Лев Тихомиров - Руководящие идеи русской жизни Страница 35

XLIV

Универсальность и совершенство Верховной власти. — Сравнительные свойства монархии. — Ее возможное будущее

Сторонники «современного» парламентарного государства любят указывать на будто бы «универсальность» и «совершенство» этого строя. Такие утверждения, в сущности, не имеют никакого ясного смысла. В отношении всех основных начал Верховной власти можно сказать, что они универсальны, то есть при известных условиях пригодны для каждой нации и столетия; но точно так же нет ни одного начала власти, которое было бы пригодно при всех условиях. В этом последнем смысле никакой «универсальности» в них не может быть. Если же «универсальность» измерять исторической мерой, то монархия, наиболее часто встречаемая у наибольшего числа наций при наиболее разнообразных условиях, конечно, по преимуществу заслуживает названия формы универсальной.

Что же касается совершенства, то в рассуждении о нем может быть две точки зрения. Во-первых, совершенной может быть называема такая конкретная форма власти, которая наиболее разумно осуществляет свой собственный принцип. В этом смысле могут быть одинаково совершенны и монархии, и республики. Но во-вторых, совершенство форм власти мы можем измерять еще тем, насколько каждая из них удовлетворяет запросам наиболее высокой общественности. В этом смысле, конечно, наиболее совершенным должно быть признано монархическое начало.

Значение государства состоит в том, что оно дает место сознательному человеческому творчеству в широких пределах национального или даже (в идеале) всемирного союза. Но это творчество имеет своим источником силы частные, которые тем более деятельны, чем более верны каждая сама себе, своему основному принципу. Общее творчество, стало быть, тем более широко, чем свободнее и сложнее творчество частных сил. Государство поэтому совершенно тем более, чем более оно допускает в общем творчестве существование и действие сил частных, составляющих нацию или человечество, если оно когда-либо дорастет до такого единства. Более совершенным принципом Верховной власти является тот, который в наибольшей степени допускает в коллективном единстве существование и жизнедеятельность сил частных.

С этой стороны монархия в идее имеет все преимущества перед демократией и аристократией.

Монархия основана на Верховной власти идеального объединяющего принципа. Но Верховная власть идеального объединяющего принципа не исключает, а даже требует действия частных подчиненных принципов. Наоборот, другие принципы Верховной власти имеют естественное стремление исключать действие других. Демократия, основанная на Верховной власти количественной силы, по существу, враждебна влиянию нравственной силы как в ее аристократических формах, так и формах единоличного влияния. Существование всякой нравственной силы само по себе подрывает значение силы численной. Демократия поэтому тяжело ложится на внутреннем творчестве нации. Монархическое Самодержавие свободно от такой тенденции. Оно, конечно, не допускает преобладания численной силы над нравственной, но, подчиняя значение большинства господству идеала, самим большинством разделяемого, Монархическое Самодержавие не уничтожает значения этого большинства, а только отнимает у него возможность быть тормозом развития целого общества. Таким образом, государство при монархической Верховной власти наилучше обеспечивает качественную сторону коллективного творчества.

Но Самодержавная Монархия наилучше обеспечивает также и количественное коллективное творчество, ибо особенно способно к объединению больших и разнородных масс. Один из недостатков демократии состоит в том, что чистое проявление народного самодержавия физически возможно только в государствах очень малых. Теперь вошло в моду делать упреки Руссо за то, что он будто бы проектировал республики в 10 тысяч человек. Руссо ничего такого не проектировал[61], а совершенно правильно указывает только, что в сущности совершенная демократия возможна лишь в небольших общинах. Это, безусловно, верная мысль. Самодержавие народа способно сохранить непрерывность и постоянство действия Верховной власти лишь при самых микроскопических размерах государства. Как только государство перерастает эти пределы, самодержавие народа должно прибегать к суррогатам: представительству или диктатуре. Но представительство есть уже искажение народного самодержавия, ибо не выражает той народной воли, которая существует в действительности (то есть духа народа), но задается невозможной задачей выражать такую народную волю, какой совсем не существует на свете, и в результате создает правительство, отрезанное от народа, то есть, стало быть, лишает Верховную власть (самодержавного народа) участия в управлении; это же управление всецело отдает в руки правящего сословия политиканов, составленного крайне плохо и об интересах собственно нации не заботящегося[62].

Что касается диктатуры, то, будучи учреждением высоко целесообразным для отдельных чрезвычайных мер (в каковых случаях она одинаково практикуется и монархией), диктатура не может дать постоянного правительства иначе как в форме узурпации, упраздняющей все достоинства всех форм Верховной власти и соединяющей все их недостатки.

В то время, как демократия только искажаясь может охватывать более значительные территории и более многочисленные нации, монархия, напротив, черпает лишь новые силы от расширения области своего владычества. Чем больше эта область, чем сложнее проявляющиеся в ней силы частного творчества, тем более растет и уясняется объединяющий их идеал, который в слишком малом и однообразном государстве остается как бы дремлющим и не сознающим своего содержания. Пределы расширению Империи под властью Монархического Самодержавия устанавливаются только человеческой способностью иметь общие высшие идеалы.

Что касается аристократии, то в отношении количественного национального творчества она еще слабее демократии.

Давая и количественно, и качественно более возможности развития нации, для обеспечения которого и возникает государство, монархии в такой же степени превосходят демократию в установлении прочности и единства правления. Ибо единства народной воли почти никогда не существует, а потому Верховная власть в демократическом государстве, как правило, имеет те недостатки (шаткость, переменчивость, неосведомленность, капризы, слабости), которые в Единоличном Самодержавии являются лишь как исключение. Единство воли в отдельной личности столь же нормально, как редко и исключительно в массе народа. В организации самого управления Монарх точно так же свободно и безопасно пользуется гораздо большим числом природных сил общества, чем демократия. В общей сложности можно сказать, что Верховная власть в лице Монарха даже в средних своих образцах действует более разумно и твердо, чем демократия высоких образцов.

При этих очевидных преимуществах монархии немудрено, что она составляла до сих пор как бы естественную норму государственной жизни человечества. В истории чаще всего мы встречаем именно ее, и величайшие эпохи национального творчества в большинстве случаев отмечаются именами монархов. Современные демократии (во Франции, в Америке) обещают изменить ход истории, но уж слишком плохо исполняют обещание. Все более, напротив, становится вероятным предположение, что и современные запросы народов не будут на самом деле удовлетворены, пока не дорастут до того идеального состояния, при котором способна будет и во Франции, и в Америке явиться монархия и совершить то, что неспособны сделать их демократии.

Трудность возникновения и поддержания монархии зависит лишь от того, что она требует присутствия в нации живого и общеразделяемого нравственного идеала. Если бы нации никогда его не теряли, человечество, быть может, не знало бы иной формы Верховной власти. Но в исторической действительности мы видим и борьбу, и смену этих идеалов, и крайнее их помутнение, а это уже все условия, при которых монархическое начало или совсем невозможно, или неспособно развернуться во всем доступном ему совершенстве.

Будущее монархического принципа в современных культурных странах определяется, без сомнения, тем, какое окончательное направление возобладает в миросозерцании культурного мира. В этом общем процессе выработки миросозерцания свою значительную роль может иметь политическая наука. Если ее усилия направятся на серьезное, действительно научное наблюдение основных форм власти, монархическое начало, по всей вероятности, будет наукой снова выдвинуто как орудие спасения и развития современной культуры, подобно тому, как это уже было в античном мире после такого же периода господства демократической идеи.