Игорь Смолич - История Русской Церкви. 1700–1917 гг. Страница 35

А вот мнение А. В. Романовича–Славатинского: «Отношение государства к Церкви в России, конечно, не определяется не только системой цезарепапизма, но и системой протестантского сумм–епископата (summus episcopus — верховный епископ. — Ред.), но тем не менее, начиная с Петра В<еликого /> или, лучше сказать, с «Духовного регламента», старорусская система гармонического сочетания государства и Церкви нарушилась в смысле утраты Церковью ее внутренней самодеятельности и подчинения ее бюрократическому элементу» [312].

Русские исследователи церковного права не могли удовлетвориться одной констатацией этих фактов. Н. Н. Суворов замечает по поводу статьи 42: «В качестве христианского государя он (император) есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры, блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния. Блюстительство логически немыслимо без принятия мер на пользу правоверия и благочиния, т. е. без правительственной власти». В своеобразии этих отношений между государством и Церковью Суворов видит признаки византийской традиции, хотя и не готов назвать ее цезарепапизмом. «Титул «блюстителя» не в России сочинен, а перешел из Византии. Идея блюстительства выражалась там в названии царя «епистимонархом» (™pisthmonЈrchj), т. е. наблюдателем за исполнением всеми церковно–должностными лицами их церковных обязанностей, или «попечителем, радетелем во всем и промыслителем». Царская церковная власть простирается на то, что в католическом церковном праве называется potestas jurisdictionis [законодательная власть (лат.)]. В этой области всякие должностные правомочия духовных лиц имеют своим источником верховную власть» [313]. «Император не может издавать законы о вере, устанавливать истину христианского догматического и нравственного учения… Император законодательствует в Церкви, поскольку она есть юридический порядок, основанный на традиционном православии, не изменяя этого традиционного православия и не внося в него новых догматов, но регулируя церковную жизнь в духе этого православия». Так как «Духовный регламент», а позднее также Основные законы 1832 г. устанавливали подчинение Святейшего Синода (как высшего церковного управления) императорской власти, то все законы, касающиеся церковного управления, по заключению Суворова, «суть законы государственные, а не церковные» [314].

В новых Основных законах от 23 апреля 1906 г. определялось: «Государь император осуществляет законодательную власть в единении с Государственным советом и Государственною думою» (ст. 7) и «Никакой новый закон не может последовать без одобрения Государственного совета и Государственной думы и восприять силу без утверждения государя императора» (ст. 86) [315]. Эти новые положения не могли не затронуть и Церковь. Кроме того, в Основных законах 1906 г. за Государственной думой признавалось право законодательной инициативы. Исключение составляли только главнейшие законы. Но Государственная дума была органом народного представительства в государстве, подданные которого принадлежали не только к разным христианским конфессиям, но и к нехристианским религиям. Различные законопроекты, которые обсуждались или были приняты в течение 1906–1917 гг. на заседаниях четырех Государственных дум, прямо или косвенно касались и церковных вопросов [316]. Принципиальное значение, однако, имел тот факт, что статьи 63–65 Основных законов от 1906 г. об отношении императорской власти к Церкви не затронули прежних установлений на этот счет, несмотря на перемены в государственно–правовой структуре Российской империи, которая с 23 апреля 1906 г. являлась конституционно ограниченной монархией [317]. Впрочем, принимая во внимание статьи 7 и 86, эти установления можно было теперь толковать в ином смысле. Н. Н. Суворов совершенно игнорировал это обстоятельство. В новом издании своего «Учебника церковного права» (1913) автор остался на прежней точке зрения, что «верховная самодержавная власть русского императора содержит в себе и государственную, и церковную власть» [318].

