Андрей Десницкий - В поисках смысла (сборник) Страница 28

А у кого же учиться классовому снобизму, как не у англичан — изобретателей жанра, сумевших пронести его сквозь все революции и войны? Собственно, о том говорит и книга Фокс на каждой странице: о классовости, классовости, снобизме и еще раз классовости английского общества. Что же отличает один класс от другого в первую очередь? Вовсе не обязательно занимаемая должность или размер банковского счета — это, прежде всего, воспитание и образование. Главным его показателем является, безусловно, язык. В Англии можно услышать очень разные языки, вплоть до таких, которые невозможно понять тому, кто с ними не знаком, даже если стандартный английский они знают как родной. Один забавный рекламный ролик показывает «учителя», который тщетно пытается передать своей ученице из высших слоев подлинное произношение лондонских улиц — этакая карнавальная смена ролей (кстати, там есть еще и третий герой, который в конце меняет свой уличный кокни на «королевский английский»). На самом деле, сменить свой диалект практически невозможно, если это происходит, как в «Пигмалионе» Б. Шоу, это считается настоящим чудом.

Вот только один небольшой урок английского. Если вы не поняли собеседника и хотите его переспросить, что вы ему скажете? Зависит только от классовой принадлежности. Рабочий запросто спросит «what?», представитель среднего класса (кроме высшей прослойки) использует французское заимствование «Pardon», а высший свет обязательно употребит слово «Sorry» или «Sorry, what?». Это различие настолько значимо, что в некоторых городах районы, где обитает низший средний класс, их «соседи сверху» называют Пардонией. А сама Фокс рассказывала, что слышала из уст юного аристократа: говорить «Pardon» еще хуже, чем материться.

В этом проявляется фундаментальное свойство английского классового общества: те, кто стоят вверху и внизу, слишком сильно отличаются друг от друга, чтобы подчеркивать эти различия искусственно. Верхи и низы занимают слишком прочное положение в общественной пирамиде, а перемещения идут в основном в ее средних слоях, поэтому именно там людям очень важно выбирать слова… а заодно и модели машин, районы города, костюмы, галстуки, и даже супермаркеты, в которых покупается еда. Это не обязательно значит, что тот, кто стоит выше, покупает вещи дороже или удобнее — нет, но он покупает вполне определенные вещи и больше всего на свете боится оказаться одним из толпы. Еще Пушкину не давалось для перевода английское слово vulgar, «вульгарный», теперь мы к нему привыкли, а его место заняло другое слово, common — общедоступный, массовый, простонародный. Нижняя палата парламента, кстати, так и называется: House of Commons. Так сложилось исторически, но слышна в этом и английская ирония.

И вот что интересно: классовые различия очевидны, но говорить о них не совсем прилично. Показывать свое превосходство, надевая слишком дорогие вещи, заявляя о себе как об «элите» — это не просто дурной тон, это как раз полный провал, это стиль внезапно разбогатевшего гопника, а не настоящего аристократа. Да и зачем эта показуха, если достаточно открыть рот, и сразу станет ясно: кто какую заканчивал школу, в каком университете учился?

В самых мобильных слоях, в среднем классе, особенно принято подчеркивать равенство всех слоев (при том, что неравенство там заметно куда сильнее). Лейбористская партия, правившая страной с 1997 г. и до этой весны, конечно же, состояла не из рабочих и крестьян, но одним из направлений ее политики как раз и было выравнивание школьного образования по всей стране. Школы обязали принимать всех детей, живущих на данной территории, а не только тех, кто «соответствует уровню». И каково же было негодование нации, когда выяснилось, что министр образования отправила своего ребенка в частную школу!

Еще одна неотъемлемая черта английского аристократа — он не ходит на работу, но он обязательно тратит часть своего времени и своего состояния на благотворительность. Пример принцессы Дианы тут вовсе не исключение, а скорее, самое заметное подтверждение правила. В самом деле, если уж кому-то с самого раннего детства предназначено быть по своему положению выше простых людей, это обязывает его что-то делать ради блага остальных. Жить ради себя и своей семьи — и стыдно, и скучно. Это не занятие для истинных леди и джентльменов.

А теперь давайте вернемся на нашу российскую почву. Кто-то у нас возмутится, что ребенок министра ходит в частную школу? Да уже хорошо, если он вообще в России учится. Кто будет ожидать от миллионеров широкой благотворительности? Если налоги заплатили и в офф-шор не ушли, и то спасибо. Наша новая элита старательно строит заборы, на каждом шагу подчеркивает свою инаковость, показывает нам, что мы ей не ровня, не чета, что с них спрос особый… И с этим даже можно было бы согласиться, если бы не одно обстоятельство. Стоит многим представителям этой элиты открыть рот, и сразу становится видно: да, действительно не ровня, если мерить английскими мерками. Но только в другую сторону.

