А. Фомин - Загробная жизнь Страница 3

Путь Богопознания – во внутреннем духовном опыте. И люди, отдавшие всю жизнь свою на точное исполнение завета Христова, здесь, еще на земле, вкушали радость небожителей, невидимый мир для них был реален, близок так же, как земной, они поднимались на такие вершины духа, что им повиновались силы природы.

Ведь среди авторов богословских творений были не только простецы-пустынники (столь немилые сердцу наших Неверов), а люди глубоко образованные, даже философы, обладавшие сведениями по всем отраслям знаний и обладавшие ими в такой полноте, которая нам, теперешним интеллигентам, и не снилась. Для примера укажем на одного из них – св. Василия Великого. Он изучал науки в знаменитой Афинской школе, привлекавшей к себе в то время цвет ума и таланта. Изучил он ораторское искусство, астрономию, философию, физику, медицину, естественные науки. Был красой и гордостью своих профессоров. Но все светские знания не могли насытить его ума, искавшего нечто высшее – небесного озарения – и по окончанию курса он отправился в те страны, где жили христианские подвижники и где он мог вполне ознакомиться с истинно-христианской наукой. Был в Египте, Карфагене, Сирии и Палестине. Там он нашел и духовное руководство, и большое собрание богословских творений, прилежно и долго изучал их…, и побольше был образован, чем многие из нас, нынешних интеллигентов! После долгого отсутствия, возвратясь в Афины, он захотел увидеть своего любимого профессора, который был язычником, чтобы обратить его в христианство (что ему потом и удалось) и тем заплатил ему за все доброе, полученное от него. Долго искал его, наконец, нашел у городской стены, где, по обычаю того времени, профессор рассуждал с другими философами о каком-то важном предмете и никак не мог решить некий замысловатый вопрос. Набросив плащ на лицо, св. Василий прислушивается к спору; потом, оставаясь неузнанным, вступает в разговор, блестяще решает затруднявший всех вопрос и, со своей стороны, задает вопрос своему учителю. Все недоумевают, кто бы мог так отвечать, так возражать знаменитому философу, а учитель говорит: «Это или какой-либо бог, или Василий!», т.е. он хотел сказать, что св. Василий имел разум, превосходивший обычную человеческую мерку ума и в этом отношении приближался к богам. И сочинения таких людей находятся в презрении!..

Неверующие гордо заявляют, что разум не признает сверхчувственного мира, потусторонней жизни, но они забыли, что мудрейший из смертных – Сократ – сознавал, что все, что человек знает и что может понять – ничто в сравнении с тем, чего он не знает и не понимает. И это признание Сократа в немощи человеческого ума имеет всю силу убеждения, потому что мудрец приобрел это сознание опытом целой жизни, посвященной исканию истины. До него философия занималась почти исключительно созерцанием внешней природы, не обращая внимание на мир нравственный. Сократ открывает этот мир, оставляя внешнюю природу, в основании своей мудрости полагает самосознание и в глубине человеческой души находит свидетельство о Боге. Он веровал в Бога Единого, Невидимого, Творца и Промыслителя мира. Бог, по учению Сократа, есть Устроитель и Виновник всего. Он один мудр и пред Его премудростью человеческая мудрость малоценна и даже ничтожна. Язычнику, воспитанному в своей чувственной религии, трудно было возвыситься до идеи о Боге Невидимом. «Да ты не видишь своей души, - говорил Сократ, - которая, однако, господствует над твоим телом, следовательно, можешь сказать, что в тебе нет и ума, и что все ты делаешь случайно. Ясно, что душа царствует в нашем теле, но она невидима. Знай, что невозможно видеть лицо Бога, довольно с тебя видеть дела Его, чтобы поклоняться им и чтить их. Тот, кто устроил и объемлет весь мир, в Ком вся красота и благо, созерцается в своих великих делах, но не видим в Своем домостроительстве. Подумай, что и солнце, которое кажется для всех видимым, не позволяет, однако же, пристально смотреть на себя, и если бы кто с наглостью устремил бы на него глаза – потерял бы зрение».

Такое Божество, возражали Сократу, так высоко и величественно, что не имеет никакой нужды в человеческом поклонении.

