Алексей Осипов - Путь разума в поисках истины. Основное богословие Страница 4

Это психологическое объяснение, однако, не учитывает того обстоятельства, что страх, скорее, вызывает стремление избежать данного явления, скрыться от него, нежели почитать и олицетворять его, обращаться к нему с мольбой. Человек многого боялся, но тем не менее обоготворял не все предметы страха: хищников, стихии, своих врагов-людей и т. д., — а лишь некоторые из них, и часто самые безобидные (камень, дерево и т. д.). Видимо, не страх явился причиной религиозного к ним отношения. Советский религиовед В. Д. Тимофеев замечает: «Существование природных явлений самих по себе, даже таких грозных, как наводнения или землетрясения, еще не обязательно приводят к религиозным фантазиям» [6]. Подобное же утверждает и его коллега А. Д. Сухов, доктор философских наук: «И все-таки человек никогда, в том числе и в эпоху первобытности, не был полностью подавлен силами природы. Эта подавленность никогда не была абсолютной» [7].

Не мог явиться причиной возникновения идеи Бога и незначительный научный уровень развития древнего человека. Первобытный человек субъективно ощущал свои познания, вероятно, даже большими, чем современный (перед которым открыта бездна проблем, и количество их непрерывно увеличивается с каждым новым открытием), и умел по-своему объяснить все, с чем он сталкивался в своей жизни. В этом отношении очень показателен следующий пример. Исследователь, изучавший дикое племя кубу о. Суматра, спросил как-то одного из туземцев:

— Ходил ли ты когда-нибудь ночью в лесу?

— Да, часто.

— Слыхал ли ты там стоны и вздохи?

— Да.

— Что же ты подумал?

— Что трещит дерево.

— Не слыхал ли ты криков?

— Да.

— Что же ты подумал?

— Что кричит зверь.

— А если ты не знаешь, какой зверь кричит?

— Я знаю все звериные голоса…

— Значит, ночью в лесу ты ничего не боишься?

— Ничего.

— И ты никогда не встречал там ничего неизвестного, что могло бы тебя испугать?

— Нет, я знаю все… [8]

Очевидно, что для человека с подобной психологией идея Бога совершенно излишня в объяснении необычных явлений природы.

Данная гипотеза не выдерживает критики и с другой стороны. Наука существует уже не одно столетие, и человек давно увидел, что он постепенно приобретает все большую возможность объяснения происходящих в мире процессов. Однако это важнейшее, быть может, для него открытие, освободившее его от «мистического страха» перед природой, не повлияло на его религиозность. Величайшие ученые верили в Бога и продолжают верить в него и в настоящем XX веке.

Несостоятельность натуралистической гипотезы в том и состоит, что она совершенно не объясняет того, как страх (или, напротив, восторг, восхищение) перед окружающим земным, материальным, видимым, слышимым и осязаемым миром мог вызвать в первобытном «примитивном» сознании человека идею бытия духовного Существа, бытия принципиально иного — невидимого, неслышимого, неосязаемого.

Но если явления этого мира сами по себе не способны породить в сознании человека идеи Бога и мира потустороннего, т. е. дать начало религии, то, напротив, при наличии такой идеи и такого чувства в душе человек способен не только верить в Бога, но и обоготворить любое явление природы, любое существо, любую свою фантазию. И тогда становится вполне объяснимой религиозность как древнего, так и современного человека.

2. Анимистическая гипотеза

Анимистическая гипотеза (от лат. animus дух), высказанная и подробно развитая в прошлом столетии, видит источник происхождения религии в сновидениях, обмороках, галлюцинациях, смерти и т. п. явлениях, наблюдения за которыми привели «неразвитого человека» к мысли о существовании другого, столь же реального мира, как и этот. Ее необоснованность, однако, слишком бросается в глаза:

1. Не говоря уже о фантастичности самого предположения, чтобы не человек, не два, а все человечество было настолько слабоумным, что не могло отличить сна от действительности и приняло галлюцинации и сонные грезы за реальность, вызывает особое недоумение то обстоятельство, как подобная неразвитость сознания могла сочетаться со столь большой высотой философского мышления, способного при наличии указанных факторов дойти до идеи Божества и удержать ее не только в своем сознании, но и во всей практической жизни.

