Софроний Сахаров - Таинство христианской жизни Страница 38

Жить по-христиански нельзя, по-христиански можно только умирать.

Спасение, понимаемое как ОБОЖЕНИЕ человека, непременно связывается с необходимостью свободы человека. В силу сего характера спасения не мыслится нами ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ как непреодолимый никаким путем РОК. ПОКАЯНИЕ во Христе дано всем человекам; силою истинного покаяния преодолевается всякое зло в нас. Последнее ЗЛО — смерть (см.: 1 Кор. 15:26).

Свобода и предопределение — несовместимы. Но БОЖЕСТВЕННОЕ ПРЕДВЕДЕНИЕ возможно без лишения нас свободы самоопределения, хотя мы и не постигаем, как сие происходит в Творце всяческих — Боге. Однако и нам дается иногда некий опыт ПРЕДВИДЕНИЯ той или иной реакции того или иного, незнакомого нам, человека на что-либо.

Свобода человеческой ЛИЧНОСТИ-ИПОСТАСИ в начале нашей жизни пребывает в состоянии потенции, которая в процессе нашего подвига переходит в АКТУАЛЬНУЮ свободу человека.

«В начале» Бог все сотворил Своим повелением: «Да будет» (Быт. 1:3 и далее). С человеком же после сего Он действует, не навязывая силою любить Его, но открываясь ему, человеку, КАК ОН ЕСТЬ в Самом Себе. Сие самооткровение Божие нам заключено в данных нам Христом заповедях. Свободное пребывание наше в духе этих заветов Божиих уподобляет нас Ему, обожает нас, сообщая нам Божественный образ бытия.

ВЕЧНОСТЬ есть Царство Святой Троицы, исполненное нетварного Света. На Земле Царство сие переживается нами в двух аспектах: как молитва чистым умом, сопровождающаяся видением нетварного Света, и, второе, как святая нравственность — всеобъемлющая любовь. Молитва чистым умом и переживание христоподобной любви в плане психологическом принимают форму субъективного состояния, но в своем существе они суть действие Бога в нас и принадлежат онтологическому плану, как Ум и Любовь Божества: Любовь в Премудрости и Премудрость в Любви. Единство сих двух есть Красота надмирная, которую явил нам в Своем воплощении Логос Отца. Узреть сию Красоту есть дар Отца Небесного (ср.: Ин. 6:44–46) и прикосновение к нам Духа Святого, от Отца исходящего.

ВЕЧНОСТЬ есть Сам Бог в Своем Бытии. Она убегает от всякого логического определения: непротяженная в своем существе, она объемлет протяженности всех веков. Опыт сей вечности дается нам, когда мы чистым умом пребываем всецело в Боге. Мы вечны постольку, поскольку пребываем в Боге и Бог пребывает в нас. Уверовавшим во Христа дано обетование, что «будет Бог все во всем» (1 Кор. 15:28). Когда сие совершится, тогда только мы явимся обладателями вечности в полноте. В пределах же Земли, как живущие еще во плоти, мы являемся причастниками вечности лишь отчасти: постольку, поскольку мы пребываем в Боге и Бог пребывает в нас.

Чувство вечности то усиливается, то ослабляется в нас в зависимости от меры благодати, изливающейся на нас.

Иногда оно, Чувство, достигает такой силы, что временный мир забывается, уходит куда-то позади нас; иногда же оно бывает менее сильным, но все же ясно ощущается в душе. Более обычным состоянием людей является, когда земная реальность превалирует и вечность становится неощутимою. Но наблюдается и такое состояние человека, когда он не только не осознает своего бессмертия, но и верит в него с трудом и даже не допускает его, бессмертия, возможности для нас.

Я много раз повторяю слова: чувство и ощущение. Понимать их надо как духовное состояние, а не как эмоциональное. Всецелая обращенность к земле, к плотским переживаниям убивает в нас и чувство вечности, и даже веру в Бога. Началом же рождения свыше — от Духа — является вера в Божество Христа; и жизнь по заповедям Его, Христа, доводит до великой силы ощущение бессмертия, до очевидности.

Возможно и на путях философского, отвлеченного; мышления прийти к утверждению нашей вечности. Но здесь я имею в виду нечто качественно иное: неподдающееся выражению в слове состояние духа нашего, недоказуемое знание, реальное переживание вечности и Бога. Человек, введенный по дару Божию в сферу Божией вечности, по возвращений своем в обычное людям мироощущение начинает видеть все окружающее его иным образом. Пребывая в Боге, верующий осознает себя свободным существом и бессмертным. Вне свободы — не живется бессмертие. Через смертность человек становится рабом, от всего зависящим, во всем ограниченным.

