Евгений Поселянин - Русские подвижники 19-ого века Страница 29

Приехав в Петербург, мать Феофания с Горицкими сестрами остановилась в пустой квартире своего брата. Деньги все вышли, и они питались сухарями с чаем.

Явившись к митрополиту, мать Феофания слезно умоляла отпустить ее; митрополит же увещевал ее претерпеть до конца, приказал выписать двадцать монахинь из Горицкого монастыря и переселиться в казенный дом, на Васильевском острове, у церкви Благовещенья, при которой монастырь должен был устроиться. Не считая себя в силах понести такое иго, мать Феофания написала о всех обстоятельствах старцам-подвижникам в разных концах России, — но отовсюду получила один и тот же ответ — принять назначение, как волю Божию.

Переехав в большой четырехэтажный дом, пришлось терпеть нищету — в доме не было решительно ничего — ни мебели, ни припасов. Не на что было купить дров для варки пищи; в мелочной лавке брали в долг. Все четыре монахини были слабого здоровья, а прислуги не было. Одна добрая женщина вызвалась помочь трудами. Впоследствии мать Феофания говорила: "Никогда не забуду, что в богатом Петербурге первая монастырю оказала помощь и благодеяние бедная женщина".

Между тем, после трехнедельного плавания на лодке, прибыли двадцать выписанных из Горицы монахинь, и, увидя, на что они приехали, подняли такой плач, что мать Феофания не знала, как их утешить. Наконец, приехал митрополит взглянуть на учреждаемый монастырь, и, увидев положение сестер, умилился и прослезился. Он расспросил их о всем нужном, и прислал для каждой кровать, комод, шкаф, столик, стул, тюфяк и белое шерстяное одеяло, что казалось сестрам роскошью; кроме того прислал воз муки, рыбы, постного масла, меда и посуды; хотел прислать зеркала; мать Феофания сказала на это: "Владыка, зеркала нам не нужны. Не пожалуете ли нам вместо них корову? сестер нечем кормить, так хоть молочком когда потешить". С тех пор престарелый митрополит приезжал часто и наставлял сестер, называя себя благочинным монастыря.

28 октября было назначено поставление матери Феофании во игумении. Служил митрополит, на клиросе пели шесть монахинь, из коих две новые, и пели умилительно, так что молящиеся пришли в восторженное состояние. С великим благоговением, точно возносясь умом к небу, стояла матушка, с трепетом ожидая принять власть — вести и отдать отчет Богу за вверенное стадо. Когда, по выходе с Евангелием, иподиаконы взяли ее под руки, у нее из глаз, как крупные жемчужины, полились слезы на грудь, и когда была прочитана молитва рукоположения, ее лицо просветилось.

С тех пор и начинается существование Петербургского женского монастыря, который был матерью Феофаниею поставлен на строгих началах общежития. Для матери Феофании началась трудовая вдвойне жизнь; сохраняя обязанности инокини, она должна была управлять, изыскивать средства к жизни, сноситься со всеми ведомствами, за всех отвечать и руководить внешним и духовным бытом сестер.

Штат сестер был определен в 70 человек, и на каждую отпускалось казною 20 руб. в год ассигнациями. Земель, как у загородных монастырей, которые могут стоять и собирать хлеб, не было. Были некоторые доходы от церковных домов и продажи рукоделий; остальное надо было сбирать милостынею. Монахиням было тяжело, что прихожане церкви Благовещения были раздражены тем, что приходится расстаться с родным храмом; некоторые даже уносили к себе домой пожертвованные раньше иконы; в первое время на монахинь иные показывали пальцами. Все это их очень смущало.

Большое утешение послал Бог монастырю в лице престарелого священника Василия Дубягского, который, по личному выбору митрополита, из села был назначен духовником сестер. Полный благоговения, усердия и теплой веры, он был живым примером для сестер. В продолжение девяти лет неопустительно и ежедневно совершал он все службы; войдя в алтарь в четыре часа, к заутрене, часто выходил он из него после поздней обедни; он имел особую ревность о поминовении покойников, и служивал панихиды и молебны один; его незлобие и смирение изумляли окружающих. Исповедь у него оставляла неотразимое впечатление. Он скончался прекрасною смертью в Великий четверг, за час до того исповедовав, лежа на смертном одре, одну духовную дочь.

При приеме новых сестер мать Феофания соблюдала большую осторожность. Особенно огорчали ее те, которые приходили проситься с рекомендательными письмами знатных лиц. Всем, вообще, она объясняла тяжесть монастырской жизни, трудность отсечения воли, и тем предохраняла от необдуманного шага тех, которые идут в монастырь не по влечению, а чтобы скрыться от приключившейся неудачи, или найти бездеятельность и покой, а потом, не вынося подвижнической жизни, выходят и клевещут на монастырь. Особенно опасалась она за дворянок, по опыту зная все трудности, и говорила, что дворянство надо оставлять за воротами, и, хотя бы средства были, — трудиться наравне с другими. Вступавших сестер матушка помещала под начало опытным.

