умирали? Разве разум не был первой жертвой, которой требовали от них главари и наставники? Разве мы не видим, что писания первых христиан, столь стремившихся к смерти за веру, проникнуты грубейшим невежеством? Были ли они свидетелями тех мнимых истин, которые они утверждали на земле? Не были ли их верования основаны на слепом доверии к вождям? Взвесили ли они все основания для доверия к главарям, объявлявшим себя боговдохновенными? Видели ли они чудеса, какие те совершали в доказательство божественности своей миссии, и удостоверились ли в них? Убедились ли они, что вожаки совершенно бескорыстно проповедовали учение, явно выгодное для их честолюбия и необходимое для их существования? Удостоверились ли они, что учители сами были убеждены в истинах, которые они проповедовали другим?

А если даже допустить, что вожаки были людьми добросовестными, то были ли их сторонники, готовые умереть за их учение, способны судить, в какой мере их вожаки были людьми просвещенными, бесстрастными, далекими от фанатизма, не способными обманываться насчет вещей, в которых замешаны их кровные интересы?

Не похоже, чтобы мученики обладали хладнокровием, знаниями и проницательностью, необходимыми для такого рода проверки. Преисполненные веры, они не могли и не хотели путем размышлений или рассуждений проверить то учение, которое им подносили главари.

Остается еще решить вопрос о том, было ли это учение истинным или ложным. Об этом можно судить по пользе и выгоде, которую оно доставило роду человеческому, по тому, в какой мере оно согласуется с представлениями о божестве, со здравой моралью и интересами общества. Боимся, что если с этой меркой подойти к учению, ради которого множество мучеников пошло на смерть, мы найдем, что оно не согласуется с обычным понятием о мудром, справедливом и благом боге, противно природе человека, стремящейся к самосохранению, решительно противоречит общественному благу, которое оно с самого начала своего существования нарушает, враждебно благополучию отдельных людей, которых это учение заставляет порывать самые приятные узы и идти на смерть.

Наконец, мы увидим, что христианская религия, сумевшая до такой степени ослепить людей, что они становились мучениками, была полезна только для нескольких попов, заинтересованных в том, чтобы создавать себе пламенных сторонников, но не для общества, которое требует от граждан активности, трудолюбия, рассудительности. Фанатик не может быть полезным и спокойным гражданином. Человек, вменяющий себе в заслугу презрение к страданиям и смерти за свои убеждения, начинает считать себя по совести обязанным заставлять других примкнуть к тем взглядам, за которые он сам готов умереть. Дайте мученику власть, он станет палачом. У кого хватает слепого рвения, чтобы жертвовать собой, когда он слаб, тот не задумается принести в жертву других, когда сила будет на его стороне.

Так оно и случилось с христианством. Как только его вожди получили власть, они начали преследовать друг друга и с величайшей жестокостью отстаивать свои богословские взгляды. Религиозное рвение послужило, как мы увидим вскоре, поводом для всех преступлений христианских епископов и священников. Оно помогало им убивать своих братьев. Благодаря стараниям богословов мы постоянно видим в христианской среде гонителей и мучеников, показывающих лишь, до чего доходит злоба людей, если ей предоставить волю, и какое безумие внушает фанатизм своим жертвам. Христианство во все времена выдвигало лишь палачей, обагренных кровью своих братьев, и глупые жертвы, готовые пролить свою кровь, поскольку им не дано было возможности проливать чужую кровь.

Глава четвертая.

МУЖИ АПОСТОЛЬСКИЕ И ЦЕРКОВНЫЕ УЧИТЕЛИ В ЭПОХУ ЯЗЫЧЕСТВА.

В предыдущих двух главах мы познакомились с духом основоположников христианства и с теми интересами, которые вдохновляли их. Мы не были восхищены их образованностью. Нас не пленило их поведение. Нисколько не лучше были сменившие их церковники.

Напрасно мы стали бы искать у первых отцов церкви последовательную систему, ясные идеи, точные понятия, здравые рассуждения, здоровую мораль. Их творения представляют собой напыщенный вздор, бесконечные аллегории, непроницаемую тьму, необъяснимые загадки. На каждой странице они преподносят читателям мрачные картины конца света, проповедуют отказ от всего земного, мнимое пришествие Иисуса Христа и радости царства его. Они постоянно заняты подготовкой своих последователей к мученичеству, разжиганием их фанатизма, для того чтобы они шли на смерть. Из действительных добродетелей они рекомендуют лишь терпение, которое при тогдашней слабости зарождающейся только секты было для них необходимо; они рекомендуют также единение и согласие, без коих организация не могла бы долго существовать. Особенно они настаивают на милостыне, которая, как мы выше указали, была очень выгодна духовенству. Но добродетель на которую они больше всего напирают,-это вера. Она является основой духовной власти столпов христианства. Этим духом проникнуты произведения всех "мужей апостольских", названных так потому, что их воспитали апостолы, уроки которых они восприняли.

