Романо Гвардини - Господь Страница 4

Как красноречивы эти имена! Сначала всплывают через долгую тьму веков образы древнейшего времени: Адам, овеянный тоской по утраченному райскому блаженству; Сиф, родившийся у него после убийства Авеля Каином; Енох, о котором говорится, что он «ходил перед Богом и Бог взял его»... Затем Мафусал Древний, Ной в ужасающем шуме потопа... Так следуют они один за другим, как вехи на пути через тысячелетия, от рая до того человека, которого Бог отозвал из его страны и от его племени, чтобы заключить с ним союз: от Авраама, который «веровал» и был «другом Божиим». Исаак, его сын, был дан ему Богом посредством чуда и вновь обретен с жертвенника; Иаков, внук, боровшийся с ангелом Божиим, -эти образы воплощают самое сильное, что было в ветхозаветной сущности: стремление укорениться в земной действительности и все же ходить перед Богом. Они принадлежат к самой гуще земной реальности, связаны со всем материальным в человеческой жизни, но Бог так близок им, так ясно проявляется в их существовании и в их речах, в их добрых и злых делах, что они становятся подлинным откровением...

От Иуды, сына Иакова, род продолжается через Фареса и Арама до царя Давида. С него начинается великая история народа. Сначала - бесконечная борьба, затем - долгие годы мирного величия при Соломоне. Уже в его последние годы царский дом изменяет завету. Потом он продолжает путь, заводящий все глубже в темноту; иногда берет себя в руки, но скоро падает снова: войны, бедствия, преступления и ужасы чередуются вплоть до разрушения царства и «переселения в Вавилон».

Так угасает блеск рода. Отныне он живет скудно и безвестно. «Иосиф, муж Марии», ремесленник, и он так беден, что в жертву за очищение он может принести не ягненка, а только «двух птенцов голубиных» (Лк2.24).

Вся история народа Божия проступает в этих именах. И не только в тех, которые приведены, но и в тех, которые вычеркнуты, ведь нам говорят, что имена Ахава и еще двоих, следовавших за ним, устранены из этого ряда, потому что пророк изрек на них проклятие.

Некоторые имена дают нам особую пищу для размышлений. Это - женские имена, названные в примечаниях на полях и добавленные, по мнению некоторых толкователей, для того, чтобы упоминанием о бесчестии их царского дома пристыдить иудеев, нападавших на Мать Господа.

Не будем говорить о Руфи, бабке Давида. Для верного Закону иудея она означала изъян в царском роде, так как была моавитянкой и Давид получил от нее чужую, запрещенную Законом кровь, но нам она очень близка благодаря маленькой книжке, носящей ее имя...

Зато об Иуде, старшем из сыновей Иакова, сказано, что он «родил Фареса и Зару от Фамари». А Фамарь была его собственной невесткой, женой его старшего сына, рано умершего. Потом в брак с ней вступил его брат Онан, согласно Закону, но неохотно, и не обеспечивая ее прав. Это разгневало Бога, и Онан умер. Тогда Иуда отказал ей в третьем сыне, боясь и его потерять. После этого Фамарь однажды оделась блуд-ницей и стала на безлюдном перекрестке поджидать своего свекра, пошедшего стричь овец. Так у нее и появились близнецы Фарес и Зара, и через Фареса продолжился род (Быт 38)... О Соломоне сказано, что он «родил Вооза от Рахавы». Рахава же в Иерихоне приняла соглядатаев Иисуса Навина, и была она язычницей, как Руфь, «содержательницей постоялого двора» или «блудницей» - в Ветхом Завете эти выражения употребляются одно вместо другого (Ис Нав 2)...

И еще: «Давид царь родил Соломона от бывшей за Уриею». Давид был царственный муж. Отблеск избранности лежал на нем с юности. Объятый духом Божиим, он был поэтом и пророком. В продолжительных войнах он заложил основание Израильского царства. В нем сочетались величие и страстность борца, он был великодушен, но также суров и беспощаден, когда считал это необходимым. Однако большим пятном на его чести лежит имя Вирсавии, жены одного из его офицеров, Урии Хеттеянина, доблестного и верного человека. Когда тот был в походе, Давид обесчестил его брак. Урия вернулся, чтобы донести о ходе боев за город Равву; тогда царь испугался и попытался недостойными уловками скрыть случившееся. Это не помогло, и тогда он отослал его опять на войну с письмом: «Поставьте Урию вперед, где будет кипеть сражение, и оставьте его одного, чтобы он был поражен и умер». Так и случилось, и Давид взял себе его жену. Пророк Нафан открыл ему, что его поведение разгневало Бога. Потрясенный Давид замкнулся в себе, каялся и постился, пережил смерть своего ребенка, - но потом он, как написано, встал, поел и пошел к Вирсавии. Соломон был ее сыном (2 Цар 11 и 12).

