Иван Ювачев - Паломничество в Палестину Страница 32

Хорошо вознестись на горе Елеонской на высоту двадцати сажень (сама же Елеонская гора возвышается на 378 сажень над уровнем моря) и взглянуть с вершины колокольни на Святую Землю! На севере видны самарийские и галилейские горы. На востоке — Иорданская долина; а Мёртвое море кажется совсем близко, хотя до него не менее двадцати вёрст.

Русская церковь на Елеонской горе, построенная архимандритом Антонием

Юг весь изрыт горами, а на западе расстилается в тумане прибрежная равнина. Вот она, Обетованная земля Израиля! Так, вероятно, и Моисей осматривал её с вершины Фасги моавитской горы Нево, когда «показал ему Господь всю землю Галаад до самого Дана и всю землю Иудину, даже до самого западного моря, и полуденную страну, и равнины долины Иерихона».

От русского храма мы направились в Вифанию, откуда сегодня должен был начаться крестный ход. Вифания, или Эль-Азарие, лежит на южной стороне Елеонской горы и имеет обыкновенный вид маленького арабского селения с каменными постройками, которые издали трудно признать за жилые дома. Всё серо, пыльно. Всюду торчит камень. Деревьев очень мало. Селение скрашивала прибывшая сюда из Иерусалима масса народа. Нищие, дети, мукари с ослами, продавцы фруктов и напитков обычно толклись между паломниками. Кто-то предложил до крестного хода сходить к гробнице Лазаря. Пошёл и я туда со своей компанией.

У самой дороги зияло тёмное отверстие пещеры, обложенное камнем. Это и была гробница Лазаря. Пожелавшие спуститься по очень скользким ступеням в глубину пещеры должны были заплатить бакшиш предстоящим туркам. Один пожилой паломник кряхтя вынимал из портмоне деньги. В это время вышедший из гробницы длинноволосый странник, увидя его, торопливо предупредил:

— Не тревожься, дяденька, там нечего смотреть: пустое место, и больше ничего! А спускаться надо с большой опаской.

— Милый человек! Как не побывать в животворящем гробу Лазаря в сегодняшний день!

— Не гроб Лазаря животворящий: он там смердил четыре дня, а слово Господне оживотворило его, — наставительно поправил его странник.

Походив немного по окрестностям, мы скоро заметили быстро движущийся по дороге крестный ход греческого духовенства. «Общее воскресение!»… громко выпевали тонкие голоса русских женщин.

Вход в гробницу Лазаря

Собственно по обстановке крестный ход не поражал своею торжественностью. Духовенства было немного, образов и хоругвей тоже мало. Зато велико было воодушевление пёстрой и многочисленной толпы паломников. Перегоняя друг друга, некоторые бросали на дорогу цветы, попутно сорванные тут же в прилегающих участках. У многих в руках были ваии финиковой пальмы. Один молодой парень в благочестивом рвении нёс двухсаженный пальмовый лист. Дорогу для духовенства среди толпы пролагала местная полиция. Она довольно свободно пускала в ход свои палки, возбуждая в народе крики и ругать. Более состоятельные и слабые ехали в экипажах и на ослах. Среди народа, вероятно, было немало и магометан. Но настоящий праздник больше всего был для арабских ребятишек. С криками и с весёлым смехом, скаля свои белые зубы и сверкая чёрными глазами, они в перегонку сновали между паломниками. Если остановишь их, они сейчас же тебя окружали с просьбами: «бакшиш! бакшиш!»

— Не «бакшиш», а «осанна» вам подобает кричать сегодня, — строго им замечает стройная женщина в тёмном одеянии.

— Бакшиш! бакшиш! — кричат бойкие арабчёнки, окружив её с протянутыми руками.

— У, пострелята! Не рада, что и связалась с вами. Отстаньте!

И женщина, сунув им по паричке, спешит скрыться в наиболее густой толпе паломников.

В самом городе всё множество народа быстро рассеялось. Все спешили поесть и немного отдохнуть перед всенощной «с вербами».

Обширный Троицкий собор на дворе русских построек не мог вместить в себе всех желающих богомольцев. Ввиду страшной тесноты, мне пришлось воспользоваться привилегированным местом на южной стороне храма за решёткой. Служба была обычная, русская; только у народа в руках были не наши вербы с серебристыми почками, а зеленоватые ваии финиковой пальмы. У иных узенькие листочки ваии были искусно переплетены между собой в виде ёлочки или в виде креста.

