Софроний Сахаров - Подвиг богопознания. Письма с Афона (к Д. Бальфуру) Страница 35

Письмо 24. О воле Божией, ведущей на Голгофу

О возведении в сан. О познании воли Божией. О книге Иоанна Креста

Афон, 17–18 (30–31) мая 1936 г.[331]

Глубокочтимый батюшка отец Димитрий!

Благословите.

Старец отец Силуан и я радуемся по случаю возведения Вас в сан архимандрита и от всей души поздравляем Вас, εὐχόμεθα καὶ εἰς ἀνώτερα. Мы рады, что у Вас так благоприятно складываются все обстоятельства. Старец Силуан говорит, что это Вам в утешение за скорби, понесенные здесь. Ваши письма я прочитал ему лишь на этих днях, так как я был болен, никуда не выходил из больницы, а отец Силуан не знал, что я слег.

Вопрос о том, где Вам пребывать, можно считать вполне исчерпанным, и возвращаться к нему, после Ваших писем, нет нужды. Старец Силуан говорит, что если по мнению достойных доверия людей есть воля Божия на то, чтобы Вы жили в Греции и учились, то с его стороны остается только желать Вам успеха.

Затем мы вообще говорили о том, как познается воля Божия и каких видов она бывает. Можно сказать, в мире все без исключения совершается по воле Божией, и не будет ошибки. Однако благочестивые люди никогда не переставали искать волю Божию. Здесь имеется в виду, конечно, воля Божия благая, угодная и совершенная[332]. Способный совершеннее познавать сию последнюю — поставляется выше. На этом принципе построена священная иерархия (согласно свт. Дионисию Ареопагиту).

Старец Силуан (и тем более я) не претендуем на обладание сим великим даром и потому не можем не отступить, когда высший нас свидетельствует иначе, чем мы. Противиться воле Божией мы не дерзаем. Дерзание становится тем более трудным, чем в большей мере человек сознает свою ответственность пред Богом за данный совет или указание. А мы все-таки боимся Бога. Теперь нам лучше. Мы покойны и рады за Вас, потому что и мы для Вас не искали ничего, кроме воли Божией. Нам лучше еще и потому, что теперь ответственность, в случае ошибки, в большей мере ложится на того, кому Вы последовали.

Итак, по Вашим письмам видно, что общими усилиями найдена воля Божия. Да будет с Вами Господь. Трудность искать волю Божию состоит в том, что нет внешних признаков, по которым с определенностью можно было бы решить этот вопрос. Ни благоприятно складывающиеся обстоятельства, ни, наоборот, скорби и трудности — не являются окончательным критерием.

Есть еще одно обстоятельство, помимо приведенных Вами в письме, лишающее возможности быть настойчивым и требовать послушания. Воля Божия нередко ведет на Голгофу. Кто это сознает, кто сам ходил этим путем, тот вряд ли решится быть настойчивым и повелительным.

Прошлое письмо к Вам я закончил исповедью моего отчаянного душевного состояния. Вы в утешение и назидание прислали мне выписку из книги de St Jean de la Croix и тем заставили меня прочитать всю книгу. Для меня это настоящий подвиг. Вы знаете, что я уже давно сравнительно потерял всякую трудоспособность. Даже по — русски мне тяжело прочитать несколько страниц серьезной книги. Но теперь я Вам глубоко благодарен и за переведенную выписку, побудившую меня читать книгу, и за самую книгу, и за всю Вашу любовь ко мне. Ваш ответ на мою жалобу показал мне Вас с новой стороны и сделал по — новому близким. Из боязни быть неправильно понятым и потому соблазнить, я избегаю говорить о своем душевном состоянии. С другой стороны, я считаю полезным иногда близкому по духу человеку сказать о трудностях нашей жизни. Быть может, я ошибаюсь… Но лично я всегда почерпаю новые силы, когда узнаю, что претерпели прежде нас шедшие по этому пути.

В этом отношении книга de St Jean мне оказала помощь. St Jean поразил меня глубиной психологического анализа. Некоторые душевные состояния, которыми он главным образом занят, у него описаны с удивительною последовательностью и целостностью. По методу и терминологии отличаясь значительно от восточных отцов, он в своих главных нравственно — догматических положениях находится в согласии с ними и стоит на высоте величайших из творцов восточной аскетики. Читая St Jean, встречая отдельные места, иногда целые страницы (и даже подряд несколько), с удивительной точностью описывающие то, что мне и самому приходилось так или иначе переживать, я чувствовал прилив сил и решимости терпеть с благодарностию неизбежные скорби и трудности нашего пути. Быть может, когда — нибудь мы будем говорить об этом подробнее. Устал я писать.

