Андрей Кураев - Ответы молодым Страница 31

– Почему папа римский так рвется в Россию и почему Русская Православная Церковь против такого визита?

– У римского епископа есть совершенно законное право посетить свою паству, будь она в России, Белоруссии или на Украине. Римский папа может приехать в любую страну. Но католики, которые тяготятся тем, что слишком часто в истории их имя было синонимом агрессии и насилия, сегодня сами говорят, что папские визиты должны быть визитами примирения. И это значит, что папа может приехать только туда, где его желают видеть. Причем желают видеть все – не только католики, но и светское общество и, главное,– община религиозного большинства данной страны. То есть если эта страна не католическая, то папа откликается не на приглашение местной католической епархии, а на приглашение общины большинства (даже мусульманского большинства – как было, например, в Ираке или Иране). И тогда папа едет как посланец мира и не вносит раскола в общество.

А вот на Украине это правило почему-то было нарушено. Церковь большинства, Русская Православная Церковь, не желала видеть папу на территории Украины. Тем не менее, он приехал.

Почему Церковь не хотела его видеть? Потому, что на Западной Украине на рубеже 80–90-х годов с поддержкой местных властей началась волна не просто возрождения униатства, а настоящего разгрома Православия. Боевики на автобусах приезжали в православные села и вышвыривали православных священников, захватывали храмы. Детей православных священников избивали на улицах, лилась настоящая кровь, были погромы.

Тогда была создана комиссия из представителей Московского Патриархата, Киевской митрополии, униатов и представителей Ватикана. Эта комиссия в 1989 году приняла мудрое решение – в каждом приходе на Западной Украине провести локальный референдум. Если большинство прихожан желает, чтобы храм стал православным, он остается таковым. Если большинство желает перейти в унию – храм становится униатским. Но при условии: победившее большинство в обоих случаях помогает меньшинству построить второй храм. На бумаге все казалось просто замечательным, но ничего этого сделано не было, и все храмы захватили униаты. Тогда мы обратились в Ватикан, а нам ответили: "К сожалению, они нас не слушают". Это удивительно, потому что вся суть унии состоит в том, что униаты слушают папу, сохраняя православные обряды. А тут вдруг такая непослушность! Но главное не это.

Понятно, что Западная Украина – очень проблемная зона, и все мы люди, и, возможно, в аналогичной ситуации православные повели бы себя не лучше: толпа есть толпа. Но римский папа есть римский папа. Мы пятнадцать лет ждем от него одного: нравственной оценки погромов на Западной Украине. Он этого не сделал, не сказал простых слов: "Это грех, так нельзя". Когда он приехал в Киев в 2002 году, то и там он сказал только общую формулу: ну, мол, простите нас за все, чем мы согрешили за тысячелетие разрыва. Журналисты в восторге! Но подумайте, если на исповедь придет женщина и скажет: "Батюшка, во всем согрешила!". Что, мол, в мелочах копаться, оптом отпущение подавай... Это – псевдоисповедь. Один мой знакомый священник в таких случаях спрашивает: "Во всем грешна? А мотоциклы по ночам угоняла?".

Вот так и римский папа – якобы "во всем грешен". Это не покаяние, а пиар.

Почему слова папы, которых мы никак не дождемся, нам так важны? Дело в том, что и Православная, и Католическая Церкви – это институты с традиционалистским мышлением, прецедентным правом. Если событие, которое однажды произошло в нашей истории, не было потом осуждено, то оно становится прецедентным. Поступок такого-то патриарха в такой-то ситуации может стать примером для подражания, даже если патриарх не святой. Если его преемники гласно не осудили этот его поступок. Представляете, проходит сто лет, и "национально сведомым" гражданам Украины в конце XXI века захотелось еще кому-нибудь намылить шею. И они начинают вспоминать, можно или нет мылить шею инаковерующим. И вспоминают: "А наши-то святые предки, мученики, которые выжили в советские годы, москалям-то шеи еще как мылили, и римский папа их за это не осудил. Так значит, это путь ко спасению". И, вдохновленные этим примером, идут еще кого-то изгонять со своей земли… Чтобы этого не было, Ватикану необходимо сейчас, на памяти этого поколения, дать нравственную оценку погромам. Он этого не делает.

Если папа официально приедет в Москву – это значит, что с ним надо будет целоваться. Но это будет жест лжи, это будет предательством реальных людей, которые еще живы, которые были вынуждены бежать с Западной Украины. Через их боль целоваться перед телекамерами? Это лицемерие. Так что ключи от Москвы в Ватикане. Папе нужно сказать только одну фразу, и его с радостью здесь примут.

