Иларион Алфеев - Жизнь и учение св. Григория Богослова Страница 34

В заключительной части трактата Григорий развивает тему, с которой пастырские трактаты нередко начинаются — тему призвания. Непреодолимая для всякого священника антиномия заключается в том, что человек остро сознает свое недостоинство и вместе с тем слышит призывающий голос Бога, на который он должен откликнуться. Священство — задача, превосходящая силы всякого человека; на земле нет никого, кто мог бы справиться с ней своими силами. Тем не менее из рода в род, из поколения в поколение Бог избирает людей и поставляет их на служение алтарю, вопреки их недостоинству и нередко вопреки их нежеланию принять на себя бремя этого служения. Призвание и избрание зависит от Бога, но ответ на призвание — от человека: один соглашается сразу, другой медлит и колеблется. Сам Григорий, как мы помним, долго колебался и даже после рукоположения не сразу приступил к исполнению своих обязанностей. Для него дилемма состояла в том, что он считал себя неподготовленным к священнослужению и потому не желал принимать сан, тем не менее он боялся проявить непослушание своему отцу–епископу.

Размышляя над этой дилеммой, Григорий обращается к опыту ветхозаветных пророков, которые по–разному откликались на зов Божий, и ссылается, в частности, на библейский рассказ о бегстве пророка Ионы от лица Божия:

…Для него, пожалуй, было некоторое извинение… в том, что он отказывался от пророческой миссии, но для меня разве осталось бы какое‑либо место для извинения или оправдания, если бы я продолжал упорствовать и отказываться от… возлагаемого на меня бремени служения? Ибо если бы… кто‑то согласился со мной, что я гораздо ниже того (уровня), который (необходим) для священнослужения Богу, и что надо сначала стать достойным церкви, а потом — алтаря, и сначала достойным алтаря, а потом — начальственной (должности), то другой, пожалуй, не освободил бы нас от обвинения в непослушании… Но я снова обращаюсь к истории и, наблюдая самых благоискусных мужей древности, нахожу, что из тех, кого благодать избирала когда‑либо для начальственного или пророческого служения, одни с готовностью откликались на зов, другие же откладывали (принятие) дара, но ни те, ни другие не подвергались осуждению: ни отказывавшиеся — за их боязнь, ни соглашавшиеся — за их готовность. Ибо одни благоговели перед величием служения, другие же с верой следовали за Призывающим. Аарон изъявил готовность, а Моисей прекословил; с готовностью послушался Исаия, а Иеремия боялся своей молодости и не прежде дерзнул на пророческое служение, чем получив от Бога обещание и силу, превосходящую возраст.[551]

Во всех цитированных текстах ясно прослеживается одна мысль: высота священного сана требует от его носителей духовного и нравственного совершенства. В Слове 2–м Григорий нарисовал образ идеального священнослужителя, полностью соответствующего своему высокому призванию; задачей своей собственной жизни Григорий поставил возвышение до этого идеала. Двадцать лет спустя, на исходе своей епископской карьеры, он с церковной кафедры засвидетельствует, что поставленная задача им выполнена, и произнесет следующие слова:

Мало у меня стадо? Однако не носится по стремнинам. Тесен у меня загон? Однако недоступен для волков, не примет внутрь себя разбойника, и не войдут туда ни воры, ни чужаки. Знаю наверняка, что некогда увижу свою паству более многочисленной. Даже из нынешних волков многих надо будет мне причислить к овцам, а может быть и к пастырям. Это благовествует мне Пастырь добрый, ради Которого полагаю я душу за овец. [552] Не боюсь и того, что стадо мало, [553] ибо за ним удобно следить, так как знаю моих, и мои знают меня. [554] Они знают Бога, и Бог знает их. Овцы мои слушаются голоса моего, [555] который сам я услышал в Божественных Писаниях, которому научился от Святых Отцов, которому также учил во всякое время, не соображаясь с обстоятельствами времени, и не перестану учить; с которым я родился и с которым уйду. Их зову я по имени.., и они идут за мной, [556] потому что питаю их на водах покоя; [557] они следуют и за всяким пастырем, который таков, как я…[558]

Величие сана и недостоинство его носителей

Григорий прекрасно понимал, что далеко не все священники и епископы его времени соответствовали своему призванию. Контраст между представлением Григория о священстве и теми священнослужителями, которых ему приходилось встречать в жизни, был разителен. Разочарование клириками своего времени возрастало у Григория с годами — по мере того, как он узнавал все большее число своих собратьев. Критика недостойных священнослужителей содержится уже в Слове 2–м; [559] однако именно в поздних произведениях Григория эта критика становится наиболее резкой: пожалуй, никто из восточных Отцов Церкви до Григория не высказывался столь негативно по поводу служителей Церкви. Рассмотрим несколько наиболее характерных текстов Григория, в которых речь идет о пороках священнослужителей, а также о недостатках церковного устройства.

