Константин Пархоменко - Сотворение мира и человека Страница 33

Овец не было, ягнята не множились.

Коз не было, козлята не множились.Овца не рождала двойню.Коза не рождала тройню.Имени Ашнан, Изумрудносверкающей, Лахар-ОвцыАннунаки и великие боги не знали.

Или:

Там свинья зерна не пожирает.Вдова на крыше солод не рассыпает.Птица небесная солод тот не склевывает.Там голубь головою не вертит.

В этом же ряду стоит и фрагмент «Энума элиш», рассказывающий о первичном состоянии мира:

Когда вверху не названо небо,А суша внизу была безымянна,Ап су первородный, всесотворитель,Праматерь Тиамат, что все породила,Воды свои воедино мешали.Тростниковых загонов тогда еще не было,Тростниковых зарослей видно не было,Когда из богов никого еще не было,Ничто не названо, судьбой не отмечено.

Ничто в этих описаниях не говорит о счастливом существовании, это просто констатация отсутствия тех или иных элементов мироздания; таким образом, первобытная эра – это небытие, несуществование современных условий.

На вавилонском эпосе о творении – «Энума элиш» – надо остановиться отдельно, так как, хотя в основе его, как уже говорилось, лежат традиционные шумерские представления о возникновении мира, в этом эпосе содержится и ряд новых положений. Во-первых, это представление о последовательных поколениях богов, из которых каждое следующее превосходит предыдущее, во-вторых – теомахия, борьба богов, в-третьих – унифицирование многих функций различных божеств в образе Мардука.

Собственно месопотамская космогония теомахии не знала, и, хотя в ней тоже присутствует мотив борьбы богов, это борьба совсем иного плана, несоизмеримая с той, которая присутствует в «Энума элиш». В шумерских мифах часто появляется мотив состязания богов, но обычно все это в совершенно мирной форме (сказание об Энки и Нинмах, сказание о Ашнан и Лахар). В конце III–II тысячелетий до н. э. в космогонических мифах появляется мотив «забастовки» богов (например, сказание об Атрахасисе). Однако принципы деления богов на тех, кто недоволен, и тех, против кого это недовольство направлено, далеки от принципов «Энума элиш»: если там это принадлежность к младшему или старшему поколению богов, то здесь такими принципами может быть названа, скорее, принадлежность к определенной социальной категории. Что касается теомахии, то В.Г. Ламберт и уже окончательно Т. Якобсен показали, что этот мотив чужд собственно месопотамской космогонии и попал сюда из Угаритской мифологии. Рассмотрим основные положения Т. Якобсена, изложенные им в статье «Битва между Мардуком и Тиамат». В основе его работы лежит исследование происхождения и смысла личных имен двух сражающихся сил – Мардука и Тиамат.

В случае с Тиамат у исследователей не возникает особых сложностей. Тиамат – персонифицированный образ моря, и аккадское ti’amtum, позже tamtum – обычное слово для моря. То, что Тиамат всегда отождествлялась с морем, видно и из того, что некоторые переписчики «Энума элиш» заменяли форму Tiamat нормальной формой слова «море» tamtum. Это было бы невозможно, если бы переписчики и читатели не были уверены в тождественности этих понятий.

Сложнее с именем Мардука.

Самое раннее слоговое написание мы имеем от старовавилонского периода, оно дает форму marutuk. Таким образом, мы имеем дело с шумерским именем, состоящим из двух компонентов. Первый компонент, AMAR, с чтением mar переводится как «сын», мы это знаем из лексических текстов. Второй компонент, utuk (вышел из utu-(a)k), – это слово ud (возможны варианты d и t) плюс не выписанный полностью родительный падеж (для шумерского языка это обычное явление). Это слово имеет несколько значений, оно может переводиться как «солнце», «день», «буря». На материале эпоса Т. Якобсен показал, что в данном случае используется именно значение «буря». Хотя в тексте появляются сравнения Мардука с солнцем:

Малыш мой, сыночек! Малыш мой, сыночек!Сыночек – солнце! Солнышко божье!

Такие сравнения часто применялись к новорожденным. Гораздо больше описаний, свидетельствующих о Мардуке как властителе атмосферных явлений, таких как молнии и буря:

Он рот раскроет – изо рта его пламя!Выпустил молнию перед собою,Сверкающим пламенем наполнил тело.Дар отца его Ану, он вдоль сети расставил ветры.Он создал Разрушающий Ветер, Урагани Песчаную Бурю,Четыреждымощный ветер, Семишквальный,Мятежный, Непостоянный Ветер.Он направил ветры, что сотворил он, – всюсемерицу,За ним они встали – изнутри сотрясать Тиамат.Потоп, оружие грозное, поднял Владыка.На страшную взошел колесницу – непобедимыхВихрей.