А еще надо понять, что в Белоруссии, Украине и России католики занимаются прозелитизмом от отчаяния. Не от избытка сил, а из последних сил. Пару лет назад, когда я ездил по городам Западной Белоруссии, меня удивило, как много там католических семинарий. Им же не нужно сейчас столько священников в Белоруссии. Я начал спрашивать. И выяснилось, что это на экспорт. То есть они привлекают и перевоспитывают белорусских мальчишек, чтобы потом их отправить на служение священниками в Западную Европу. Потому что там нет священнических призваний. Они потеряли свою паству.

Помню, в одном немецком городе я зашел в местную католическую семинарию, и меня порадовала и удивила карта, которая висела в коридоре. Это была карта той федеральной земли, на ней было несколько флажков. Оказалось, так отмечены приходы, чьи ребята учатся в семинарии. Такая память о каждом ученике меня, конечно, порадовала. А рядом я увидел другую карту-график, отражающую число учащихся этой семинарии и число людей, принявших сан после семинарии за весь ХХ век. По карте видно постепенное падение обоих показателей до середины 30-х годов. Затем абсолютный ноль – с конца 30-х и в 40-е годы (нацистские гонения на Католическую Церковь). Послевоенные годы – резкий всплеск, затем идет плавный спад в конце 50-х годов и резкий обвал начиная с конца 60-х годов: после Второго Ватиканского собора и реформ.

Как ни странно, хотя Католическая Церковь стала на путь реформ, они не очень-то ей помогли. Это надо помнить. А то сегодня очень часто говорят: реформы, реформы – это панацея от всего. Скорее, наоборот.

Так вот, у католиков в Европе катастрофически не хватает священников. Они пробовали этот дефицит восполнить в 70–80-е годы – за счет эмигрантов из стран третьего мира. Это было очень политкорректно, телегенично и симпатично: вьетнамец или негр, исповедующий немцев. Вот преодоление нацизма. Но все равно культурно-расовая граница остается. Соответственно, уже в 80-е и 90-е годы эту нишу заполнили поляками. Но поляки довольно быстро успели Европе надоесть. Приезжайте в любую непольскую католическую епархию, и там вам расскажут анекдот о том, что произойдет в Ватикане на следующий день после кончины Иоанна Павла II. Ответ такой: "Поляки полетят к себе на родину из Ватикана быстрее собственного визга".

Но нашелся еще один выход – другие славянские народы (белорусы, украинцы, русские), потрясающе религиозно одаренные, с огромным потенциалом, жаждой служения. Вот если здешних мальчиков удастся перевербовать и затем отправить служить в Европу, то это на многие десятилетия поможет решить проблему и пережить кризис. Так что Восточная Европа нужна Ватикану не как очередная провинция. А как шанс.

– Борются ли с сектами католики?

– Не борются. Всякий раз, когда я бываю в Западной Европе, я ищу католические книги антисектантской направленности. Их нет. Там другая концепция – теория кругов. В самом центре – Католическая Церковь, более широкий круг – Православная, еще более широкий (а потому и более удаленный от центра истины) круг – это все христиане, затем монотеисты, затем – язычники и, наконец, неверующие "люди доброй воли". Бороться ни с кем уже не надо, надо искать общее.

Однажды во Львове была такая история. Меня пригласили в униатскую академию. Я вел себя с ними вежливо, сектантами и еретиками не обзывал, просто рассказывал им о Православии По окончании моего монолога студенты и преподаватели стали говорить о том, что они совершенно со мной согласны и верят именно так, как я рассказал, а потому, мол, нам давно пора соединяться. Я отвечаю, что соединяться все же рано, ибо между нами есть серьезные разногласия. Униаты удивляются: "Какие разногласия?".– "Ну, например, проблема филиокве".– "Да что вы, это чисто филологическая проблема, ничего серьезного за ней не стоит!". Тогда я в течение получаса рассказываю униатам о том, какие философские и богословские проблемы порождает принятие этого католического догмата[108]. На этот раз они не спорят. Но начинают зудить, что "искать надо то, что нас объединяет, а не то, что разделяет". Просто подушками душат. И так достали, что я им говорю: "Вы хотите, чтобы наша встреча какой-то плод принесла?".– "Да, конечно, именно этого мы и хотим, поэтому давайте искать то, что нас объединяет!".– "Дорогие мои,– отвечаю я,– как вы думаете, если муж и жена будут все время искать только то, что у них общего, у них плод будет или нет?".