Мария Кикоть - Исповедь бывшей послушницы Страница 33

С Пантелеимоной мы прекрасно ладили. Когда семинаристы стали помогать мне пасти, у меня появилось свободное время, а у Пантелеимоны появились деньги. Эти деньги она насобирала на православной ярмарке в Питере, куда ездила от Свято-Никольского монастыря. Деньги она собирала на наш детский приют «Отрада», как благословила Матушка - люди охотно жертвовали «деткам». Пантелеимона отвезла их м.Николае в монастырь. Матушка благословила эти деньги потратить на сестер скита, так как содержать нас обязан был наш монастырь, а не Епархия. Приют в то время в деньгах не нуждался. Пантелеимона решила пустить их на ремонт дома, где мы жили. Все лето мы делали ремонт: клеили новые обои, утепляли стены и полы, красили, штукатурили. Мы даже сами отреставрировали и покрыли лаком нашу древнюю мебель. Дом стало не узнать: до чего он стал красивым и уютным. Вокруг мы разбили множество клумб. Нам пожертвовали несколько ящиков полусухой рассады, которая у нас буйно разрослась и зацвела. У меня на коровнике родились три теленка разных цветов. Они были такие славные, что деревенские дети приходили с ними побегать и поиграть. Каждый день вечером мы служили вечерню, повечерие, утреню с канонами, а по воскресеньям пели в храме.

Я не надеялась, что Матушка про меня забудет. Неизвестно было, сколько она позволит мне тут наслаждаться жизнью. В то, что она просто оставит меня в покое я не верила, не такой это был человек. Свято-Никольский монастырь казался мне подобием ада на земле, это, пожалуй, самое последнее место, где бы я хотела оказаться. Для меня даже в ад был лучше — там хотя бы можно не врать. В Рождествено мне очень нравилось, даже не смотря на тяжелые труды, нигде еще я не чувствовала себя так хорошо и радостно. Я решила просто положиться на волю Божию и жить сегодняшним днем. В конце лета я, помогая Гале на огороде, нашла маленький нательный серебряный крестик. Я подняла его, опросила всех: никто крестик не терял. Тогда я решила, что этот крест Господь послал мне. Крест — значит испытания, это всем понятно. Мне казалось, что таким образом Господь дал мне самой выбирать, когда эти испытания должны начаться: стоит только надеть крестик. Он лежал у меня на полке с иконами и ждал, а меня мучила совесть, что я по малодушию отвергаю то, что послал мне Господь. Было страшно надеть его, так не хотелось никаких перемен. Тогда я по своему обыкновению решила узнать через Евангелие, чего мне ожидать в ближайшее время. Я помолилась и открыла наугад. Удивительно. Мне попалось место из Евангелия от Луки, где Господь цитирует пророка Исайю, одно из моих любимейших мест в Писании: «Дух Господень на Мне, Егоже ради помаза Мя благовестити нищым, посла Мя изцелити сокрушенныя сердцем, проповедати плененным отпущение и слепым прозрение, отпустити сокрушенныя во отраду, проповедати лето Господне приятно». На мой взгляд, это самое утешительное, что я могла найти. Я решила довериться Богу до конца — и будь что будет. Повесила этот крестик на шею, рядом с моим, и стала ждать.

Глава 39

Долгое время все шло как обычно. В начале осени к нам из монастыря прислали инокиню Ксению. Она провинилась тем, у нее в кармане нашли обертку от мороженного. Ксения утверждала, что этот фантик ей подкинули злопыхатели, никто так и не добился от нее вразумительного объяснения этому происшествию. Ксению я знала не очень хорошо, в монастыре мы редко пересекались на послушаниях. Здесь мы с ней начали общаться, она заходила ко мне поболтать, мы менялись книгами и ходили за грибами. Однажды вечером ко мне на коровник зашла Пантелеимона с серьезным видом и сказала, что ей нужно со мной поговорить. Мы вышли, и она сказала:

- Хочу тебя предупредить: будь осторожна с Ксенией.

- А что с ней не так? По-моему она вполне нормальная.

- Я ее знаю уже двенадцать лет. Более двуличного человека я не встречала. Матушка специально ее прислала, чтобы все тут высмотреть и написать.

- Но она говорит, что терпеть не может тех, кто пишет.

- А сама пишет, и еще как. И за это Матушка ей все прощает и позволяет. Думаешь Матушка не знает, что у нее мужик есть в деревне?

- Это на голубом уазике? Знакомый просто, никакой это не мужик.

- Да они уже не первый год встречаются, когда она здесь бывает. Он к ней и в больницу приезжал, когда она там с пневмонией лежала, привозил ей подарки.

- Да ну, не верю я во все это.

- Ну и не верь. А я тебя предупредила: ничего ей не рассказывай, а главное — не ругайся с ней, иначе пожалеешь.

Мне трудно было поверить, что можно, будучи инокиней, встречаться с мужчиной. Хоть я и видела, что голубой уазик приезжает каждый день на поле, где м.Ксения пасет коров, но я предпочла думать, что они просто дружат. М.Ксения тоже говорила, что Володька — небольшого роста мужичек лет сорока пяти с большими задумчивыми глазами — ее друг. М.Ксения несколько раз просила его помочь нам в хозяйстве: заколось телку, прибить вагонку в прихожей, починить трактор, он всегда соглашался и помогал. На нее он смотрел с большим удовольствием, даже восхищением, делал все, что она просила.