Выходя из церкви, я увидел на площади громадную толпу людей, представляющую чрезвычайно красивое зрелище. Вся она была охвачена лунным светом, как бы тонким флёром, через который пробивались сотни огоньков горящих свечей. Колебания ваий в руках паломников и негромкий гул их переговоров оживляли эту картину тихой тёплой ночи.

— Не хотите ли пойти к католикам, — обращается ко мне мой сожитель: — у них ведь сегодня пасхальная ночь.

— Интересно бы. Но, мне кажется, Пасху встретить хорошо только один раз в году. Я уж поберегу своё чувство к нашей православной Пасхе.

ГЛАВА 29. Разделение христиан

На другой день у всех восточных христиан был праздник Входа Господня в Иерусалим, а у католиков — Пасха. В ожидании православного богослужения и крестного хода в стенах храма Гроба Господня, я прошёл в католический придел с северной стороны от кувуклии. Там меня встретил францисканец фра-Иосиф с ключами в руках и любезно предложил осмотреть капеллу. Фра-Иосиф уроженец Италии, но жил некоторое время в Могилёвской губернии, а потому свободно изъяснялся по-русски. Сперва он подвёл меня к колонне бичевания Христа. Я приложился к ней по католическому обычаю, то есть прикоснулся к ней кончиком палочки через небольшое отверстие каменной ширмы и затем поцеловал конец палочки. Это делается для сохранения святыни от грубых и нечистых прикосновений, да и для обеспечения от благочестивых покушений отделять себе частицу священного камня.

Осмотрев в капелле иконы и богослужебные книги я опять прошёл в ротонду Гроба Господня. Народу собралось чрезвычайно много. Половина, если не больше, всех собравшихся были туземцы разных исповеданий. Многие стояли в храме в красных фесках, а один прилично одетый европеец — в шляпе. Женщины-арабки, разряженные в широкие светлые платья, с множеством ювелирных украшений, заняли северную часть коридора храма Воскресения.

Крестный ход три раза обошёл вокруг кувуклии Гроба Господня, а четвёртый — вокруг греческого храма Воскресения. Здесь, как и всюду у греков, которых мне приходилось наблюдать в Палестине, богослужение и религиозные процессии не отличались такой величавой торжественностью, как у русских в больших городах. На лице святогробского монаха обыкновенно замечаешь или равнодушие, или скуку; всё его движения ленивы, апатичны.

— Сыты, заелись! — ответил мне мой сосед на моё замечание: — богаты стали! Они, ведь, тут служат не Богу, а мамоне. Вы спросите, сколько ему стоило, чтобы получить местечко при Гробе Господнем.

Я только вздохнул и ничего ему не возразил. Тяжело было говорить о таких вещах в святейшем на земном шаре месте, между Голгофой и Гробом Господним. Впрочем, надо заметить, что положение главы греческого духовенства, иерусалимского патриарха, несколько затруднительно. Он стоит между двух огней, поедающих его доходы с русских паломников: с одной стороны, он должен всегда удовлетворить членов синода; с другой — заботиться о нуждах патриархии. Поэтому я не удивился, когда увидел в Иерусалиме патриаршую гостиницу, то есть обыкновенную мирскую гостиницу, которую содержал патриарх для увеличения своих доходов. Но в Иерусалиме есть ещё другая греческая глава — настоятель Святогробского храма, архимандрит Евфимий, доходы которого с того же русского паломника будут побольше, чем у патриарха, да и торгово-промышленные предприятия его пошире и поразнообразнее. Тут уж святогробцы совершенно теряют нравственный облик монаха и становятся настоящими купцами-мирянами, хотя и в чёрной рясе. Благо ещё, что большинство наших простецов-паломников не видят и не понимают характера деятельности святогробских монахов, иначе вышел бы немалый соблазн для них.

Обходя приделы храма, мы прошли в северную часть его, где собралось много туземцев. Вдруг поднялся среди них гортанный крик, и на наших глазах две богато одетых арабки яростно бросились друг на друга. В один миг разлетелись кружевные и кисейные покрывала, волосы растрепались… Тут подбежали мужчины и с великим трудом разняли их; но они, продолжая ругаться, вырвались из рук мужчин и снова сцепились с ещё большей яростью. Толпа опять разняла арабок и отвела их по разным углам храма.