В Слове 18–м, произнесенном в Назианзе в 374 г., Григорий говорит о беспорядках, которыми в его время сопровождалось избрание епископов. В древней Церкви епископы, как правило, избирались народом, однако избрание утверждалось архиерейским собором; епископом обычно становился кто‑либо из клириков, впрочем, случалось, что народ отдавал предпочтение мирянину, даже оглашенному. [560] Именно так произошло в Кесарии во время избрания Евсевия, предшественника Василия Великого. Избрание сопровождалось" "жаркими спорами" ", народ разделился на партии, один предлагал одного, другой другого; наконец все сошлись на кандидатуре Евсевия,"отличного по жизни, но не запечатленного святым крещением" ": его взяли силой, при помощи войска, вступившего в город, и возвели на престол. Когда собрались епископы, они были" "вынуждены" "утвердить избрание, крестить Евсевия и рукоположить во все священные степени. Совершив это, они, однако, удалились из города и составили собор, на котором объявили хиротонию недействительной: причиной такого решения было, во–первых, то, что епископы действовали по принуждению, а во–вторых, то, что новоизбранный епископ был не в ладах с гражданскими властями.[561]

Подобное происшествие имело место в том же городе несколько лет спустя, когда епископ Евсевий умер. И на этот раз споры вокруг избрания были" "сколь жаркими, столь и безрассудными" ", впрочем реальным кандидатом на престол был один человек — Василий, который и стал новым кесарийским архиереем. Описывая эти события, Григорий указывает на недопустимость вмешательства гражданских властей в поставление архиереев и вообще выступает против участия народа в этом деле; гораздо более целесообразным представляется ему избрание епископа" "назореями" ", т. е. монахами,"на которых только, по крайней мере, в большинстве случаев, и должны лежать подобные избрания.., а не на людях богатых и влиятельных или на буйстве и безрассудстве народа, да притом и из народа людей самых ничтожных" ".[562]

Мысль Григория об избрании епископа монахами не получила продолжения в практике Восточной Церкви. Тем не менее практика всенародного избрания епископа и в самом деле исчезла, [563] вмешательство же гражданских властей, хотя и продолжалось на протяжении всей истории Церкви, всегда признавалось не вполне законным. Роль монахов в церковном управлении неуклонно возрастала, что впоследствии [564] привело к монополии монашества на епископские должности.

Критика Григория касалась также нравственного состояния современного ему епископата и клира. В Слове 21–м, посвященном святителю Афанасию Александрийскому, Григорий описывает плачевное нравственное состояние священнослужителей времен арианской смуты. Он жалуется на то, что епископы захватывали власть силой, что своими пороками и своей богословской беспринципностью они подавали отрицательный пример мирянам, что их строгость или снисходительность по отношению к народу диктовалась лишь меркантильными соображениями, а не соображениями пастырской пользы. Всем подобным епископам противопоставляется Афанасий:

С самого момента своего восшествия на престол он поступает не так, как те, которые недостойно захватывают какую‑либо власть или наследство: он не впадает в гордыню от роскоши (епископской жизни). Последнее свойственно священникам ложным, (получившим сан) противозаконно и недостойным своего призвания, которые, приняв священство, ничего не привносят с собой, которые ни в чем не потрудились во благо, которые оказываются одновременно учениками и учителями благочестия и которые прежде, чем очистились сами, очищают других. Вчера святотатцы, а сегодня иереи; вчера отлученные от таинств, а сегодня тайноводцы; закореневшие в пороках и новички в благочестии; продукт человеческой милости, а не благодати Духа. Эти люди, повсюду пришедшие к власти при помощи насилия, в конце концов гнетут и само благочестие. Не благодаря их нравственности вверяется им сан, но благодаря их сану (другие верят в их) нравственность… Им скорее следует приносить жертвы за себя самих, чем за неведение народа; [565] они непременно грешат в одном из двух: или, нуждаясь сами в снисхождении, бывают чрезмерно снисходительны, так что не пресекают порок, но учат ему, или строгостью своего авторитета прикрывают собственные дела.[566]