Как бы ни разошлись наши дороги здесь, я верю, что ἀμεταμέλητα τὰ χαρίσματα καὶ ἡ κλῆσις τοῦ Θεοῦ[333] и что в будущем веке любовь Божия уже совершенно соединит нас.

Преданный Вам

грешный иеродиакон Софроний

Письмо 25. Об истинном монашестве

О величии призвания и собственном ничтожестве. Встреча с отцом Иоанном Шаховским. О черном иночестве. «Заживо во аде». Подвиг самопознания. О совлечении естественного мира. Об оскудении монашества на Афоне. Об Иоанне Креста. О мытарствах и чистилище

Афон, 10 (23) сентября 1936 г.[334]

Возлюбленный о Господе глубокочтимый отец Димитрий!

Благословите.

Ваши письма ко мне после Вашего отъезда с Афона сделали Вас близким мне по — новому, я бы сказал, что теперь в Вашем лице я обрел себе нового брата, в каком — то отношении более дорогого, чем тот, которого я видел в Вас раньше. Письма Ваши стали носить характер черно — иноческий[335]. Является ли это новою нотою в Вашем устроении или Вы только теперь обнаружили несколько свое настоящее лицо, что раньше скрывали, причем обнаружение это вызвано Вашим желанием ободрить меня в моем бедственном положении?

Вспоминаю, как Вы четыре года тому назад писали из Литвы, полный недоумения, как это можно держать ум во аде… ведь это воображение… что недопустимо при молитве… а теперь Вы так просто и ясно поняли это и выразили в письме к старцу отцу Силуану. Теперь Вы для меня служите опорою вследствие более полного взаимного понимания; и то, о чем я раньше не решался говорить, дабы не соблазнить или не напугать, теперь стало в центре Вашего внимания. Все — таки нас так мало («малое стадо»[336]), что каждый отдельный человек, готовый пойти по этому скорбному и тесному пути, является большою нравственною поддержкою для изнемогающих и малодушных подобно мне.

Вы не представляете себе, быть может, как мне дороги Ваши призывы терпеть и мужаться. Я действительно изнемог. Я, несмотря на то, что не имел «иллюзий… о легкости духовных достижений», все же встретил трудности, превосходящие все мои предположения, и убедился в своем ничтожестве, размеры которого от меня раньше были сокрыты.

Я сознаю величие монашеского пути, а осознание своей ничтожности, обнаружившейся довольно скоро на этом пути, породило во мне сомнение в правильности избрания мною его. Могу сказать, что я своего призвания не нашел, не понял, не услышал. Однако я сознаю совершенную невозможность для меня идти иным путем, найти иную форму служения Богу и ближнему. «Ты влек меня, Господи, и я увлечен, Ты сильнее меня и превозмог»[337]. Таким отрицательным образом решается вопрос обо мне. Я не хотел, потому что сознавал трудность, и вместе увлекался. Я упорно противился Богу, но Он нашел способ принудить меня. И теперь мне непосильно тяжело; я положительно раздавлен. Причина болезни внутри, поэтому невозможно облегчить мое состояние изменением моего внешнего положения и условий. Так снова отрицательным образом решается вопрос и о месте моего пребывания.

Вчера уехал от нас игумен отец Иоанн (Шаховской). Жалею, что он не остался у нас на больший срок, не дал нам насладиться его обществом. Это человек какой — то особой чистоты, как ангел; благодать Божия очевидно почивает на нем. Он как-то по — детски открыто любит Бога, и потому беседа с ним доставляет глубокое наслаждение, исцеляюще действует на душу. Я готов писать о нем много; я хотел бы почаще иметь общение с ним, хотя бы только видеть его. И при всем том, как ни парадоксальным покажется Вам это, он убедил меня в превосходстве «черного иночества» своим сдержанным отношением к нему. Он находит возможным заменить существовавшие до сих пор монастыри трудовыми братскими артелями, видимо, отдавая преимущество трудовой, но, конечно, соединенной с молитвой и целомудрием жизни среди мира. Служение ближним и проч.