Андрей Кураев - Оккультизм в православии Страница 38

Слово "чародеи" есть в славянском переводе Писания (2 Тим. 3, 13): "Лукавии же человецы и чародее преуспеют на горшее, прельщающе и прелыцаеми". Русский текст говорит о "злых людях и обманщиках". Греческое γοητε может означать и колдунов, и шарлатанов. Латинский перевод говорит о seductors - "соблазнителях". Важно отметить, что как для апостола Павла, так и для его переводчиков опасность "чародеев" состоит не в том, что они "вредительствуют", а в том, что они вводят в заблуждение, соблазняют, прельщают. Поэтому вполне обоснованно святитель Феофан поясняет, что под чародеями славянского перевода "должно разуметь не волхвов и магов, а лица, очаровывающие представлением лжи красною и увлекающие вслед ее... Лукавии человецы и чародеи будет посему: лукавые и обольстительные проповедники лжи"[262]. "Чародейство" опасно не своим "колдовским" наполнением, а тем, что оно несет с собой обман и прельщение.

Так что нигде в апостольских текстах нет призывов бояться силы языческой магии. И даже на страницах Ветхого Завета мы не видим магической власти языческих жрецов над Израилем. Например, мы видим, что Сатана испросил у Бога дозволения коснуться болезнью и горем Иова, но мы не видим, чтобы он это сделал через посредство языческого жреца или колдуна.

В новозаветные же времена о всех "порчах", "насланных болезнях" и "наговоренных продуктах" апостол Павел ясно сказал любителям "бабьих басен": "Идол в мире ничто" (1 Кор. 8, 4). И тогда же он с сокрушением заметил: "Но не у всех такое знание" (1 Кор. 8, 7). Знают ли распространители современных сказаний о "порчах", что во втором веке Климент Александрийский называл тайным апостольским преданием? Это было разрешение есть идоложертвенное (Строматы 4, 15). Апостольский Собор, чтобы не смущать христиан, обращающихся из иудаизма, постановил: воздерживаться от идоложертвенного (Деян. 15, 29). Но для тех, кто понял суть Евангелия и избавился от еврейских привычек и языческих суеверий, апостол Павел сказал другое: "Мы имеем власть пить и есть" (ср.: 1 Кор. 9, 4)[263]. Если даже "идол... ничто", то зачем же верить, что будто бы через "наговоренные" иголку, воду, вещь или пищу в человека, не ведавшего ни сном ни духом об этих "наговорах", может войти некая злая сила? Если даже в мире идол есть ничто, то зачем же приписывать ему какую-то значимость в Церкви?

Итак, Писание не дает оснований для того, чтобы жить под страхом "порчи". В мире Библии немыслимы события, подобные следующему: "Одна женщина работала кладовщицей. И как-то одна сотрудница попросила ее подписать ей фиктивный документ, что учреждение якобы получило столько-то пищевого масла, а после этого масло потихоньку списать. Кладовщица была женщиной честной и на такой подлог не согласилась. Тогда сотрудница с угрозой ей сказала: "Ты у меня это масло всю жизнь будешь помнить". После этого она сама или через чародеев навела колдовство, "порчу" на кладовщицу и дочь ее. Кладовщица заболела эпилепсией. И как-то ранней зимой она пошла на реку, лед под ней проломился, и она утонула. Дочь ее тоже стали преследовать бесы, она перенесла в жизни много несчастий и наконец пришла к священнику на отчитку, чтобы избавиться от действия колдовства"[264]. В этом мире нет Бога, но есть только бесы и их служители. И Бог столь бессилен, что не может избавить от колдовской мести человека, поступившего по совести и закону. И в таком мире жить поистине страшно.

Теперь обратимся к свидетельству Предания. Достовернейший голее Предания - это вероучительные определения Вселенских Соборов. Но ни в догматических определениях Вселенских Соборов, ни в изложениях веры и вероучительных книгах нашей Церкви, ни даже в "Катехизисах" и "Законах Божиих" - нигде в качестве части православного вероучения не именуется вера в "порчу" и в угрозу, устремляющуюся к нам со стороны языческих практиков.

Несомненно, что падшие духи могут входить в души и жизнь людей, сознательно к ним обращающихся. Несомненно, что христианин (крещеный человек), обратившийся к оккультному миру за каким-либо чудом, рискует получить "обслуживание по полной программе" вплоть до одержимости[265]. Спорен вопрос о границах влияния падших духов на жизнь нехристиан, если последние прямо к ним не взывают.