От всех мать Феофания требовала чинности, точного положения крестного знамени, неспешного и благообразного отправления службы, пения и чтения. Еженедельно в воскресенье, за час до обедни, все сестры собирались в церковь, и игумения, прочтя канон Св. Троице и акафист Иисусу Христу, говорила сестрам наставления о монашеском житии. Заливаясь слезами, она кланялась им в ноги, умоляя жить хорошо, наставляла и по одиночке, в своей келлии. В церковь мать Феофания приходила первая, уходя после всех.

Обиход монастыря был налажен; стали уже появляться некоторые пожертвования, как вдруг разнесся слух, что монастырь переносят на другое место. От огорчения мать Феофания заболела, но должна была ехать к Московской заставе, осмотреть назначенное место. То был пустырь, состоявший из песков и болота, небольшого овсяного поля и рощицы; жилищ не было; а место это служило притоном мошенников и праздношатающихся. Между тем, не назначая никаких средств, сюда велено было перенести монастырь.

В это тяжелое время совершенно невозможных, по человечеству, обстоятельств, скончалась благотворительница монастыря, графиня Орлова-Чесменская, на щедрую помощь которой, при жизни ее, можно бы было опереться — оставив монастырю лишь неприкосновенный небольшой капитал, 10,000 р. В то же время, поручив обитель заступлению Царицы Небесной, скончался митрополит Антоний.

Игумении был послан Высочайше утвержденный план построек, который она обливала слезами. На ее вопрос, на что строить, когда требуется, по меньшей мере, миллион — ей отвечали, что это уж не ее дело, а дело архитектуры и комиссии строить по плану.

Для начала поселили на отведенном месте, в маленькой часовне — странницу и сборщицу Дарьюшку; однажды к часовне подъехал генерал, и Дарьюшка в простоте сердца рассказала ему, как убивается игумения над неисполнимым приказом и как стеснен весь монастырь. Генерал этот, как оказалось, был обер-прокурор Синода, граф Протасов. По его представлении, государь повелел ежегодно отпускать по 25,000 р., пока не будут выстроены два корпуса для келлий и домашняя церковь, но все дальнейшее возлагалось на игумению. Кроме того, игумения обязывалась подпискою не посылать сборщиц.

Строительная комиссия Министерства путей сообщения действовала недобросовестно и в ущерб монастырю. Много слез пролила игумения, видя плохую стройку корпусов и непроизводительные чрезмерные расходы; наконец, когда комиссия ассигновала пять тысяч на пустой мостик, игумения обратилась лично к государю, умоляя отстранить комиссии, поручив дело ей одной. Государь соизволил, сказав ей при этом: "Я сам буду вашим инженером". Встретив потом мать Феофанию на юбилее Екатерининского института, — государь спросил ее: "Не сердитесь ли вы на меня, что я перевожу ваш монастырь на другое место?"

Еще прежде корпусов, матушка приступила к возведению деревянного храма. Для того она взяла в долг леса у лесного промышленника Громова. Время уплаты пришло; денег не было. Видя глубокую скорбь и слезы игумении, мать Варсонофия взяла счеты и со стесненным сердцем поехала просить у Громова отсрочки. Выслушав ее, Громов разорвал счета.

3 ноября 1849 г. совершилась, в присутствии государя, закладка монастыря. Но до переселения в него монахинь было далеко. Надо было из болота и песку образовать сносное место. Прокопали осушительный канал, распланировали и рассадили сад, который еще при жизни матери Феофании давал и ягоды, и плоды, при чем эту дорогую работу матушка совершила без больших затрат. Таким же хозяйственным способом был украшен и храм. Иконы, роспись стен и облачения — все было устроено сестрами. Выбрав хорошего художника, мать Феофания пригласила его давать уроки монахиням и просила его руководить их работами. Сама она несколько раз объездила с монастырскими художницами петербургские церкви и выбирала для образцов лучшие иконы. Когда, впоследствии, пришлось приступить к украшению собора, было уже 12 опытных живописиц. Золотошвейки изготовляли облачения и пелены. 5 июня 1854 г. игумения и все сестры переселились на новое место; вскоре монастырь был окружен каменной оградой, и выстроен за оградою дом для духовенства. 27 июня 1854 г. освящена церковь келейная во имя Афонской иконы Богоматери "Отрада и Утешение". Здесь стоит присланная с Афона иеромонахом Серафимом Святогорцем икона. В этой-то церкви, проходя в нее по внутреннему коридору из своей келлии, мать Феофания до конца жизни слушала все службы. В том же году заложена церковь Богоматери "Скорбящих Радости", вдовою А. Н. Карамзина, убитого во время Крымской кампании.