Как-то в воскресенье Пантелеимона, м.Матрона и Галя с Наташей уехали в монастырь, там был очередной «матушкин» праздник, на который обязательно нужно было явиться с букетом и подарками. Я, м.Евфрасия и м.Ксения остались в скиту. М.Ксения не ходила на наши службы, все уже к этому привыкли, поэтому мы с Евфрасией пошли служить, а Ксения осталась у себя в келье. На улице шел проливной дождь, коровы стояли дома. В середине повечерия я вышла к себе за нотами. Пока искала ноты, посмотрела в окно. Там была странная картина: под проливным дождем м.Ксения изо всех сил катила за ворота тачку, груженую мешками с комбикормом. Я поняла, куда она это везет. Несколько дней назад к нам заходила «бабка», так мы ее звали, наша соседка, и просила продать ей комбикорма. Пантелеимона отказала, потому что у нас самих было немного. М.Ксения с этой соседкой общалась. Ясно было, что она сама решила «толкнуть» комбикорм. Я подождала, пока Ксения вернется, потом одела дождевик, взяла тачку и пошла к «бабке». Бабкины ворота были открыты, а мешки лежали под деревом, укрытые пленкой. Я погрузила их на тачку и повезла обратно на коровник. Я надеялась тихонько вернуть комбикорм в коровник, чтобы никто ничего и не понял. Тут выбежала «бабка» и начала проклинать меня и мою жадность. Деньги Ксении она уже заплатила, хотя знала, что та не отдаст их в общую казну. Она бежала за мной до самого коровника, осыпая проклятиями. Ксению мы в тот вечер не нашли, она ушла в деревню к своему другу и позвонила оттуда в монастырь Матушке. На следующий день меня вызвали к игумении.

Глава 40

Я прихала в монастырь, готовая ко всему. Чтобы не бояться Матушки и позорно не трястись в ее присутствии, я выпила несколько успокаивающих таблеток. В это время Матушка как раз была у себя в игуменской. Там же я увидела м.Серафиму, м.Селафиилу, м.Еслисавету и еще несколько сестер. Когда я вошла и встала на колени перед Матушкой, она сразу спросила меня:

- Ну что, Маша у вас там с Пантелеимоной? Шашни крутите? Дружбочки?

Я сначала не поняла, о чем речь, но потом до меня дошло, что именно Ксения сказала Матушке.

- Да, Матушка, мы общаемся, она же старшая.

- Лучше бы помыслы писала своей старице, чем непонятно с кем общаться. (Напомню, что «старицей», то есть старцем без бороды, м.Николая называла себя).

Я подумала, что лучшая оборона — это нападение:

- Матушка, что благословите делать? М.Ксения ворует с коровника комбикорм и продает его в деревню.

Матушка смутилась, потому что обвинение в воровстве слышали другие сестры. Она начала тихим голосом объяснять мне, что Ксения не совсем в своем уме, блаженная, подвижница, ее поступки нам нельзя критиковать. Даже если она ворует — это часть ее подвига, если ее этого лишить — она погибнет. Чтобы я не сказала еще чего, Матушка предпочла меня срочно отослать обратно в Рождествено.

Ксения больше не разговаривала ни со мной, ни с Пантелеимоной, которая тоже отчитала ее за эти мешки и запретила ходить к Володьке. Ксения стала общаться с Наташей, хотя до этого говорила про нее гадости. Не знаю, что они вдвоем писали Матушке, но та звонила чуть ли не каждый день Пантелеимоне на мобильный и ругала ее и меня за то, что мы якобы состоим в блудных отношениях друг с другом. Никакие доводы не помогали: Матушка указывала на то, что два человека (Ксения и Наташа) пишут об одном и том же. То, что они могли договориться, в расчет не принималось. Матушке такой поворот событий был на руку: нужно было доказать, что от долгой жизни в скитах люди развращаются, а не спасаются. И еще это был повод вернуть меня обратно в монастырь. Ей не давало покоя то, что я по своей воле уехала в этот скит, она грозилась забрать меня обратно.

В разгар этих событий к нам в скит приехал батюшка Афанасий. Он ездил на Афон (его чада часто возили его в паломнические поездки). Батюшка был отдохнувший и довольный. Он знал, что у меня проблемы. Мы уединились с ним в гостевой келье и проговорили, наверное больше двух часов. Я говорила, что Матушка хочет вернуть меня в монастырь, но я вернуться не могу. Остаться здесь я тоже не могу, потому что, хоть это и епархиальное подворье, сестры находятся на послушании у м.Николаи и она вольна делать с ними все, что угодно. Домой поехать я не могу, потому что мне хочется все-таки жить по-монашески. Я просила Батюшку поговорить с м.Николаей, попросить ее оставить меня в покое, позволить жить здесь. Батюшка сказал, что этого он сделать не может. Может быть он просто не хотел вмешиваться во все это. Он советовал мне слушаться Матушку, читать святых отцов, больше молиться и уповать на Бога. Все как всегда. Батюшка подарил мне коробочку ладана и уехал, а на следующий день, вечером, м.Николая благословила мне вернуться в монастырь с покаянием, как блуднице.