Состояние зависимости человека от вещественного мира противостоит его духовно-нравственным свойствам. Усилиями творческого разума люди достигают частичного освобождения от космических сил, что мы рассматриваем как материалистическую культуру. Но как бы велики ни были завоевания в этой области, все же последняя форма нашего рабства — смертность — остается непреодоленной. В этом мире на всем лежит печать тления. Никакой научный и культурный прогресс не снимает с нас цепей рабства смерти и поэтому не может удовлетворить исканиям нашего духа, по образу Божию созданного.

Наша последняя цель — бессмертие в лоне Божества — реализуется не иначе как путем хранения заповедей Евангелия,

Как часто мне приходила мысль, что человечество в массах еще находится в состоянии semianimal (полуживотном), «преадамовом». И те, которые идут навстречу Богу, желающему вдохнуть в них Свою нетленную любовь, становятся включенными в великий процесс обожения созданного по образу, в силу воспринятого дыхания Божия. Они способны познавать Вечного. Древний, полуживотный тип умирает, рождается новый в бессмертие. Это новое рождение непременно связывается с опытом смерти старого.

Глубока идея Бога о нас. Мы поставлены пред чудной тайной творения бессмертных богов. Христово Евангелие ждет от нас великого мужества: поверить в возможность для Бога сообщить нам Свою жизнь. По завершении Божественного о нас плана, нетварная и безначальная жизнь нашего Создателя станет нашей, «нашим богатством» (ср.: Лк. 16:10–12). Конечно, всем без исключения необходимо много молиться, чтобы через горячую в течение десятилетий молитву исцелить нашу натуру, чтобы мы стали способными «усвоить» сие обетование, прежде чем покинем сей мир. [Живя в этом мире], будучи одним из его «атомов», мы неизбежно видим проходящий через нас поток великой космической жизни, поэтому не только возможно, но и почти неизбежно, что нас так или иначе коснется всякая грязь греха. Необходим для нас такой момент, когда мы можем выбросить за борт нашего корабля все, что грозит ему потоплением, как это бывало в древние времена во время бури, чтобы облегчить корабль.

Убедился из моего малого опыта, что любовь, простая, братская, проявленная к человеку, непременно принесет плод жизни; и если не сейчас, в данный момент, то в день всеобщего великого воскресения она раскроет себя в своем богатстве. Молитва от искреннего сострадания, принесенная Богу Истинному, — в духе и истине любви Христа — пребывает вечно хранимою Богом. Психологически мы можем забыть о ней, но онтологически она пребывает в сфере Божественной и встанет рядом с нами в великий день Последнего Суда — встанет безмерно более прекрасною, преображенною, как сила нетленной жизни.

Ад Христа не был адом неприязни, но любви. По слову Старца Силуана: «Чем больше любовь, тем больше страданий душе». {Архимандрит Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 153.} Жизненный опыт каждого из нас подтверждает слова Старца: любовь неизбежно страдает в этом мире и непременно связана со страданиями. Возможно даже сказать, что когда мы действительно любим, то любим больше, чем самого себя. Происходит некий странный обмен: любовь отдает себя, свою силу и жизнь тем, кого любит, в ответ же воспринимает на себя или в себя страдания возлюбленных. Есть, однако, в бытии мира сей дивный закон: умирая в пределах Земли, любовь воскресает в вечности в безмерно умноженной силе. И ей, любви, принадлежит вечность, она несет в себе силу воскресения, она объемлет собою, включает в себя и познание, и радость, и свет; вне ее — ни в чем нет никакого смысла. Так говорил и великий Павел, и другие отцы наши: без любви все добродетели обращаются в ничто (см.: 1 Кор. 13:1–13).

Умалять в нашем сознании мысль Творца о человеке не есть дело смирения, но ошибка и даже великий грех. Всем нам необходимо иметь мужество подойти к содержанию данного нам Божественного Откровения «открытым лицом и, взирая на славу Господню, преображаться в ТОТ же образ от славы в славу, как от Господня Духа» (2 Кор. 3:18).

Духовная жизнь

Я волею уходил в глубины мрака. Побуждающим мотивом к усилиям совлечься данной нам формы «бывания», исполненного неизбывных страданий, было искание непоколебимого бытия. В моей художественной работе в моменты, когда мне казалось, что я уловил чудо красоты, я желал повелеть сему «моменту»: «Остановись!» Но ничто не пребывало устойчивым, на всем лежала печать нетления. И рана ложилась на душу.

Что же, собственно, тяготило меня? Был элемент отталкивания от бессмысленности всего, что осуждено на погибель; умирание внушало мне страх и отвращение: смерть не есть решение проблемы — в ней я ощущал отрицание всего существующего. «Земля и все дела на ней» (2 Пет. 3:10) воспринимались духом в их обреченности; нигде не виделось спасение; все утопало в бездонности вечного мрака.