Еще дальше идет профессор П. С. Казанский. Содержание статьи 64 Основных законов от 1906 г. (т. е. статьи 42 Свода законов от 1832 г.) он отождествляет с упоминавшимся выше примечанием к этой последней, толкуя его в том смысле, что власть управления Церковью принадлежит в полной мере императору и что «император — не посторонняя православной Церкви государственная власть, но именно глава Церкви». Конечно, Казанский понимает выражение «глава Церкви» не в том смысле, в каком «английские короли являются главой англиканской Церкви»; он пишет далее: «По наиболее распространенному воззрению, государь император наследует в этом отношении власть византийских императоров» [319]. Следовательно, Казанский приписывает императорской власти такой объем полномочий, что она оказывается владеющей не только jura circa sacra [правами, затрагивающими Церковь (лат.)], но и jura in sacris [правами внутри самой Церкви (лат.)]. Мнение Казанского находится в резком противоречии с трактовками других специалистов по государственному праву. Н. И. Палиенко комментирует статьи 64 и 65 в соответствии с общим смыслом российского государственного права, как он его понимает. Последнее, по мнению Палиенко, всегда делало различие между правительственной властью и законодательной властью, и это различение находит себе подтверждение в статье 10. Палиенко заключает выводом, что император обладает лишь государственной властью. Если границы этой власти по отношению к Церкви и не обозначены, то из статьи 64 тем не менее следует, что император не вправе изменять, дополнять или отменять догматы веры. Пределы и нормы императорской власти в отношении Церкви имеют религиозно–этический характер. Они требуют, как считает Палиенко, «автономности Церкви и свободы ее от государственной опеки, вмешательства в сферу ее внутренней жизни». Коль скоро в Основных законах не говорится о какой–либо особой церковной власти российского императора, то, следовательно, он обладает только государственной властью. Свои законодательные полномочия по Основным законам 1906 г. (ст. 7, 11, 86, 87, 107) и согласно Уставу Государственной думы (ст. 31) он осуществляет только во взаимодействии с Государственным советом и Государственной думой. Это значит, что и государственное законодательство по отношению к Церкви возможно лишь с санкции обоих этих учреждений [320]. С такой точкой зрения согласны Б. Е. Нольде, особо подчеркивающий ясную формулировку статьи 7, и Н. И. Лазаревский [321].

В этой связи надо заметить, что de facto правительство само сделало выводы в отношении церковных дел из нового законодательства. Святейший Синод представил на рассмотрение III Государственной думы ряд законопроектов, часть которых, как, например, проект закона об организации приходских общин, относились к чисто церковным вопросам [322]. Вместе с тем обер–прокурор Святейшего Синода Б. К. Саблер, который сам же и вносил законопроекты, в своей речи в Государственной думе 5 и 12 марта 1912 г. пытался истолковать статью 65 в том смысле, что «Церковь наша должна находиться совершенно вне политического гнета законодательных учреждений. Она должна быть совершенно самобытна» и подчинена только самодержавию [323]. Влияние точки зрения Казанского здесь несомненно. Но специалисты по церковному праву сходятся с историком государственного права Е. Н. Темниковским в том, что российским Основным законам ничего не известно о какой–либо чисто церковной власти. Темниковский считал, что император является носителем и органом высшей власти в Русской Православной Церкви, и эта власть императора выражается непосредственно в законодательстве и в указах высшего управления… Указы высшего управления являются также указами государственной власти. Нет ни одного церковного закона, который не был бы одновременно законом государственным. Святейший Синод есть «подчиненный императору, вторичный орган, т. е. чисто государственное учреждение, как и другие учреждения светского управления. Хотя Русская Церковь и сохраняет свою внутреннюю каноническую организацию и свой порядок, но с чисто формальной, юридической точки зрения она представляет собой часть государственного управления, ведомство. В Основных законах 1906 г., правда, нет новых формулировок касательно особого положения Церкви и ее отношения к императорской власти, но зато изменился сам порядок принятия законов. Этим изменением, по Темниковскому, обусловлены перемены и в законодательстве по церковным делам, ибо оно могло теперь осуществляться лишь с одобрения обоих законодательных органов — Государственного совета и Государственной думы [324].