Михаил Дунаев - ПРЕСТУПЛЕНИЕ перед БУДУЩИМ Страница 3

Как известно, всякое сравнение хромает. По отношению к року данное сопоставление неправомерно. Дьявольщина не может быть хорошей — в любых руках.

Впрочем, сатанизм рока отвергается его адептами весьма упорно. Одни просто без всяких доказательств утверждают, что такое мнение клевета, другие пытаются ошельмовать сами истоки этой «клеветы». Как известно, одним из первых забил тревогу католический священник Жан-Поль Режимбаль. О. Андрей Кураев упрекает теперь всех, кто ссылается на этого автора: «Во всех православных брошюрах, в которых пишется нечто чуть-чуть содержательное о роке, — все цитаты взяты из его работы. Это значит, что никто из здешних полемистов и в тему-то всерьёз не погружался» (с. 81). Если эта логика верна, то нужно отказать в серьёзности всем тем, кто ссылается, например, на Писание или на Отцов. Правда, тут и самому о. Андрею не поздоровится. И ещё: иронически отвергая Режимбаля, не делайте этого голословно — сперва докажите его неправоту.

Да и не один Режимбаль — источник сведений о губительной природе рока. Просто не всё известно, многое же просто замалчивается.

Давным-давно утвердилась в «современной культуре» милая молодёжному сознанию триада: рок — секс — наркотики. Наркотическое воздействие рок-музыки уже давно изучено. Серьёзные исследователи обнаружили разрушительное воздействие этой «музыки» на генетическом уровне. (То есть те молодые люди, которые увлекаются особенно тяжёлым роком, обречены на вырождающееся потомство.) Наркотизирующее воздействие ритмизированного грохота требует, как и всякий иной наркотик, всё новых и новых сходных воздействий, затем инъекций… Слово секс в данной триаде означает не просто беспорядочность половых связей, но общую стихию вседозволенности, порождаемую рок-культурой.

В этой культуре, основная система ценностей которой определена именно названной триадой, всё тесно взаимосвязано, так что одно с неизбежностью влечёт другое. Только наше дробное сознание выделает из целостности отдельные элементы, полагая, будто они независимы один от другого. Поэтому говорить о «хорошем» и «плохом» роке — всё равно, что утверждать, будто есть хорошие и плохие наркотики. Разновидности рока, как и разновидности наркотиков, различаются лишь степенью дурного воздействия на тело и душу человека. Поэтому лозунг: «Рок против наркотиков», каким увлекаются ныне даже в церковных кругах, равнозначен призыву: «Ударим героином по наркомании».

Осмелимся утверждать: те, кто пытаются при помощи рок-музыки «приватизировать» нынешнюю молодёжь, на деле играют на руку тому, кто помышляет о развращении народа, готовит ему полную деградацию в недалёком будущем.

В разговорах о «хорошем» и «плохом» роке его адепты не могут договориться о критериях качества этого шумового явления. Одни «специалисты» называют имена, которые другое специалисты же начисто отвергают. Для кого-то подлинный рок — это Майкл Джексон, а о. Сергий (Рыбко) на это лишь презрительно морщится. Зато его восторженные отзывы о Б.Гребенщикове входят в противоречие с утверждением диакона Кураева: «У человека стеклянные глаза… Гребенщиков, взяв чужую вещь, испоганил эту песню в самом буквальном смысле этого слова» (с. 14) Речь идёт о песне «Город золотой», присвоенной (плагиатором) Гребенщиковым. Даже о таких, кажется, непререкаемых авторитетах, как Битлы, приходится слышать пренебрежительное мнение: весьма низкий уровень. У разных авторов нет даже окончательного мнения: что есть рок и что не рок.

Но и при общепризнанном высоком качества отдельных проявлений рока (признанном его поклонниками) в нём содержатся опасные вещи. Пресловутая рок-опера о Христе (в самом названии которой явное кощунство) вызвала такие рассуждения о. Анд-рея Кураева:

«…Могу сказать одно: я рад, что она пришла к советской молодёжи в те годы, когда та ещё не знала английского языка. Поэтому многие из тех людей, которые полюбили это произведение, просто не знали, какие кощунственные тексты там звучат на фоне безусловно талантливой музыки» (с. 306).

О.диакону вторит игумен Сергий (Рыбко), согласный с тем, что «там есть фривольные вещи» (с. 71).

Странно, но о. Сергий всё же отказывается признать рок-оперу кощунственной, хотя фривольности в ней относятся к Сыну Божию.

Сами рокоманы отмежёвываются от «плохого» рока словом попса. Шевчук и Кинчев попсу ненавидят, как свидетельствует диакон Кураев. Шевчук и Кинчев — это, мол, настоящий рок, тогда как Киркоров, к примеру, дешёвая попса. Хотя диакон Кураев признаётся: слушать Кинчева у него «сил не хватило» (с. 19). О чём тогда шумим?

Осмелимся утверждать: по отношению к подлинной культуре весь этот ритмизированный шум — самая низкопробная попса. В этой попсе есть своя иерархия, своя градация, так что можно признать: Шевчук и Киркоров — две большие разницы, как говорят в Одессе. Но при всех их различиях они пребывают в рамках единой системы, у них больше сходственного, нежели различного.

Главным аргументом в пользу качества (и даже православности) Кинчева и Шевчука становятся в рассуждениях Кураева тексты их песен. Слова многих и впрямь как по катехизису выверены. Дурного в том нет, однако эстетическая система не может быть охарактеризована и оценена лишь по единому элементу. Некоторые полагают: стоит в художественном произведении упомянуть имя Божие — как это сразу делает его духовным. Нет. Форма не безразлична к содержанию, она может это содержание выхолостить, уничтожить.

Важны: мелодия (если есть), ритмический строй, в которые облекаются слова, интонирование, фразировка, сила звука, жесты исполнителя, его мимика, вообще весь облик, манера держаться и манера передачи содержания. У всей этой попсы всё либо примитивно, либо механистично, бесчеловечно, жестяно-жёстко. И жестоко. Здесь нет теплоты, даже когда говорится о внутренних движениях души, здесь нет многосложности эмоций, тонких нюансов. Всё слишком прямолинейно, без оттенков, без изгибов. Это может нравиться лишь обезличенной дешёвым примитивом орущей толпе, в которой человек теряется, не сознавая самого себя. Это может нравиться тем, кто просто не знает подлинной поэзии.

Вот тут нетрудно предвидеть возмущение: как это мы не знаем поэзии! Вообще весь народ любит, например, Пушкина. Вспомним, как праздновали недавно его юбилей.

Ответить можно так: там, где истинна любовь к поэзии, никто не посмел бы, как это сделал попсовый культуртрегер Швыдкой, запустить в эфир «ток-шоу», в котором Пушкин шельмовался в качестве устаревшего «брэнда» и дутой посредственности. Где истинно понимание поэзии, не могло бы появиться приравнивание Высоцкого к Пушкину — а это повторялось уже не раз. И вспомним: пятидесятилетие Гребенщикова и годовщина смерти Высоцкого отличались большим шумом, чем двухсотлетие Тютчева. Не стоит удивляться, если кто-нибудь поставит Б.Г. выше Тютчева — для постмодернистского времени это естественно. О какой поэзии речь, господа!

Культура характеризуется также и качеством тех, кто эту культуру воспринимает. Когда толпа после рок-концерта, пребывая в обалдении, громит что попадя, когда человека в рясе, вышедшего на эстраду, могут освистать и даже запустить в него пивной банкой (можно ли представить подобное на симфоническом концерте?), когда от всего происходящего большинство хочет одного: хорошего удара по нервам, опьянения, — о какой высокой культуре может идти речь? Не стоит выдавать желаемого за действительное.

Совершеннейшая нелепость — утверждение, будто существует некий русский, даже православный рок (это будет сродни православному наркотику). Как будто достаточно проорать русские слова под несвойственный русскому языку ритмизированный грохот и с чуждыми русской речи интонациями, манерой подачи слова, фразы — как тут же возникнет этот «русский рок». И что же русского в тех движениях, какие выделывают под рок-грохот его потребители? В движении выражается бессознательно настрой души, её эмоциональная ориентация. Что выражают, что отражают рок-танцы?

Рок — порождение негритянской культуры, это общеизвестно. Не умеют признать такую простенькую вещь лишь фанатичные самоуверенные упрямцы. Рок завершает то, что было обозначено исшедшим из того же источника джазом.

О качестве джазовых танцев, сравнивая их с русскими, писал в двадцатые годы прошлого века И.А.Ильин, и слова его оказываются ещё более точными по отношению к нашему времени, к культуре рока:

«Русский танец — пляшет всю жизнь, все чувства человека в их здоровом и беззаветном цветении.

Мечтою о чём является современный негритянский танец? На что нацеливает он людей? — На развинченную оргию, на сладострастное обезьянство, в лучшем случае на элементарное распутство. «Мечтаю быть беззастенчиво распутным»… Гораздо хуже чисто негритянские пляски, в которых танцуется оргия, безудерж, вседозволенность, — естественно и неизбежно теряющая всякое подобие формы и нередко напоминающая пляску св. Витта. Люди стараются выплясывать сладострастие — алчное, ненасытное, многообразное, извращённое; чем бесстыднее выходит, чем выразительнее и заразительнее — тем лучше. Кошачьи, собачьи, обезьяньи ухватки — считаются особым шиком. Хор беззастенчиво-сладострастных зверюг с претензией на человеческую утончённость и человеческое «искусство». И негры, ведущие джаз-банд, то приплясывающие, то хохочущие и кривляющиеся — отлично знают, что они делают».