Константин Победоносцев - История Православной Церкви до начала разделения Церквей Страница 32

По принятии высокого епископского сана Амвросий сразу вошел в жизнь дотоле ему совершенно чуждую, и строго ежедневно выполнял свои новые епископские обязанности: утром, после домашних молитв, он совершал ежедневно богослужение и Святую Евхаристию. Затем принимался ревностно за изучение Священного Писания при помощи греческих толкователей и особенно Оригена, "чтобы самому научиться тому, чему он должен был учить других". Двери его были всегда открыты, всякий мог видеть его и всякий мог советоваться с ним. Когда кто-либо приходил к нему с просьбой о помощи, он немедленно оставлял чтение, все свое внимание посвящал делу просителя, и затем снова принимался за чтение. Бедные в нем находили друга, но и знатных и богатых он от себя не отталкивал; в интересах самой Церкви он поддерживал дружеские отношения с важнейшими сановниками Империи. Все свое время, и даже часть ночи, он проводил в занятиях, приготовляя те поучения, которые говорил народу во все воскресные и праздничные дни. Народ любил его и в его душе находил нежную ответную любовь. Но во всем величии своей нравственной силы Амвросий выступает на поприще политической деятельности. Государственным деятелем он был раньше, нежели стал епископом, что и дало особый оттенок его епископской деятельности. Он повел борьбу свою властно и спокойно, взирая на величие земное с высоты духовной, на которой утвердил свою душу Уже в первые годы епископства он показал свою бесстрашную независимость, когда, обратившись с речью к самому императору Валентиниану I, в церкви обличал пред ним беззакония его министров, злоупотреблявших императорской властью.

В царствование Валентиниана II он является грозным сокрушителем язычества: язычество коренилось гораздо сильнее на Западе, нежели на Востоке. Самые знатные римляне еще держались своей старой религии — не из убеждения в ее истине, но из гордого чувства не хотели отступить от предания своих предков. Язычество не служило препятствием для назначения на самые высшие должности. В самом сенате римская знать разделялась на две партии, христианскую и языческую, и между ними шла ожесточенная борьба по поводу жертвенника золотой статуи Победы, который с незапамятных времен стоял в сенате, но был уничтожен еще по повелению императора Константина. Языческая партия всячески ходатайствовала перед новым императором Валентинианом II о восстановлении жертвенника. Тогда Амвросий сказал свое слово, проникнутое сознанием конечного торжества той истины, в защиту которой он грозно возвышал свой голос. "Епископ, — писал он императору, — не может допустить решение, противное Церкви. Если ты уступишь их просьбе, то будешь уже этим самым отлучен от Церкви. Идти в церковь ты можешь — но там ты не найдешь священника, или найдешь такого, который воспротивится тебе!" Император не принял ходатайства язычников.

Язычество не было уничтожено, но видимо угасло. Борьба с язычеством не потребовала от Амвросия особенных усилий, но против арианского двора пришлось ему вести борьбу долгую и многотрудную.

Императрица Иустина была убежденная, страстная арианка. Она окружила себя арианским духовенством и с негодованием смотрела на постепенное исчезновение арианства в Италии под влиянием великого епископа Миланского. В 385 году, на праздник Пасхи, она потребовала от епископа, чтобы он уступил арианам сначала загородную базилику, а затем и самую большую церковь в городе. Амвросий спокойно, но решительно отказал. Два раза посланные от императрицы заявили ему, что он не может не уступить императорской власти. Амвросий отвечал, что он готов расстаться со всем, что принадлежит ему лично, даже со своею жизнью, но что не в его воле уступить святыню. "Храм Бога не может быть оставлен священником, и император не имеет власти над тем, что принадлежит Богу". Население города пришло в крайнее возбуждение; народ схватил одного арианского пресвитера на улице и вероятно убил бы его, если бы сам Амвросий за него не вступился. Солдаты, посланные занять церковь силой, обнаружили расположение перейти на сторону православных: многие из них прямо заявляли, что пришли в церковь лишь для того, чтобы присоединиться к молитвам епископа.

Императрица должна была уступить; но Амвросий чувствовал, что борьба еще не окончилась.

В следующем же году православный мир был повергнут в ужас императорским указом, которым предоставлялась арианам полная свобода иметь свое богослужение во всех церквах, а за всякое противодействие угрожалось смертью. Вслед за этим было повторено требование о передаче Миланской базилики арианам. Без страха епископ вошел в борьбу с грозной силой императорской беспредельной власти: он оставался непоколебим в своем решении, повторяя, что он не откажется от наследия своих отцов. Ему велено было оставить город, но он твердо отказался оставить свою паству. По просьбе народа, опасавшегося за жизнь его, он несколько дней и ночей провел безвыходно в церкви среди плачущей и молящейся толпы: ее молитва, как говорил он сам, была ему защитой. Военная стража, стоявшая вокруг церкви, позволяла всем входить в церковь, но никому не позволяла выходить из нее. Наконец поняла императрица свое бессилие. Победа епископа была полная.