2. Если все же принять, хотя бы и вопреки всякой логике, что человек действительно в том проблематичном прошлом непостижимым образом сочетал в себе одновременно и неразумие дикаря, и ум философа и принимал за реальный мир свои грезы, сновидения и т. п., то этим все-таки ни в коей мере не предполагается и религиозное отношение к ним. От признания чего-то реально существующим до религиозного отношения к нему и обоготворения его — дистанция огромных размеров, которой анимистическая гипотеза, к сожалению, не замечает.

3. Трудно представить себе, чтобы человек, даже только что вышедший из животного состояния, как это утверждается сторонниками анимистической гипотезы, мог поверить в действительность существования того, что ему представлялось в мечтах и сновидениях. Все говорит скорее о противоположном.

Во-первых, сон не является для него чем-то совершенно неожиданным, вдруг оказавшимся перед его сознанием и поразившим его своей внезапностью и исключительностью. Напротив, это явление вполне обычное. Оно присуще даже животным. И человек с ним, можно сказать, рождается и умирает.

Во-вторых, подавляющее большинство сновидений представляет собой беспорядочные сочетания обрывков мыслей, переживаний, чувств, фрагментов повседневной жизни и т. д. — то есть то, что никак не может быть осознано как нечто единое целое и поэтому вызывать к себе доверие.

В-третьих, многие сновидения необходимо должны были порождать у человека прямое недоверие к снам. Например, сытно поев во сне, человек, проснувшись, ощущает прежний голод. Или, одержав во сне победу над врагом, он, проснувшись, находит все в прежнем положении. Может ли возникнуть при этом вера подобным сновидениям, а тем более религиозное к ним отношение?

Совершенно загадочным и необъяснимым в рамках анимистической гипотезы представляется факт всеобщности религии в человечестве. Известно, как трудно убедить кого-либо в чем-то, выходящем за рамки повседневного опыта. Это тем более относится к таким фактам, как бытие мира сверхчувственного, бытие Бога. Тем более странным представляется, чтобы какие-то сновидения некоторых лиц, их грезы или мечты смогли убедить в бытии духов не одного-двух людей, не узкий круг родных и близких, даже не отдельные племена, но все человечество.

Изъяны анимистической гипотезы столь значительны и бесспорны, что даже в серьезных атеистических кругах она перестала пользоваться каким-либо доверием. Советский религиовед прямо говорит о ней: «Сейчас она устарела, выявлена ее методологическая несостоятельность» [9].

3. Гипотеза Фейербаха

Несколько иную идею о происхождении религии высказал один из гегельянцев прошлого столетия Л. Фейербах († 1872 г.). Свою гипотезу он основывает на старом положении об олицетворении человеком сил природы как основе древних религиозных верований. Религия, по его мнению, непосредственно вырастала из олицетворения отдельных сторон и свойств абстрактной природы человека, превратного ее объяснения. «Что такое дух, — вопрошает Фейербах, — как не духовная деятельность, получившая самостоятельное бытие благодаря человеческой фантазии и языку, как не духовная деятельность, олицетворенная в виде существа?» [10]. Бог и боги — это, оказывается, олицетворенные проекции свойств человека и природы, превращенные в самостоятельные существа.

Фейербах делит религии на «духовные»: иудаизм, буддизм, христианство, ислам — и «естественные»: все первобытные и древние языческие верования. В «духовных» религиях, по Фейербаху, «Бог, отличный от природы, есть не что иное, как собственное существо человека», а в «естественных» религиях «отличный от человека бог есть не что иное, как природа или существо природы» [11].

Как же, по Фейербаху, возникли эти сверхъестественные существа в сознании человека? Оказывается, очень просто. Своим «бытием» они обязаны лишь «незнанию людьми органических условий деятельности мышления и фантазии», ибо Божество есть «олицетворение человеческого незнания и фантазирования» [12]. Головную работу, по существу, «телесную» деятельность определенного органа, человек осознал как «бестелесную», поскольку эта «головная деятельность есть самая скрытая, удаленная, бесшумная, неуловимая», и ее «сделал абсолютно бестелесным, неорганическим, абстрактным существом, которому он дал название Бога» [13]. «Существо силы воображения, — пишет он, там, где ей не выступают в противовес чувственные воззрения и разум, заключается именно в том, что оно (воображение) ему (разуму) представляет» [14].