Он стал одним из нас, говорит ап. Павел о Господе, «искушенным во всем, кроме греха» (Евр. 4.15). Стал причастным ко всему человеческому. Ряды имен в родословных показывают нам, что это означает - войти в человеческую историю с ее судьбой и ее греховностью. Он ни от чего не отстранялся.

В долгие тихие годы в Назарете Иисус, вероятно, задумывался иногда над этими именами. Как глубоко должен был Он тогда чувствовать, что значит человеческая история! Все великое в ней, все сильное, смутное, немощное, темное и злое, на чем зиждились Он сам и Его существование, взывало к Нему, чтобы Он принял все это в Свое сердце, принес к стопам Бога и за все ответил.

2. Мать

Чтобы понять, что за дерево перед нами, нужно обратить взоры к земле, где скрыты его корни и из которой соки восходят в ствол и ветви, в цветы и плоды. Поэтому следует вглядеться в почву, из которой восходит Господь, а эта почва — Мария, Его Мать.

Согласно Писанию, Она была царской крови. Каждый человек представляет собой нечто единственное, существующее однократно и само по себе; сложные связи его происхождения не доходят до его глубинной сущности, где он предстоит перед собой и перед Богом. Здесь нет ни «если» ни «потому что», «нет уже иудея , ни язычника, нет раба, ни свободного» (Гал 3.28). Это верно, - но величие, как и нечто сокровенное, выявляющееся даже в самом малом, зависит именно от благородства человека. С истинно царским благородством ответила Мария на обращение к Ней ангела. Она ощутила приближение чего-то невероятного. Смело довериться Богу - вот, что требовалось от Нее. Она сделала это просто, с бессознательным величием. Значительную часть этого величия Она почерпнула, конечно, из прирожденного благородства Своего существа.

И вот теперь Ее судьба определяется судьбой Ее Ребенка. Начало положено, и путь ведет все дальше: вот вклинивается боль между Нею и человеком, с которым Она обручена... Вот она отправляется в Вифлеем и там в нужде и бедности дарует жизнь своему Ребенку... вот Она вынуждена бежать и жить на чужбине, вырванная из всего привычного и надежного; неуверенность в будущем и превратности судьбы становятся Ее уделом, пока Она не получает возможности вернуться домой.

Когда затем Ее Сын в двенадцать лет остается в храме и Она находит его после тревожных поисков, Ей, как будто впервые открывается божественная отчужденность Того, что вошло в Ее жизнь (Лк 2.41-50).

На естественный упрек: «Чадо! Что Ты сделал с нами? Вот, отец Твой и Я с великой скорбью искали Тебя» -Отрок отвечает: «Зачем было вам искать Меня? Или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему?». В этот момент Она должна была почувствовать, что теперь начало сбываться предсказанное Симеоном: «И Тебе Самой оружие пройдет душу» (Лк 2.35). Ибо что же это значит, когда ребенок в такую минуту дает встревоженной матери ответ, категорически исключающий всякое сомнение: «З^чем ты Меня искала?» Не удивительно, что в повествовании говорится далее: «Но они не поняли сказанных Им слов».

Сразу за этим следует однако: «Матерь Его сохраняла все слова сии в сердце Своем». Сохраняла, «не понимая», как мы только что слышали: не столько обладая уровнем проницательности, равным словам и событиям, сколько находясь на их уровне по глубине и почвенности, подобно тому как земля принимает в себя драгоценное семя, которое должно в ней прорасти.

Следуют восемнадцать лет тишины. В священном повествовании о них не сказано ничего подробного. Но само молчание Евангелий красноречиво для чуткого слуха. Восемнадцать лет тишины проходят «в ее сердце»... Ничего не говорится об этом, кроме того, что Ребенок «был в повиновении у них» и «преуспевал в премудрости и возрасте и в любви у Бога и челове-ков»: тихий, глубокий рост, осененный любовью этой святейшей из всех матерей.

Затем он покидает отчий дом для исполнения Своей миссии. Но и здесь Она при Нем. Так, например, в самом начале, на брачном пире в Кане, где заметно как бы последнее проявление материнской привычки оберегать и наставлять (Ин 2.1-11). В другой раз до Назарета доходит непонятный тревожный слух, и Она отправляется, ищет Его, в беспокойстве стоит перед дверью... (Мк 3.21, 31-35). И снова Она при Нем, в последние Его дни, при Нем - у подножия креста (Ин 19. 25).

Вся жизнь Иисуса проникнута близостью его Матери. В Ее молчании таится невыразимая сила.