В 390 году произошло знаменитое событие, с которым навсегда соединены в истории Церкви имена Амвросия и императора Феодосия. В Салониках случился народный бунт. Феодосии в порыве необузданного гнева, который при сильном раздражении охватывал его страстную душу, расположенную к добру и склонную на сострадание, приказал избить мятежных солунян, не разбирая зачинщиков и виновных. Епископ старался преклонить его к милости, но придворные советники, склонные льстить всякому движению царя, отговорили его от милости. Через несколько дней император раскаялся, но указ был уже послан. Для того, чтобы заманить народ, в цирке назначено было большое представление; народ набрался туда тысячами; тогда заперли ворота, и вооруженные воины бросились избивать кого попало. Началось страшное побоище, на котором в течение 3 часов погибло более 4000 человек всякого пола и возраста. Когда весть об этом избиении разнеслась по империи, всюду раздались вопли негодования. Православный император уподоблялся Нерону. Все взоры были устремлены на Церковь — на Амвросия. От Церкви ждали обличения и отмщения, и Амвросий выступил поборником оскорбленного человечества. В Милане ожидалось прибытие императора. Видеть императора как бы еще в самый час совершенного им преступления было невыносимо тяжело для Амвросия — оба люди крепкой воли, крепкой веры, были друзьями, любили и понимали друг друга. Амвросий удалился из Милана, а императору написал свое знаменитое письмо, исполненное духа ветхозаветного пророчества.

"Не смею — ни хранить молчание, ни относиться снисходительно к преступлению, — писал он. — Я призываю тебя к покаянию. Ты человек, и как человек ты должен покаяться, в слезах и уничижении пребывая перед Богом своим.

Прошу, убеждаю, заклинаю — сними этот грех со своего царства! Помни: никакой Ангел, никакой Архангел не может снять его — один Господь кающихся может простить тебя! Я люблю тебя. Я молюсь за тебя, но знай, что в присутствии твоем я не дерзну приносить бескровную жертву. Если ты веришь мне, прими, что я говорю тебе; если не веришь, прости меня, что предпочитаю Бога тебе".

Первая встреча Амвросия с императором была у врат Миланского собора. Невзирая на письмо епископа, император по установленному обычаю явился в храм; Амвросий грозным словом остановил его на самой паперти храма. "Ты согрешил перед Господом, — сказал он. — Какими ногами взойдешь ты во дворы Его? Какими глазами будешь смотреть на красоту Его? Как будешь ты воздевать в молитве руки, обагренные кровью? Удались! Не прибавляй греха ко греху…" "И Давид погрешил, — возразил император, — однако же Давид был прощен". "Ты последовал ему в своем грехе, — отвечал Амвросий, — последуй ему также и в его покаянии".

Император смирился. Он согрешил перед целым миром — его покаяние было столь же открытым, как и грех его: в продолжение восьми месяцев, повинуясь неуклонной воле Амвросия, император не дерзал вступать в церковь Божию; изгнанный из нее, он чувствовал себя как бы изгнанным из Царствия Небесного. Наконец он получил от епископа приказание вместе с другими кающимися явиться в храм. Император стал посреди них и открыто исповедовал свой грех, со слезами и рыданием умоляя Господа о прощении, повторяя в сокрушении души своей: О, Боже, оживи меня по слову Твоему!(Пс. 118: 107).

Гордый, непобедимый властитель вселенной признал за служителем Божиим власть поднять руку свою для благословения или проклятия во имя Бога Живого, от Которого никто уклониться не может.

Дружеское чувство между великим императором и великим святителем выразилось в последний раз в прощальном слове, которое сказал Амвросий над гробом Феодосия, скончавшегося в 395 году: "Я любил его, этого человека, милосердного и смиренного, чистого сердцем и кроткого душой. Я любил этого человека, который, обличение предпочитая лести, сумел, отложив свое царское величие, всенародно в церкви оплакать свой грех. То, чего устыдился бы частный человек — всенародное покаяние — не смутило этого императора… Я любил его — признаюсь в этом — и вот почему оплакиваю я его из глубины моего сердца. Надеюсь на Господа моего, что приимет Он молитву, которой напутствую эту незлобивую душу!"