Тихон (Агриков) - У Троицы окрыленные Страница 4

Дело-то все в том, что тема этой книги — окрыленные и на небо вознесенные, и о них я буду писать дальше. Но мне хочется привести маленький пример того, как сюда, к Преподобному Сергию, приезжают души умученные и почти убитые или же еще младенческие и неоперившиеся и получают душевные и вместе физические силы, окрыляются по молитвам Преподобного Сергия и затем вновь улетают в неведомые края, в нелегкую и опасную земную жизнь.

Одна совсем больная девушка приехала во святую обитель. Хотя была тихая и ясная погода, она шла и почти падала, как клонится и падает былинка от дыхания ветра. Девушка была семнадцати-восемнадцати лет, маленькая ростом. Бледность ее лица показывала довольно плохое состояние здоровья, а потухший взор говорил о безнадежности, о потерянной молодой жизни. Она совсем птенец, выброшенный из теплого гнезда. Неоперившаяся крошечная птичка среди бурных волн жизни.

Но вот ее стали часто видеть в Троицком Соборе. Она обычно стояла в тени колонны и внимательно вслушивалась в пение молебна. Как много нового увидела и услышала она здесь! Точно совершенно иной мир открылся ей на земле святой обители Сергия. Она видит, она чувствует живую силу, какую-то новую жизнь, доступную и ей, заброшенной, больной, обманутой. Несколько дней она молилась или не молилась, а просто присматривалась к этой новой жизни.

И вот однажды, когда чредной гробовой иеромонах особенно четко и прочувствованно читал акафист Преподобному Сергию, она неожиданно почувствовала, что плачет. Стыд-то какой, нелепость — плакать, когда кругом чужие люди! Да она ни разу в жизни ни от чего не плакала. Сколько ей пришлось претерпеть обид, горечи, неправды, унижений — она никогда не плакала. Нет. А вот теперь плачет. Отчего, почему? Да и слезы эти такие сладкие, радостные… Отчего это они такие? А когда иеромонах стал читать Святое Евангелие и дошел до того места, где Господь говорит: «Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененные» (Мф. 11, 28), — бедная девочка прямо зарыдала вслух. Было слышно, как слова срывались с ее дрожащих уст: «Господи, Господи, где же Ты был, как же я Тебя не знала раньше? Как мало я прожила, но как много сделала зла, и Ты зовешь меня к Себе…».

После этого видели ее причастницей. Она была необыкновенно тиха, кротка и светла, как ясный день. В потухших ранее глазах теперь загорелась новая жизнь. Даже бледные ланиты покрылись розовым румянцем. Когда ее осторожно спросили: «Как тебе, Лида?», она помолчала, незаметно смахнула незваную гостью-слезу и тихо-тихо, как-то стесняясь, ответила: «Я ведь не знала, что так хороша жизнь с Господом… Несколько раз я пыталась покончить с собой, но вот…» — она запнулась. Волнение охватило ее сердце. Слезы радости обновленной жизни заструились по ее щекам. Плакали и люди, старушки утирались кончиками своих головных платков. Девушки, чтобы не заплакать, стыдливо отворачивались.

Успокоившись, Лида твердо сказала: «У Преподобного я вновь возродилась, я окрылилась… Я теперь опять лечу в мир, чтобы загладить грехи прежней своей жизни». И, воодушевленная, укрепленная силой Божией, окрыленная, она со слезами покинула святую обитель Сергия Преподобного и… улетела… Где она сейчас, эта бедная одинокая птичка? В какие края занес ее бурный ветер жизни?..

Вот и все. Кончилось мое введение. Теперь пойдет главное сочинение о душах, у Троицы окрыленных и в горний мир вознесенных.

Ученый владыка

Архимандрит Вениамин (Милов) (1887–1954)

Монахов множества наставника тя

почитаем, отче наш Сергие: твоею бо

стезею воистину право ходити познахом…

Тихой утренней звездой явился Сергий Преподобный на благодатном церковном небосводе. И как на бурном море мореплаватели направляют свой корабль на правильный путь, руководствуясь небесной звездой, так на бурном житейском море благодатная тихая звезда Радонежского смиренного подвижника вела к Небесному Иерусалиму многие, многие души. Они добровольно избрали стезю Преподобного Сергия и по этой узкой, но правильной тропе поднимались к духовным высотам. Бесконечно счастливы те люди. Презирая дольняя, они всей душой искали горняго. Возлюбив Господа Иисуса Христа, они возлюбили и тот тесный, но спасительный путь, который Он, наш Спаситель, указал во Святом Евангелии.

Вот пред нами тихой смиренной поступью проходят сонмы святых апостолов, мучеников, святителей, преподобных, праведных — и сколько, сколько их… Они идут, еле касаясь земли, идут через века, через поколения. Какие они счастливые! Сколько в них света, сколько тепла, радости, надежды… Идут они и тихо манят и нас за собой… «Монахов множества наставника тя почитаем, отче наш Сергие…».