К этим мужам апостольским относится, между прочим, святой Климент, епископ римский, которого считают учеником святого Павла. Для доказательства воскресения Христа он ссылается на пример феникса-сказочной птицы, про которую рассказывают, что она возрождается из пепла. Он, таким образом, использует египетскую сказку, чтоб доказать достоверность христианской сказки. Но наши богословы не стесняются в средствах, когда им хочется что-нибудь доказать.

Произведения, приписываемые святому Ерму, представляют собой роман вроде Апокалипсиса. Как и Апокалипсис, творения Ерма наполнены скучными видениями, которыми автор, по-видимому, хочет разжечь фанатизм христиан, дать им силу устоять против жестоких гонений, которые бог уготовил им, чтобы их испытать.

Тот же тон, такого же рода увещания мы находим в Посланиях святого Игнатия, епископа антиохийского и мученика, о котором мы уже говорили. В них он рассказывает о своих страданиях за веру и все время говорит о себе самом. Он ловко хлопочет о пожертвованиях, рисуя верующим жадность стерегущих его солдат. Он не забывает пропагандировать величие епископата, беседует с читателями о славе мучеников и о своем пламенном желании быть растерзанным зверями, или, как он выражается, быть смолотым их зубами, чтобы стать пищей Иисуса Христа. Этот святой запрещает верующим предпринимать что бы то ни было без участия епископа, будь то обручение, свадьба или молитва, ибо, по его мнению, епископ - видимый бог христиан и для спасения необходимо быть связанным с ним, как сын с отцом. (Смотри Послания святого Игнатия.)

Святой Ириней, епископ лионский и мученик, получил все свои знания от святого Поликарпа, епископа смирнского, и святого Папия, которого историк Евсевий называет человеком весьма ограниченного ума и исключительно легковерным. Действительно, в своих творениях святой Ириней обнаруживает легковерие, достойное такого учителя. Святой епископ, по-видимому, принадлежал по своим убеждениям к хилиастам, то есть тем, кто утверждал, что Иисус Христос тысячу лет будет царствовать на земле и утвердит на ней материальное, светское царство. Взгляд этот был впоследствии осужден церковью, как еретический. Церковь в конце концов поняла, что глупо было бы рассчитывать на это воображаемое царство. Святой Иероним находит этот взгляд настолько богопротивным, что, по его словам, его могли усвоить только "эпикурейские свиньи". Однако наш святой епископ, воспринявший свое учение от двух учеников евангелиста Иоанна, не предвидел, что станет некогда еретиком, и дает подробное описание-напыщенное и романтическое-царства Христова. Он утверждает, что, согласно полученному от апостолов преданию, настанет день, когда будет произрастать виноград, каждый куст которого будет иметь десять тысяч лоз, каждая лоза - десять тысяч отпрысков, каждый отпрыск-десять тысяч ветвей, на каждой ветке будет по десять тысяч кистей, состоящих каждая из десяти тысяч ягод, которые дадут двадцать пять мер вина. И когда святой захочет сорвать ягоды с одной кисти, соседняя кисть воскликнет: "Я - наилучшая, возьми меня и возблагодари бога". Судя по этому, всякий человек, не обладающий верой, склонен будет считать этого отца церкви настоящим духовидцем, у которого фанатизм окончательно затуманил мозг.

Такое же легковерие обнаруживает святой Иустин, философ и мученик. Этот святой отошел от язычества, чтобы принять христианство, к которому он по мере сил примешал мистическую темную философию своего учителя Платона. Он, между прочим, утверждает, что языческим философам был знаком Логос, или Слово божье. Впрочем, христианским богословам эта смесь настолько пришлась по вкусу, что большинство древних отцов были платониками, и им казалось, что они находят у этого языческого философа самые важные христианские таинства. Вообще в туманных произведениях всякий находит то, что он там хочет найти. Критики обвиняли нашего святого еще в том, что он ввел в христианство некоторые языческие понятия, как, например, "вечность материи", и что он пользовался даже языческими сказками, чтобы доказать язычникам чудесное рождение Христа. Утверждали также, что святой Иустин, введенный в заблуждение платоновской философией, был автором догмата божественности Христа, в то время как апостолы и их непосредственные ученики учили, что Иисус был простым человеком, посланным богом и исполнившимся духа святого. В своей "Апологии христианства" Иустин опровергает язычников такими аргументами, которые они легко могли бы обратить против него. Так, например, он насмехается над Гомером за его рассказы о приключениях богов и о полученных ими ранах.