Основатели старинных английских родов были, на самом деле, обыкновенными разбойниками, которые вторглись в Британию около тысячи лет назад вместе с Вильгельмом Завоевателем и «приватизировали» эту страну, кто сколько смог. Словом джентльмен некогда называли любого представителя дворянства, который мог быть неграмотен и нечистоплотен до отвращения. Прошли века прежде, чем это слово стало обозначать определенную планку образования и поведения, и теперь джентльмен может быть беден и незнатен, но он не может быть нагл и туп.

Поскольку наша новая элита стремится догнать западную, этот процесс должен пойти у нее намного быстрее. И уроки английского снобизма здесь ей очень пригодятся: каково это, быть элитой? Английский снобизм — это ведь не показуха, а скорее уверенность в своих силах, готовность занять достойное положение. Пожалуй, это тоже такая форма тщеславия, а то и гордыни, но все-таки не такая грубая, как наше нуворишество.

Кстати, эти проблемы не чужды и Священному Писанию. В Притчах Соломоновых сказано: «От трех трясется земля, четырех она не может носить: раба, когда он делается царем, глупого, когда он досыта ест хлеб, позорную женщину, когда она выходит замуж, и служанку, когда она занимает место госпожи своей» (30:21–23). А «певец Британской империи» Р. Киплинг написал на это место стихотворное толкование, вот отрывок из него в переводе Л. Блуменфельда:

Служанка стала госпожей,Так не ходи к ней в дом!Но нет спасенья от раба,Который стал царем!Он в созиданьи бестолков,А в разрушеньи скор,Он глух к рассудку — криком онВыигрывает спор.Для власти власть ему нужна,И силой дух поправ,Он славит мудрецом того,Кто лжет ему: «Ты прав!»…Когда не надо — он упрям,Когда не надо — слаб,О раб, который стал царем,Всё раб, всё тот же раб.

У Киплинга, впрочем, конец суровее: «even more a slave», то есть «раб в еще большей степени», что, конечно, не ложится в русский стихотворный размер. Но в реалии нашей российской жизни это утверждение вписывается вполне хорошо — на родине снобизма давно уже знают, что аристократа делает не счет в банке и не должность, и в первую очередь даже не знатное происхождение. Аристократ — тот, кто ведет себя соответствующим образом, и точка. Остальное — всего лишь переменчивые обстоятельства.

27. Чему учишься за рулем

Раз уж о. Федор Людоговский начал свой отчет о водительском стаже со старой шестерки, которую он у нас купил, пришло и мне на ум рассказать, чему она меня в свое время научила. Когда садишься за руль взрослым человеком со своими привычками и представлениями об окружающем мире, тут же узнаешь, как мало ты об этом мире знал. Начать хотя бы с географии: город перестает для тебя быть мозаичным одеялом, каждый фрагмент которого привязан к станции метро. Что прежде казалось близким, в час пик будет почти недоступным, а на «совсем другую ветку» можно доехать минут за пятнадцать, если повезет.

Но это понятно. Гораздо труднее привыкнуть к тому, что водителей связывают меж собой совсем другие отношения, чем пассажиров общественного транспорта или коллег по офису. Или это только на первый взгляд они кажутся другими? Сначала на дороге всё очень жестко, особенно для неопытного водителя: чуть замешкался или неловко перестроился — тебя обматерили, а на чужом месте припарковался — оторвали зеркало заднего вида (было у нас такое). Если бы так люди вели себя в метро, то для поездки бы надо было надевать боксерские перчатки.

А потом привыкаешь к тому простому обстоятельству, что на дороге нет места привычным формам вежливости. Сама вежливость, безусловно, есть: тебя могут пропустить при выезде из двора и т. д. Но не станут, как правило, тратить время на все эти «извините, пожалуйста, не могли бы вы…» — тебе скажут четко и конкретно, чего от тебя хотят и что о тебе думают. Если хотят оскорбить — оскорбят, если хотят нанести ущерб — нанесут, найдут способ. Ты перед этим практически беззащитен, если нет гаража. Но никто не станет беспокоиться о том, чтобы упаковать свои гадости в изящную словесную форму, как это водится у коллег и знакомых вне дорожного движения.