Дмитрий Мережковский - Тайна Трех. Египет и Вавилон Страница 3

IX

«Vetustas adoranda est. Досточтима древность», – древность божественна, говорили древние (Macrob. Saturn., III, 14), а мы даже не понимаем, что это значит. Древность – мать, а мы – матереубийцы. Божие лицо открылось нам в древности, а мы в Него плюнули.

Х

Продираться сквозь мертвые дебри учености к живым родникам знания мне помогают немногие спутники. Из старых – такие ученые, как Шамполлион, Лепсиус, Бругш, и мудрецы и поэты – Гёте, Шеллинг, Карлейль, Мицкевич, Гоголь; из новых – Ницше, Ибсен, Вейнингер, Вл. Соловьев, Розанов и, величайший из всех, Достоевский.

Не услышали их, и меня не услышат. Великая скорбь и радость – быть не услышанным с ними.

XI

Зачем нужно христианство, это, может быть, еще помнит кое-кто из бывших христиан; но зачем нужно язычество, этого уже и само христианство не помнит.

Все человечество дохристианское есть «язычество», а язычество есть вера в богов, несущих – сплетение мифов – и только? Нет, под оболочкою мифа скрыта мистерия. Соотношением этих двух начал и определяется подлинное существо язычества. Истина мифа – в мистерии; тайна его – в таинстве.

XII

«Владыка, чье прорицалище в Дельфах, не открывает и не скрывает, а знаменует, σημαίνει – в вещих знамениях, символах (Heraclit. Fragm., 93).

«Нет многих богов, есть лишь Разум Единый… изменяются же только имена и лики богопочитания: то яснеют, то мутнеют символы» (Plutarch. De Is. et Os., 67).

Так плоско изваянные фигуры на тонких стенках алебастровой чаши – лампады тусклы, мутны, почти не видны извне; но вдруг яснеют, когда внутри лампады зажигается огонь. Изваяния – мифы, а огонь – мистерия.

XIII

Учители и пророки всех веков и народов символически мудрствовали, συμβολικως φιλοσοφείν, говорит св. Климент Александрийский. – «Основатели мистерий вложили свое учение в мифы так, чтобы оно было открыто не всем». – «В мистериях – предугадание истины» (Clem. Alex. Strom., V, II). И сам Христос есть «Учитель божественных мистерий, διδάσχαλος θείων μιστηρίων». – «Господь, по воскресении своем, передал божественное знание, гнозис, Иакову, Иоанну и Петру, а эти – прочим апостолам». И все христианство есть не что иное, как «мистерии церковного гнозиса» (Clem. Alex. Strom.).

О христианских таинствах говорит св. Климент почти теми же словами, как о языческих: «посвящение, лицезрение – эпоптия, иерофантия, великие и малые мистерии».

Здесь живая связь, пуповина, соединяющая христианство с язычеством, младенца с матерью, еще цела, но повивальная бабка, теология, перережет ее так неискусно, что мать умрет, и младенец будет в смертельной опасности.

XIV

Ключ к мифу – мистерия, а ключ к языческой мистерии – христианское таинство. Если христианство ложь, то ложь и язычество; но и обратно, если одно, то и другое – истина.

«Ανθρωπος παντων μέτρον. Мера всего человек» (Протагор). А мера человека что? Не образ ли и подобие Божие? Если да, то не только человек подобен Богу, но и Бог – человеку. Истинен миф, делающий богов людьми; истинна и мистерия, делающая людей богами. «Познай себя», на это слово дельфийской мудрости отвечает св. Августин: «Познав себя, Тебя познаю. Noverim me, noverim te» (Solileg., II, 1). – Это и значит: человекопознание есть богопознание, антропоморфизм – теоморфизм. Все, что в человеке, может быть и в Боге; и обратно, все, что в Боге, может быть и в человеке; каков человек, таков и Бог.

Или другими словами: миф-мистерия говорит не только о действительно человеческом, но и о действительно божеском. Мифология есть теология, точный метод религиозного опыта.

XV

По слову Платона, мы находим в древних мифах «части самих себя» («Фэдр»).

Только испепеленный огнем Израиля, Вейнингер мог знать, что такое Израиль; только «Дионис растерзанный», Ницше, мог знать, что такое трагедия; только Достоевский, человек из Апокалипсиса, мог знать, что такое «конец мира».

О религиозном опыте веков и народов мы можем судить только по своему собственному опыту. Таинства суть тайны души моей: что в них, то и во мне. Кто в своем собственном сердце не подобрал ключа к дверям Елевзинского анактора, тот никогда в него не войдет.