И раньше, и теперь, и в будущем, и до скончания века евангельская стезя Преподобного Сергия не зарастет. Это мы видим своими глазами, видим, удивляемся и… прославляем Промыслителя Бога, так дивно все устрояющего к нашему спасению. Так дивно, предивно и премудро…

Нет лучшего счастья на земле, чем испытать духовное возрождение, обновиться душой для новой святой жизни, на своем опыте почувствовать радость богообщения. Нет большего счастья под солнцем, чем познать на себе красоту жизни в Боге и твердыми ногами встать на стезю заповедей Божиих. А самое высокое и превысокое счастье — прожить остаток дней своей земной жизни благочестиво и богобоязненно и увенчаться венцом нетленным, венцом вечной награды на Небесах. Именно об этом счастье и сказал святой апостол Павел, когда писал к своему ученику Тимофею: «Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил. А теперь готовится мне венец правды…» (2 Тим. 4, 7–8).

Тихим ранним утром я встал на братский молебен. Многие семинаристы еще спокойно спали, но кое-где койки уже были аккуратно заправлены, и одинокие фигурки уже спешили в учебные аудитории, чтобы на свежую голову повторить урок. На дворе был утренний майский полумрак. Тихая заря победно шла от востока и прогоняла ночную мглу. В Троицком соборе мягко мерцали лампады. Точно звездочки в далеком небе, звали, манили они к себе. «Господи, — шептали невольно уста, — как же близок Ты и прекрасен в этой утренней тиши! Точно любящая мать, нежно питаешь Ты душу, которая тянется к Твоей ласке и любви…».

Закончился братский молебен, и студенты Духовной Академии по одному-по два спешат в свою школу. Начинается учебный день. Войдя в здание школы, слышу звонок к утренней молитве. Высокий, строгий, с несколько добродушной улыбкой на устах, ходит по спальням отец Инспектор, подгоняя учащихся не опаздывать. Голос его, густой и приятный баритон, слышится то там, то здесь. Вот он подходит к одному воспитаннику, который как-то вяло и неловко прибрал свою постель. Опытный глаз отца Инспектора сразу отмечает причину. «Ты, дружок мой милый, болен, — мягко говорит он юноше, — лучше отдохни, а если что, то и доктора пришлю». Студент виновато улыбается и беспомощно опускается на стул. «Вот так, дружок мой милый, а потом ляг да еще полежи». Отеческая доброта глубоко трогает юношу, и он глазами, полными слез, смотрит на удаляющегося Наставника. Так начинается безмерно трудный день у архимандрита Вениамина (Милова), инспектора Московской Духовной Семинарии и Академии.

Но позволю себе вернуться несколько назад. Открытая еще в 1946 году в Москве, в Новодевичьем монастыре, Духовная школа переживала целый ряд трудностей. Особенно не хватало помещений для учащихся. Например, где проводились занятия, там же и кормили студентов. Общежития наши большей частью были подвальные.

Вспоминаю 1948–49 учебный год. Год довольно трудный, сложный, особенно для меня. Пройдя тяжелый путь военной жизни, побывав не один раз на волосок от страшной смерти, пережив все страхи и муки войны, я, по великой милости Божией, вернулся под родительский кров, а вскоре потом попал и под кров Преподобного Сергия.

Особенно мне запомнился сам момент прихода в Духовную школу. Я об этом вспоминаю потому, что это был поворотный этап в моей жизни. Причем так явно действовал здесь Промысел Божий, что дивно и трепетно вспоминать об этом. Вот уже минуло около двадцати лет, но я как сейчас помню эти исторические дни в моей личной жизни.

Я приехал в Москву по вызову от Академии. Помню как сейчас: шел я по улицам Москвы и спрашивал Большую Пироговскую улицу. Одет я был в военную форму: темная шинель с петлицами танкиста, высокая армейская фуражка с блестящим козырьком, офицерские темные брюки и солдатские сапоги. Словом, вид мой был особенный, солидный. Причем в одной руке чемодан среднего размера, а в другой — сетка с огромнейшим арбузом. Этот большущий арбуз я купил на одной из станций, кажется, в Мичуринске, купил просто для того, чтобы угостить московских студентов, да и начальников, сладким волжским арбузом. Оценив мой представительный вид, прохожие москвичи охотно указывали направление по моему адресу. Так я добрался до Новодевичьего монастыря. Помню, как первый раз в жизни переступил я порог возрожденной Московской Духовной школы. Священный трепет охватил мою душу. Самое место — Новодевичий монастырь, его зубчатые стены и башни — вызывало глубокое чувство удивления и возносило душу ввысь. Было тихое летнее утро. В храме шла Божественная Литургия. Кстати хочу пояснить, что хотя это место и называется Новодевичий монастырь, но там ни монахов, ни монахинь никаких не было. Службу совершал старенький, но довольно представительный священник (потом я узнал, что это был Ректор школы протоиерей отец Сергий Савинский; теперь он уже скончался).