Михаил Наими - Книга Мирдада Страница 31

МИРДАД: Ты сам не знаешь, о чем просишь, Мекайон. Разве ты хочешь, чтобы тебя спасли от твоего спасителя?

Мекайон: Мне бы хотелось, чтобы меня избавили от этих невыносимых мучений, когда я чувствую себя бездомным в таком уютном и домашнем мире. Я хочу быть там, на вершине, с той девой.

МИРДАД: Возрадуйся, ибо сердце твое охвачено Великой Ностальгией. В ней — неизреченное обетование того, что ты обретешь свою страну и свой дом. И ты будешь на вершине с девой.

Абимар: Молю, расскажи нам больше об этой Ностальгии. По каким признакам могли бы мы ее распознать?

XXXI. Великая Ностальгия

МИРДАД: Великая Ностальгия подобна туману. Изливаясь из сердца, она скрывает его, как туман, что поднимается с моря и суши, и сглаживает, стирает и море, и сушу.

Подобно тому, как туман скрывает от зрения видимую реальность, превращая себя самого в единственную реальность, так и Ностальгия подчиняет себе все чувства сердца, превращая себя саму в главное ощущение. Такая же бесформенная, бесцельная и слепая с виду, как туман, она, опять же подобно туману, просто кишит нерожденными формами, ясно наблюдаема и очень целенаправленна.

Еще Великая Ностальгия подобна лихорадке. Словно лихорадка, которая внедряется в тело, и пока сжигает все яды, буквально высасывает всю его жизненную силу. Ностальгия, рожденная в сердечных муках, ослабляет сердце, пока выжигает все его шлаки и излишества.

А еще Великая Ностальгия подобна вору. Как вор, что тайком крадет поклажу у своей жертвы, оставляя взамен только горькие сожаления, так и Ностальгия украдкой уносит все сердечные тяготы, оставляя сердце еще более безутешным и обремененным оттого, что оно лишилось привычных забот.

Широк и зелен берег, на котором мужчины и женщины поют и танцуют, трудятся и оплакивают свои мимолетные дни. И устрашающ пышущий дымом и пламенем Бык, что связывает им ноги, валит на колени и вбивает им назад в глотку их собственные песни, а слезами заливает их же глаза.

Широк и глубок поток, что отделяет их всех от другого берега. И не переплыть им его, ни на веслах, ни под парусом. Редко, очень редко кто из них отваживается преодолеть его своей мыслью. Но все, почти все, стремятся остаться на своем берегу, где каждый имеет свой обруч или колесо, чтобы без устали его вращать. Это колесо Времени.

Человек, сраженный Великой Ностальгией, не имеет больше такого любимого колеса, чтобы крутить его. Посреди мира, столь плотно занятого и освоенного временем, он один оказывается без дела и никуда не торопится. Он обнаруживает, что гол, неуклюж и заикается, находясь посреди человеческой толпы, где все празднично одеты, ловки и говорливы. Он не может смеяться со смеющимися, или плакать с плачущими. Люди едят и пьют с превеликим удовольствием. Он же ест, не ощущая вкуса, и любое питье у него во рту словно вода.

У всех есть друзья и подружки, или они заняты тем, что ищут себе друзей и подружек. Он же идет один, спит один и мечтает в одиночестве. Другие так одарены мирским умом и остроумием, он один скучен и не мудр. У других есть уютные уголки, которые они называют своим домом, он же — бездомен. У других есть клочок суши, которую они называют своей родиной и громко воспевают ее красоты, и только у него нет такого клочка, чтоб воспевать и называть родиной. Поэтому взор его сердца устремлен к другому берегу.

Кажется, что человек, сраженный Великой Ностальгией, движется как во сне сквозь бодрый и совершенно проснувшийся мир. Его ведет сон или мечта, которую никто из окружающих его не смог бы ни увидеть, ни почувствовать. Поэтому они только и могут, что пожать плечами и посмеяться тихонько в рукав. Но когда является вдруг на сцене бог Страха, этот Бык, пышущий дымом и пламенем, им приходится нюхать пыль, тогда как сновидец и мечтатель, над кем они смеялись, пожимая плечами, взмывает над ними и над быком на крыльях Веры. И уносит его к подножию Суровой Горы.

Бесплодна, жалка, пустынна земля, над которой пролетает сновидец. Но сильны крылья Веры, и человек все летит, летит…

Гора, у подножья которой он приземляется, мрачна и гола настолько, что в жилах стынет кровь. Но неукротимо сердце Веры, и сердце человека продолжает отважно биться.

Камениста, скользка и едва различима тропа, ведущая наверх, на гору. Но уверенны руки, тверда поступь, зорок глаз Веры, и человек начинает восхождение.

По пути он встречает мужчин и женщин, упорно поднимающихся в гору по широкой и гладкой дороге. Это те, кто захвачен Малой Ностальгией, они тоже стремятся к вершине, но их ведет хромой и незрячий проводник. Ибо их проводник — это их вера в то, что может увидеть глаз, может услышать ухо, в то, что может пощупать рука, понюхать нос и попробовать язык. Некоторые из них могут подняться от подошвы горы не выше, чем до уровня лодыжек. Другие добираются до колен. Небольшое количество доходит до уровня бедер, и только очень малая часть до пояса. Но все они, в конце концов, соскальзывают со своим проводником вниз, скатываются с горы, даже не рассмотрев как следует, как сияет величественная вершина.

Разве может глаз увидеть все, что должно видеть, а ухо услышать все, что должно слышать? Разве может рука пощупать все, что следует ощутить, нос учуять, а язык распробовать все, что должно? Только когда Вера, рожденная божественным Пониманием, придет на помощь органам чувств, они начнут поистине ощущать, и превратятся тогда в лестницу, ведущую на вершину.

Органы чувств, не воодушевляемые Верой, — это самые неподходящие проводники. Хотя их дорога и кажется гладкой и широкой, на ней имеется множество скрытых ловушек и провалов. И те, кто избирает ее для подъема на вершину Свободы, либо гибнут в пути, либо срываются и соскальзывают вниз к подошве, опять туда, откуда они начинали свой подъем. Там им приходится долго лечить свои переломанные кости и зияющие раны.

Люди Малой Ностальгии — это те, кто построил мир на основе своих чувств и вскоре обнаружил, что он мал и душен. И они возмечтали о более просторном доме. Но вместо того, чтобы подыскать для него новые материалы и привлечь нового архитектора, они перерывают старые материалы и зовут прежнего архитектора — свои чувства — чтобы спроектировать и выстроить себе новый дом покрупнее. Но как только заканчивается строительство нового дома, они обнаруживают, что он также мал и душен, как и старый. Так они и продолжают без конца разрушать и строить, но никогда не могут построить такой новый дом, чтобы он дал им желаемый комфорт и свободу. Но ведь они и обращаются все время к обманщикам с просьбой спасти от обмана. Они убегают от малого миража только для того, чтобы соблазниться большим, чем напоминают рыбу, которая с раскаленной сковороды прыгает прямо в огонь.

Между людьми Малой и людьми Большой Ностальгии имеются массы тех, кто вообще не испытывает никакой ностальгии. Они довольствуются тем, что выроют себе норку, поживут в ней, размножатся и помрут. Они считают свои норки очень элегантными, просторными и теплыми, они не променяли бы их даже на царский дворец. Они-то, прежде всего и смеются над всеми мечтателями и сновидцами, в особенности над теми, кто выбирает одинокую тропу с едва заметными следами, крутым и трудным подъемом.

Человек Великой Ностальгии, находясь среди своих близких очень напоминает орла, высиженного курами на заднем дворе и помещенного в курятник вместе со всем выводком. Его братья-цыплята и мамаша-курица считают молодого орла своим, думают, что он обладает той же природой и характером, что он живет так же, как они. А он их считает подобными себе, думает, что они спят на улице, укрывшись бездонным небом. Но вскоре он замечает, что является чужаком и становится среди них парией. Его клюют все, даже собственная мать. Но в его крови звучит зов высот, а от вони курятника его просто воротит. Так он страдает в молчании, пока не оперится. А тогда он взмывает в высокое небо и бросает оттуда последний любящий взгляд на родной курятник, на своих братьев-цыплят, на свою мать, что кудахчет и заботится, чтобы ее дети тщательней рылись в отбросах в поисках червей и зерен.

Радуйся, Мекайон. Тебя посетил пророческий сон. Сама Великая Ностальгия превратила тебя в чужака в собственном мире, сделала его слишком маленьким для тебя. Она освободила твое воображение из деспотической хватки органов чувств. И тогда воображение устремило тебя навстречу Вере.

А Вера вознесла тебя высоко над застойным, душным миром и пронесла над высохшей пустыней, и доставила к Суровой Горе, где любая вера должна быть испытана и очищена от последних остатков Сомнения.

Так очищенная Вера победоносно поведет тебя к границам вечно зеленеющей Вершины и передаст там тебя в руки Понимания. Исполнив эту задачу, Вера удалится. Дальше тебя будет направлять Понимание. Твой путь поведет к неизреченной Вершине Свободы, которая есть истинный, безграничный, все включающий в себя дом Бога и Преодолевшего Человека.