Джон Ричардсон (Джаядев дас) - Никогда не говори, что умрешь Страница 36

В последующие шесть летних недель 1986 г. я погружал Шелли в очень ранние главы её книги жизни, что принесло нам более захватывающие результаты. Но сеанс регрессии на 6-й неделе, оказался самым интересным. Мы погружались всё глубже и глубже. Мы могли видеть эволюцию одной жизни за другой. Во время одного необычного сеанса мы обнаружили себя в середине VIII в., и как всегда ожидали знакомую рутину вопросов и ответов.

Джон. Оглядись вокруг себя. Как ты думаешь, ты внутри или снаружи?

Шелли. Я внутри дворца императора в Шонбране, в Вене.

Д. Ты живёшь там?

Ш. Конечно же, нет! Я должен буду играть здесь на фортепьяно для императора вместе с Наннерль.

Д. Кто эта Наннерль?

Ш. Моя сестра.

Д. Понятно. Разумеется, ты превосходно играешь на фортепьяно. А ты уверен, что настолько хорош?

Ш. (шаловливо) Я — лучший в мире.

Д. Правда? А сколько тебе лет?

Ш. Мне шесть лет.

Д. Можешь ли ты назвать своё имя?

Ш. Может быть, если вы назовёте мне ваше.

Впервые между мной и моим пациентом возникла взаимная связь. Такое возможно, но в редких случаях. Иногда какой-нибудь дух или привидение присутствует рядом с душой пациента. Для того, чтобы убедиться, привидение это или нет, нужно провести регрессию в другую известную нам жизнь. Если это привидение, оно откажется покинуть жизнь, с которой мы имеем дело, и захочет остаться в так называемом выгодном для него положении на столько, на сколько это возможно. Я быстро переместил Шелли в жизнь Анабель Сингх. Не было и малейшего следа сопротивления или нежелания. Удовлетворённый тем, что это была она, а не какое-то другое лишённое тела существо, желающее позабавиться, я продолжил.

Д. Меня зовут Джон. А как тебя зовут?

Ш. Ну ладно. Меня зовут Вольфганг.

Вот теперь-то я и узнаю кое-что стоящее о музыке XVIII в. Кстати, мой отец и Чарли предпочитали исключительно музыку XVIII в. Я почувствовал, что эта личность, несомненно, имеет большой вес в истории человечества, и сделал то, чего прежде никогда не делал. Я попросил Шелли открыть глаза прямо в состоянии транса и дал ей блокнот. Приподняв её так, чтобы она могла видеть, что делает, я поместил ручку в её руку и попросил расписаться.

Замираю в ожидании... Мы снова отправились в то время. Я знал, что Шелли — левша, и слегка удивился, когда она начала писать правой рукой очень необычным почерком, именуя себя Вольфгангом Амадеем Моцартом.

Но он же не Амадей, он — Амадеус, да и Моцарт пишется с одной «t», а не с двумя. Я сделал заключение, что всем хочется быть знаменитыми, и с тех пор расценивал оставшихся пациентов с некоторой долей скептицизма, хотя и не переносил свои выводы на Шелли. Теперь я сожалею, что не придавал этому вопросу большего значения. Я владел некоторой информацией, позволявшей мне «бросить вызов» Шелли. То, что я знал, было даже на марках написано. Много чего о той регрессии я уже позабыл, но кое-что всё-таки намертво застряло в моей памяти. Шелли утверждала, что играла с Марией Антуане, не называя её Марией Антуанеттой. В тот момент Моцарт поскользнулся на начищенном до блеска полу в коридоре и ударился головой. Мария Антуане подняла его и даже поцеловала, а Моцарт попросил её выйти за него замуж. Вот что я помню с первого сеанса «Регрессий Моцарта».

Шелли оставалась невозмутимой. Любой гипнотерапевт по регрессиям сказал бы: «Нас всегда атакуют мысли: почему всё время королева Шеба, Клеопатра или Нельсон? Почему мы обнаруживаем только их? А где же обыкновенные люди?» В большинстве случаев это и были обыкновенные люди с обыкновенными жизнями, что ясно и понятно демонстрировали большинство регрессий (я проделал примерно 20 тыс. регрессий). Но порой можно натолкнуться на знаменитость, которую можно вычислить с помощью такой техники. А ещё реже вы можете позволить себе пойти дальше и узнать об этой личности чуточку больше.

Всё больше и больше так называемые воспоминая начали беспокоить Шелли. Она всячески пыталась поделиться со мной наиболее яркими из них. Я расспрашивал Шелли об изученном материале по истории классической музыки, которая, конечно же, относилась ко времени Моцарта. Но из-за воспаления гланд она перестала посещать эти уроки и никогда больше к этому не возвращалась.