«Так что же? – сказал мудрец, - чем выше То существо, Которое удостаивает тебя приносить Ему поклонение, тем усерднее ты Его должен чтить.  Бог, хотя и невидим, - продолжал он, - печется о людях, видит все в мире и все объемлет Своим промышлением». Последнюю мысль Сократ раскрывал с особенной силою и любовью: «Ты согласен, - говорил он, - что твой ум, живя в твоем теле, управляет им как хочет; должен согласиться и на то, что Ум, живущий во всем, - все устрояет так, как Ему угодно. И твое око может простираться на много стадий, а око Божие будто не может обнять все одним взором? И твоя душа может обтекать мыслью и здешние места, и страны Египетские, и Сицилийские – неужели же Божья мысль не в силах обнимать все существующее?»

Высокое мнение имеет Сократ о человеческой душе, возвышает ее над всем видимым и временным и, вместо безотрадного и безжизненного бытия в царстве теней, возвещает жизнь бессмертную и лучше настоящей, в союзе с Божеством благим, не таковым, каковы боги, признаваемые языческой религией.  «Человеческая душа, - говорит он, - более чем другое человеческое причастна Божеству. Она видимо управляет телом, хотя сама невидима. Посему человек мыслящий не должен презирать невидимое, но, изучая его силу из действий, читать в душу Божественное». Самопознание открыло Сократу, что душа по природе есть существо причастное Божественному естеству. Предсмертные речи Сократа проникнуты верой в бессмертие и во всеблагое Божество, хотя философ по привычке или по иной причине и говорит об этом Божестве языком многобожника. «Если бы я не дума, что пойду к иным богам, мудрым и благим, и к отшедшим людям, которые лучше здешних, - то, конечно, я был бы не прав, равнодушно смотря на смерть. Но теперь знайте, что я надеюсь увидеться с добрыми людьми, хотя этого и не могу доказать решительно; но что я предстану пред могущественными богами, всеблагими, - будьте уверены; это я могу доказать решительнее, нежели что другое, по сему я не скорблю, но уверен, что умершие существуют и что добрым там гораздо лучше, чем злым». Прочитанным легко опровергается распространенное мнение многих, что будто ученые и образованные люди не верят в Бога и бессмертие души. Следя, постепенно, от древних веков до наших дней, - справедливы ли слова воинствующего атеизма, что образование и ум отвергает веру в Бога и потусторонний мир? Приведем сначала мнение другого язычника – философа Платона, язычника, говорим, и, быть может, неверующие и маловерующие христиане – устыдятся!

Слово Платона остается последним и заключительным словом древней философии и древнего мира о будущей жизни человека. «Душа человека бессмертна, - говорит Платон, - все ее надежды и стремления перенесены в другой мир. Истинный мудрец желает смерти, как  начала истинной жизни. Потустороннее – предмет его созерцания, всех его помыслов. В том только мире открывается истинная сущность вещей. Здесь мир сам по себе не имеет никакой цены, но имеет значение только по отношению к другому, как его отображение, подобие».  В этом заключается величие Платонова учения, возвышающего и устремляющего душу к свойственной ей свободе, к свободе над всеми чувственными ограничениями.

Из туманной дали веков звучат нам эти голоса, но возьмем другие книги, другое время: прислушаемся к голосу человека более близкого к нам по времени, человек этот – великий Гете. Вот его слова: «При мысли о смерти я совершенно спокоен, потому, что твердо убежден, что наш дух есть существо, природа которого остается неразрушимой и непрерывно, вечно будет действовать; он подобен солнцу, которое заходит только для нашего земного сна, а на самом деле никогда не заходит».

Математик Коней говорил: «Я христианин, я верую, что Иисус Христос был Бог, сошедший на землю; верую, как Тихо де Браге, Коперник, Ньютон, Паскаль, Лейбниц, как все великие астрономы, физики и математики. Во всем христианском вероучении я ничего не вижу, что сбивало бы с толку мою голову, было бы ей вредно. Напротив, без этого святого дара веры, без знания о том, на что мне надеяться, и что ожидает меня в будущем, душа моя в неуверенности и беспокойстве металась бы от одной вещи к другой, и эта тревога души и неуверенность в мыслях есть то, что нередко производит отвращение к жизни и может в конце концов привести к самоубийству».

«На наших глазах, - пишет французский историк Тен, - и на виду истории, совершается превращение образованных людей и целых классов в зверей там, где христианская вера забывается. Христианство – это великая пара крыльев, необходимая для того, чтобы поднять человека выше его самого, выше его пресмыкающейся жизни и его ограниченных кругозоров. Всегда и всюду, в течение 19 веков, как скоро эти крылья слабеют, или их разбивают, общественная нравственность понижается».