Неясен вопрос о том, может ли один язычник магическим путем воздействовать на жизнь и здоровье другого язычника. Но если предположить, что по просьбе неких язычников падшие духи смогут контролировать жизнь и здоровье христианина, то встает вопрос: от чего же нас защитил и спас Христос? Богатства и земной власти Своим ученикам Он не дал. И вот оказывается, что на частицу Его Тела, на церковную частицу (даже на "божественную больную") любая знахарка может наслать любую напасть... Утверждающие, что такая власть у язычников есть, просто хулят Христа.

Богословие - наука практическая. Помимо теоретических выкладок, я предложу для пастырского обсуждения очень простой вопрос. В московском Музее искусства народов Востока открылась "школа магии". Один из ее уроков описывается в газете "Мегаполис-экспресс"[266]. По уверению оккультистки, некий "Учитель", в Москве "исполняющий поручения своих зарубежных коллег", "совершил надо мной обряд раскрещения". Раскрещенная ученица, научившись оккультной практике, затем якобы смогла материализовать душу своего умершего мужа и даже зачала от него через два года после его смерти...

Предположим, что по прошествии времени эта "раскрещенная" ведьма решила покаяться и вернуться в Церковь. Должен ли священник крестить ее вторично? Священник должен проверить глубину ее покаяния - да. Уяснить меру решительности ее отказа от ее колдовского прошлого - да. Призвать ее к публичному отречению от сатаны и дел его - да. Наложить епитимью - да. Но должен ли священник перекрещивать ее? Перекрещивание означало бы, что сатана может налагать свою печать на человеческую душу с такой же силой, как и Спаситель, что он может изничтожить крещальный дар Бога человеку. Это означало бы признание того, что по влиянию на нашу жизнь Бог и диавол равномощны. Такое предположение было бы кощунством. И церковная традиция о подобных случаях говорит однозначно: как бы ни были велики грехи человека по крещении, но крещение не повторяется: "Верую во едино крещение во оставление грехов". И это значит, что нет у сил тьмы власти до конца стереть печать Христову в душе человека.

Кроме того, вопрос здесь стоит и аскетически. К чему приковано наше зрение, что мы переживаем острее: могущество нашего врага или силу нашего Господа? Вера в "порчу" и боязнь ее есть именно обращенность нашего взгляда в сторону предполагаемого зла. Но если в поле нашего зрения не Бог, - значит, мы сами находимся в состоянии отпадения от Бога. И значит, тем беззащитнее мы пред стихиями падшего мира. Следовательно, чем более человек интересуется "порчей" и "сглазами", чем больше боится их, - тем и в самом деле он дальше от Бога и тем доступнее он для предметов своего страха. Посему не колдунов надо искать, а Бога, не на "порчу" озираться, а Бога взыскивать.

Поэтому в творениях святых учителей Церкви отсутствует тема "порчи" и противостояния ей. Христианин не должен обращаться к нецерковным религиозным практикам - об этом отцы предупреждают постоянно. Но если предположить, что язычество само может вторгаться в жизнь того христианина, который и не помышлял взывать к духам, - то что же остается от той свободы, которую, по торжественному уверению апостола Павла, даровал нам Христос?

Напомню, что святитель Василий Великий (Правила, пространно изложенные в вопросах и ответах, 55) среди причин болезни не отмечает "наведенную порчу" или вред, причиненный христианину колдуном-язычником (которых во времена святителя Василия было весьма много). И страшнее всех чудовищ, опаснее сонма бесов и всех бесноватых святитель Иоанн Златоуст полагает завистливого сребролюбца: "Я... желал бы... жить со множеством беснующихся, нежели с одним из страждущих такой болезнью <сребролюбием>. Сребролюбцы считают врагом своим человека, не причинившего им никакого вреда, желают сделать рабом свободного и ввергают его в бесчисленные бедствия; напротив, беснующиеся ничего другого не делают, как только в самих себе питают болезнь. Первые ниспровергают множество домов, заставляют хулить имя Божие, являются заразой городов и всей вселенной; а мучимые бесами более достойны сожаления и слез... представим себе человека, извергающего из очей своих огонь, черного, вместо рук имеющего на обоих плечах своих висящих драконов; представим у него такие уста, в которых вместо зубов вонзены острые мечи, а вместо языка находится источник, изливающий яд и испускающий смертоносное питие; представим, что чрево его пожирает более всякой печи, истребляет все ввергаемое, а ноги как бы крылатые и быстрее всякого пламени. Пусть лицо его будет составлено из собачьего и волчьего; пусть он не будет произносить ничего человеческого, но будет издавать из себя звуки нестройные, отвратительные и страшные; пусть также и в руках у него будет пламень. Может быть, вам представляется страшным сказанное мною; но я еще не изобразил его надлежащим образом. К сказанному надобно присовокупить и еще нечто: пусть он поражает встречающихся с ним, пожирает и терзает плоть их. Но сребролюбец гораздо хуже и такого чудовища"[267].