Хотелось бы добавить, что она много чего придумала о жизни Моцарта. Не изучая этот вопрос самостоятельно, доказать что-то довольно сложно. Я знал немногое о его жизни и стал подумывать, что оказываю ей медвежью услугу, выслушивая её рассказы без способности подтвердить достоверность событий. Наконец, я пошёл в библиотеку и нашёл там несколько книг о Моцарте. В то время в клинике накопилось много работы, и, как не прискорбно, мне пришлось отложить это занятие на некоторое время.

Однажды ей захотелось посмотреть фильм «Amadeus». Шелли интересовало моё мнение. Я ответил, что она имеет на это полное право, но следует помнить, что если она серьёзно рассчитывает на то, что поклонники Моцарта примут её всерьёз, в ответ она может услышать, что всю эту информацию она взяла из фильма.

С раздражением заявив, что это её вовсе не волнует, она ушла. Чувствуя, что мне нужно посмотреть фильм до неё, я помчался в магазин и схватил копию. Ну вот, дело сделано. Мои дети и Шелли взволнованно поставили фильм. Всем очень хотелось понять, вокруг чего столько шума.

Во время одного важного телефонного разговора неожиданно раздался пронзительный зов Шелли. Попросив прощение у собеседника, который любезно принял моё извинение за чрезвычайную ситуацию, я побежал в гостиную, где с дистанционным управлением сидела Шелли. Указывая на остановленный кадр, с чувством превосходства, она воскликнула:

 — Вот! Смотрите! Я же вам говорила!

И мы снова прокрутили сцену, где Моцарт посещает императора в свои двадцать лет.

 — Добро пожаловать, Моцарт.

 — Но ему же не шесть лет, разве не так.

 — Папа, помолчи, — сказал мой сын. — Послушай сначала.

Император продолжал:

 — Моцарт, вы помните, как посещали дворец вместе с сестрой Наннерль, когда вам было шесть лет? Вам тогда было всего шесть. Вы поскользнулись и упали, моя дочь подняла вас и даже поцеловала. А потом вы попросили её выйти за вас замуж. Помните?

Шелли повернулась ко мне со словами:

 — Вы помните?

 — Да, я действительно помню. То, что мы только что увидели и услышали, — действительно очень интересно. Но ты же говорила, что упала в коридоре, а император говорит, что ты упала со стула у фортепьяно.

 — В кино неверно. Я поскользнулась на полу. Вы что верите всему, что читаете в газетах или смотрите по телевизору?

В последующие несколько дней, Шелли всё больше начала вспоминать жизнь Моцарта. Толчком послужила информация из фильма. Я понял, что пришло время начать изучение книги о великом музыканте.

В одной из таких книг «Моцарт: от святого к мирскому» я обнаружил первые «свидетельства», что он действительно поскользнулся в коридоре, в точности как утверждала Шелли. В фильме события действительно описывались неправильно.

Потом я попросил у неё прощения и с ещё большим рвением углубился в изучение удивительной жизни Моцарта. Я провёл беседу с её изумлёнными родителями. Мы обнаружили дополнительные подтверждения, которые, возможно, тоже являются серьёзным основанием, что Шелли не ошибалась. В пять лет Шелли и её брата Сэма отдали местной учительнице фортепьяно, госпоже Челлис. В первый раз, когда Шелли села за пианино, госпожа Челлис гордо объявила родителям, что она — потенциально самая лучшая пианистка, из тех, кого ей приходилось когда-либо видеть. Сэм был тоже хорош. Такой же талантливый. Так как они были очень одарёнными, казалось, что и Шелли, и её брат быстро освоят игру. Но с недельными занятиями и регулярной практикой они так и остались на втором уровне пятилетнего возраста. Взвесив все факты, я осознал, насколько страдал бедный Моцарт из-за своего мастерства. Я почувствовал, что его талант стал причиной отсутствия быстрого прогресса. Навык есть, но Шелли отказывается использовать его так же, как в прошлой жизни, когда Моцарт стал испытывать трудности, за которыми последовали страдания. И всё это лишь для того, чтобы отправить его в могилу в молодом возрасте.

Теперь всё понятно. Так вот почему фортепиано больше не будет сильным звеном в этой жизни. Как музыкант, могу точно сказать, что она очень способная. Шелли может написать превосходную песню прямо из своей головы, безо всякого музыкального сопровождения, к тому же она очень любит музыку. Но нет. Больше этого не повторится. Это уже было когда-то.

Не было никакого секрета и в том, что она любила младшего брата, но никогда не была его близким другом, каким могла бы быть. Во время следующего сеанса регрессии (я сопротивлялся, как мог), мне удалось обнаружить невероятную причину такого враждебного чувства.