XVI

Мифы ловят богов, как сети – рыбу. Люди плохие рыбаки: боги уходят от них. Но и пустой миф все еще пахнет Богом, как пустая сеть – рыбою.

XVII

«Мифология содержит в себе религиозную истину, – говорит Шеллинг. – Не религия есть мифология, как думают современные ученые, а наоборот, мифология есть религия. Все мифы религиозно-истинны: они суть не басни о том, чего нет, а откровения того, что есть». – «Персефона (Елевзинских мистерий) не только означает, но и есть то, за что мы ее почитаем, – нечто действительно сущее, ein wirklich existierendes Wesen. To же самое можно бы сказать и о всех богах. Своеобразие моего объяснения и состоит именно в том, что я вижу в мистериях, так же как в мифах, настоящую действительность» (Schelling. Philosophie der Offenbarung).

Это значит: нет ложных богов – все боги истинны.

XVIII

Средиземное море, связующее три части света, Европу, Азию, Африку, есть в самом деле середина, сердце земли. В немолчном ропоте волн его бьется сердце человечества. Века и народы, теснясь, обступают его, окружают круговою пляскою, как хор Нереид, и пенится «темно-лиловая соль» его, как амброзия в чаше богов.

Если провести две линии, одну от Мемфиса до Константинополя, другую – от Вавилона до Рима, то получается крест, как бы тень Креста Голгофского. Всемирная история и совершается под этим крестным знамением.

XIX

История – мистерия, крестное таинство, и все народы участвуют в нем. Путь от Вифлеема к Голгофе есть уже путь «язычества», человечества дохристианского. Много народов, «языков» – много мифов, а мистерия одна – мистерия Бога умершего и воскресшего.

Озирис египетский, Таммуз вавилонский, Адонис ханаано-эгейский, Аттис малоазийский, Митра иранский, Дионис эллинский, в них во всех – Он. По слову апостола Павла: «это есть тень будущего, а тело во Христе» (Колос. II, 17).

XX

По сознанию эллино-римского язычества, в самый канун христианства, Елевзис есть «некое общее святилище земли,

«. По слову Претекстата, Елевзинские таинства «объединяют весь человеческий род,

».

В святую ночь над Елевзинским анактором зажигается великий свет. «Свет к просвещению язычников» (Лук. II, 32). – «Народ, ходящий во тьме, увидит свет великий; на живущих в стране тени смертной свет воссияет» (Ис. IX, 2).

Ελευσίς, имя города – от слова

, «пришествие». Глубочайший смысл Елевзинских таинств и есть не что иное, как «пришествие Бога» (Schelling. Philos. d. Offenb., 519).

XXI

«И став Павел среди Ареопага, сказал: Афиняне! по всему вижу, что вы особенно набожны. Ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на коем написано: неведомому Богу. Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедаю вам… От одной крови Он произвел весь род человеческий… дабы искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли» (Деян. XVII, 22–27).

Это и значит: христианство есть истина язычества.

XXII

Содержание всемирной мистерии-мифа о страдающем Боге есть событие, не однажды происшедшее, а всегда происходящее, все вновь и вновь переживаемое в жизни мира и человечества.

«Это не однажды было, но всегда есть.

(Sallust. De diis et mundo, IV).

«Всемирная история есть эон, чье содержание вечное, начало и конец, причина и цель – Христос» (Шеллинг).

Всемирная история есть геометрическое пространство, в котором строится тело Христа.

XXIII

Христос таится в язычестве, в христианстве открывается. Христианство есть Откровение, Апокалипсис язычества.

Слепые солнца не видят, но теплоту его чувствуют. Христос язычников – солнце слепых.

XXIV

«Огромное отличие христианства от язычества заключается в том, что личность Христа исторически действительна» (Шеллинг). Это хорошо поняли современные безбожники-ученые: все их усилия направлены к тому, чтобы уничтожить историческую личность Христа. Но уничтожить ее – значит уничтожить всемирную историю, потому что вся она – только о Нем.

«В пятнадцатый же год правления Тиверия кесаря был глагол Божий к Иоанну, сыну Захарии» (Лук. III, 1–2). Вот геометрическая точка в пространстве и времени, соединяющая Тело с тенью: язычество – тень, а тело – во Христе. От тени к телу – таков путь всемирной истории – мистерии.

Мистерия страдающего Бога протянулась через все века и народы, как исполинская тень, чтобы лечь к ногам Христа.

XXV

Уже до христианства был миф о Христе; значит, Христос – миф? Нет, если до Александра Великого был миф о всемирном завоевателе, это не значит, что Александр – миф. Далекие горы похожи на облака. Христианство – главный хребет, Гималаи всемирной истории окутаны облачною ризою мифов; но из этого не следует, что Гималаи – облако.