И после сотворения современного мира из тела Тиамат Мардук оставляет область атмосферных явлений за собой:

Веянье ветра, дожди и холод,Воздымание бури – ее слюны истечение —Распределил, своей власти доверил.

Таким образом, битва, описанная в поэме, – битва между воплощениями грозы и моря. Встает вопрос: откуда в Месопотамии мог появиться такой мотив? Море здесь далеко на юге, оно не было одним из наиболее важных и знакомых составляющих в жизни местного населения. Но трудно предположить, чтобы миф возник, не имея под собой никакого реального опыта. Зато подобные мифы хорошо известны в западной части Ближнего Востока, в частности, в Древнем Угарите (миф о Баале и Иамму). Здесь сама естественная среда – зрелище Средиземного моря во время бури – вызывает образ глобального сражения богов. Т. Якобсен, а вместе с ним большинство современных ученых утверждают, что этот сюжет пришел в месопотамскую мифологию с берегов Средиземного моря.

Что касается времени заимствования, то этот мотив мог быть принесен аккадцами из своего предыдущего места обитания, мог появиться в начале периода Исин-Ларса, сам же Т. Якобсен придерживался мнения, что этот сюжет принесли амореи, основавшие Первую Династию Вавилона.

Теперь можно перейти к рассмотрению следующего вопроса. Если одна мифологическая система принимает в себя какой-либо элемент другой мифологии, то это происходит не случайно. В одной из своих статей Б. Ландсбергер писал, что влияние мифологии одних народов на мифологию других может быть самым разным: оно может стать стимулом к движению в новом направлении или, наоборот, привести к противостоянию, результатом которого будет усиление национальных идей. Вот и в нашем случае, раз в месопотамскую мифологическую систему так естественно влились элементы иной системы, значит, почва для такого заимствования была готова. Поэтому, отвечая на вопрос, почему в месопотамском эпосе появляется чуждый этой мифологии мотив борьбы поколений, необходимо помнить, что основная цель эпоса – возвеличить Мардука, показать законность его главенствующего положения в пантеоне. Именно в этом контексте становится понятным, почему так последовательно проводится идея поколений, каждое следующее из которых могущественнее предыдущего:

Явились Лахму и Лахаму и именем названы были.И, пока они росли и мужали,Тогда родились Аншар и Кишар.Они дни копили, множили годы,И наследник их – Ану, отцам своим равный.Ану-первенца Аншар себе уподобил.Нудиммуда сотворил по своему подобию Ану.Нудиммуд, отцами рожденный своими,Он разумом светел, многомудр и всесилен,Аншара, деда его, превзошел он премного,Меж богов-сородичей нет ему равных.И завершает эту цепочку поколений самыйсовершенный – Мардук:Его лик был прекрасен, сверкали взгляды!Изначально властна, царственна поступь!Он ростом велик, среди всех превосходен,Немыслимо облик его совершенен —Трудно понять, невозможно представить.

Все это должно было приводить читателя к осознанию того, что Мардук – прямой и законный наследник древних шумерских божеств, которые представлены в поэме старшим поколением богов. Но на каком основании, с точки зрения создателей (создателя) эпоса, Мардук и молодое поколение богов получает право убить своих родителей? Тиамат – главный противник Мардука – в поэме не выступает как персонификация абсолютного зла, да и вообще зло – не объективное понятие, особенно когда мы говорим о древности. Поступки Тиамат представлены даже в какой-то мере сочувственно в тексте: хотя молодые боги совершенно лишили покоя своих родителей, Тиамат терпит:

Но спокойна, безмолвствует Тиамат,Хотя тягостны ей их повадки.Не добры их пути, она же щадит их.А когда Апсу предлагает уничтожитьнарушителей спокойствия,Тиамат возмущена:Едва такое услышав, ТиаматВзъярилась, накинулась на супруга,В одинокой ярости вопияла горько,Злобою полнилось все ее чрево.«Как?! Порожденье свое уничтожим?!Пусть дурны их пути – дружелюбно помедлим!

И соглашается она на уничтожение только после того, как ее другие дети укоряют ее в не любви к ним: