А. Амман - А. Амман Путь отцов Страница 29

Крохотное епископство Нисское само по себе никакого значения не имело. По нынешним временам тамошний епископ был бы не более, чем настоятелем. Григорий согласился принять должность крайне неохотно. Он даже жаловался, что его сослали «в пустыню», и жители городка удостоились от нею самой суровой оценки. Был он, однако, епископом ревностным, преданным пастве, которая его высоко чтила. Этот богослов и мистик умел говорить напрямик и обучать без обиняков. Его проповедь на Богоявление представляет собой образец такта, дружелюбия и назидания, приспособленного к народному слуху.

Григорию пришлось претерпеть свое от ариан. Чтобы опорочить его, те выдвинули обвинение в расточительстве церковного имущества. Обвинение забавное, если вспомнить, что он всегда держал сторону бедняков. Он был смещен и не мог вернуться на епископский престол, пока не умер император Валент (378 г.). Городок встретил его ликованием. Под впечатлением от встречи с паствой он писал: «Приязнь свою они мне хоть и выказали донельзя, но рот не заткнули».

По смерти Василия Григорий стал наследником своего брата в богословии и монашестве. Эта утрата словно бы придала ему уверенность. С этих пор ему предстояла первостепенная роль защитника православия. Василий мешал ему по–настоящему развернуться и, вероятно, не ценил его по справедливости. Характеры их были слишком несхожи, и сдержанный по натуре Григорий никогда не стал бы самоутверждаться за счет брата.

СОЧИНЕНИЯ

Григорий предался сочинительству. Его первое произведение «О сотворении человека» было завершением проповедей брата о творении. Он развивал в нем христианскую антропологию, преисполненную влияния платоновской физиологии. Мысль его развивается скорее концентрически, нежели логически, отступления следуют одно за другим. Автор увлечен богословским учением о человеке, образе и подобии Божием: «Человек не есть некое чудо подлунного мира, но реальность, несомненно превосходящая все познанное нами, ибо он, единственный из существ, подобен Богу». Григорий замечательно выявляет единство человечества: мера человечности исполнится лишь с тем последним рождением, которое во Христе разрешит полноту человечества.

В 379 г. Григорий участвовал в соборе, задачей которого было сближение Востока и Запада. Ему поручили проверку церквей по берегам Понта Эвксинского. Севастьян, из Армении, просил его остаться у них епископом. Сошлись на том, что у них останется брат его Петр. В 381 г. Григорий вместе с другим Григорием, Богословом, был призван на Константинопольский собор. Это была вершина его жизненного пути. Он произнес вступительную речь. Император назначил его блюстителем ортодоксии во всех епархиях Понта Эвксинского. В этом звании он должен был проверять надежность епископов: смещать ариан и водворять приверженцев Никейского символа.

Именно в эти годы — в точности неизвестно когда — облеченный императорским доверием Григорий возглавлял несколько миссий. Он побывал и в Аравии, и в Иерусалиме. Императорское доверие, однако, не сделало его ни более дипломатичным, ни менее суровым. Столь умеренный в речах, Григорий в письмах резок и язвителен, особенно когда описывает паломничество в Иерусалим: «Безобразий, — пишет он, — здесь куда больше, нежели благочестия. Лучше быть простым отшельником, чем показным паломником».

К этому времени относятся важнейшие догматические сочинения, на которых зиждется его богословский авторитет, да и вообще его слава. «Большой катехизис» — теоретический свод основных истин вероучения, учебник догматики, основанный на трактате Оригена «О началах», однако отнюдь не вслепую ему следующий. Произведение это обнаруживает крепость метафизического мышления Григория Нисского. Примерно в то же время написано и «Житие Макрины», о котором речь уже шла.

Григорий мыслил совершенно самостоятельно и ничуть этого не скрывал, что порою осложняло его отношения с преемником брата. Требовалось немалое смирение, чтобы признать явное превосходство подчиненного; а смирения архиепископу как раз нехватало. Поэтому сплошь и рядом возникали разногласия.

Все это время Григорий был на вершине ораторской славы. Приподнятый слог и риторический блеск его красноречия, чрезмерные на наш сегодняшний вкус, пленяли тогдашний Константинополь. В эти же годы он познакомился с одной из замечательных женщин, св. Олимпиадой, впоследствии она была адресатом многочисленных писем Иоанна Златоуста. К этому же периоду его жизни относится ряд знаменитых надгробных речей, в том числе проповедь на смерть юной царевны Пульхерии с описанием скорби, охватившей императорский двор; возможно, именно она вдохновила классические ламентации Боссюэ. Он же говорил над гробом императрицы Флаксиллы.

Затем его слава померкла перед восходящей звездой юного Иоанна Златоуста — как раз тогда он явился в первом блеске. Григория постепенно забывали, он оказался оттесненным на задний план и был глубоко этим уязвлен, что, разумеется, его не красит.

Освобожденный от многих обязанностей, Григорий углубился во внутреннюю жизнь, обратился к самосовершенствованию и мистическому богословию. Сочетая опыт с размышлением, он достиг в этой области несравненной авторитетности и самобытности. В этот период им написаны замечательные сочинения «Жизнь Моисея» и «О Песни Песней», к ним примыкают толкование на «Отче наш» и трактат «О блаженстве» — шедевры мистического богословия. Развивая в духовном плане заветы брата, он разработал оказавшееся весьма ко времени мистическое учение о монашестве (главным образом, в книге «Об уставе христианском» /De institut christiano/).

К этому времени Григорий достиг, как он сам выразился, «седовласого возраста». Вслед за Оригеном он описывает — в живых образах книг «Жизнь Моисея» и «О Песни Песней» — духовное странствие как непрерывный путь совершенствования и очищения, орошающего душу все новыми приливами благодати. — и так до полного самоотвержения. Он пишет о трех уровнях духовной жизни: просветлении, мгле и тьме, — и от него эти определения перешли к духовным писателям Средних веков. В своем полном самоотречении человек раскрывается Богу, воодушевленный чистой любовью, и становится признан свыше другом Божиим, «в чем для меня и есть свершение жизни». Здесь мыслитель идет рука об руку с мистиком, и умозрение опирается на опыт. Возгласы, которые исторгает его душа, как бы предвещают упоение св. Терезы из Авилы.

В 394 г. Григорий в последний раз участвовал в делах очередного собора. Умер он, должно быть, вскоре после этого, возможно — в 395 г. История была несправедлива к Григорию Нисскому, имя его нередко упоминалось лишь в связи со спорами вокруг наследия его учителя Оригена. То и дело упускаемый из виду, не всеми и не всегда оцененный по заслугам, Григорий остается одним из самых серьезных мыслителей той эпохи, богатой богословскими умами.

ОБЛИК

Трудно представить жизненный облик Григория, человека, крайне скупого на автобиографические признания. Даже письма мало говорят о нем как о человеке. Тем отчетливее обнаруживается его духовная независимость при описании паломничества. Он весьма наблюдателен и начисто лишен даже доли того лицемерия, коим часто бывают отмечены религиозные люди. По натуре он замкнут, скрытен, сдержан. Обычно он не выдает своих чувств, но иной раз они прорываются. В нем нет и намека на житейскую практичность, порой он просто неуклюж. При жизни Василия он не хотел и не мог как бы то ни было утверждать свою личность. Став полновластным хозяином собственной мысли и освободившись от шор, он оказался на высоте событий и своей ответственности. Полная зрелость и расцвет способностей совпали с моментом, когда пришлось удалиться со сцены. Ко времени самоотречения и духовной углубленности, т. е. времени полноты и жатвы, все обольщения исчезли: перед ним открылся крутой путь, ведущий к Богу.

Василий и Григорий Богослов затмевали его. Он из тех людей, кто становятся тем интереснее, чем ближе их узнаешь; для случайного знакомца они закрыты, но внимание и прилежание принесут свои плоды. Он был проникнут платонизмом больше всякого другого Отца церкви, прочитал всех доступных ему языческих авторов, и это вызывало весьма неоднозначное отношение к его произведениям.

Приходится признать, что в слоге он был не слишком силен. Ему не довелось понатореть в университетских изысках, как два его соревнователя. Он был самоучка, «собственный воспитанник». Фраза его тяжела, перегружена смыслом, речевой строй беден. Он не владеет магией слова, в риторике его ощущается зависимость от школьных рецептов софистики. Стиль его — особенно ораторский — весьма мало соответствует богатству его натуры. Это тот случай, когда стиль заслоняет от нас автора.

Сила Григория — в энергии его мысли и в углубленности его богословских поисков: тут он превосходит и Василия, и Назианзина. Он — один из самых оригинальных мыслителей в истории Церкви. Никто из Отцов IV в. не сумел так убедительно применить философию к глубинному постижению тайн откровения. Григорий испытал влияние платонизма, но сумел отрешиться от него, когда понадобилось явить благую весть христианства во всей ее первозданности. Он сравнивает языческую философию с дочерью фараона, пораженной бесплодием. Примерно то же он говорит о философии, не просветленной откровением: «Пока она не познала Бога, лишь выкидыши — ее удел». Для него источник истины — Писание. Подобно своему учителю Оригену он черпал вдохновение в Слове Божием.