Авраам Норов - Путешествие по Святой Земле в 1835 году Страница 4

Необозримая степь, которая расстилалась перед нами, состояла из песку, сквозь который изредка пробивались терния и другие колючие растения. Молча, мы погружались далее и далее. Отдалившись от озера, двое из наших бедуинов оставили своих верблюдов и убежали от нас. Опасаясь остаться без проводников, я велел одному из моих вооруженных людей ехать в арьергарде нашего каравана. Недалеко от двора, называемого Канатир, приблизились мы опять к озеру. Отсюда видна впереди песочная гора Абу-Асаб, переменяющая свой вид после каждого урагана. Озеро покрыто было множеством ибисов, пеликанов и лебедей.

К двору Канатир ведет между озером Мензале и озерком Эль-Баллах плотина и очень хороший каменный мост. Это место было непроходимо от разлива вод; плотина и мост построены с учреждением здесь пристанищных дворов для курьеров правительства. Двенадцать пристанищ выстроены в пустыне между Каиром и Газою; в каждом есть смотритель при шести курьерах и шести верблюдах геджинских. Курьерское известие достигает от Газы в Каир в 43 часа. Считают 82 часа постоянной езды на верблюде, между этими двумя городами; но курьер обязан ехать вдвое скорее. При нас приехавший курьер был сменен в пять минут. Мне рассказывали, будто бессменные курьеры во время отдыха привязывают к ноге зажженный фитиль, который, догорев в положенное время, пробуждает их, обжогом, от сна. Зимою дожди делают эту дорогу слишком скользкою для верблюдов и дромадеров, и тогда их заменяют лошадьми. Почта из Египта в Сирию ходит один раз в неделю. Разница между аравийским геджинским верблюдом и простым верблюдом состоит в том, что геджинский развязнее и быстрее на ходу, шея длиннее и возвышеннее; он скор как дромадер, но с одним горбом. Для верблюда, вообще, фунт пшена и изредка столько же воды достаточно на целые недели. Геджинский верблюд переносит до 18 пудов.

В окрестности озера эль-Баллах находится очень много кабанов, один из них смело пробежал сквозь наш караван, и мы не могли стрелять по нем от опасения ранить наших верблюдов. Смотритель в Канатире предложил нам свои услуги и запасы, говоря, что он всем может поделиться с нами, кроме пресной воды, которая привозится издалека; но наш запас был достаточен. Мы прибыли сюда в 6 часов вечера.

Отправясь в путь в 6 часов утра, сначала мы ехали вдоль озера эль-Баллах, потом такою же степью, как и вчера. С нами встретился небольшой караван, и по обычаю мы приветствовали друг друга. Мы прибыли в 10 часов с четвертию к двору Бир-Деодар для отдыха. Хотя это пристанище носит название колодезя (бир), но здесь нет пресной воды. Прямо против Бир-Деодара, на берегу моря, видны еще развалины древней Пелузы. Это был крепкий пограничный город древнего Египта – он считался оградою и ключом дельты со стороны Сирии. Иезекииль называет его Тзин или Саин. «И излию ярость мою на Саин, крепость Египетску» (Иез 30:15), – говорит Пророк от лица Божия. Тзин у евреев, Пелос у греков, Перемун у коптов, Фарамаг и Тине у арабов – эти имена означают один и тот же город, более известный под именем Пелузы, и на всех этих языках значит по буквальному переводу ил или грязь – прозвание, данное ему по причине его топкого местоположения. Там осталось только несколько камней и обломков колонн. Андреосси видел основания стен и поверил точность измерения Страбонова, но море очень много отступило от берега с того времени. Теперь арабы называют Пелузу Шейх-Абдалла.

В полдень оставили мы Бир-Деодар, следуя вдоль песочных холмов; тут мы видели несколько огромных египетских орлов. Изредка лощины между холмов оживлены тощими пальмами, в защиту от вихрей, взметающих песок. В Египте ежегодно дороги меняются или от наводнения, или от движения песков. В пустыне направляются от одного места к другому, замечая какие-нибудь возвышения или кусты. Все линии направления соединяются от места до места на одну главную линию. Иногда кладут каменные кучи; ими означают также часто место погребения погибших странников.

Через час езды достигли мы горы Абу-Асаб; она, как мы уже сказали, состоит из подвижного песку. На половине пути до пристанища, налево от дороги, несколько не доходя пальмовой рощи, есть колодезь пресной воды, скрытый за холмами; его называют Бируль-нус, он заменил прежний, того же имени. Наши бедуины с жадностью освежились водою. За этим местом, в лощине, застигла нас буря и песочный вихрь, но это продолжалось недолго; когда солнце просияло, то очерки песочных холмов обозначались светлыми и как бы прозрачными линиями. Здесь дорога идет подымаясь и выводит наконец на площадку, откуда открывается близ морского берега холм, знаменитый смертию Помпея; это гора Кассиус, древних. Страбон, очевидец почти всего им описанного, справедливо называет эту гору песочным холмом. По словам одного из наших проводников, тут были развалины, но они занесены песками. Поблизости видны пальмы кочевья Романии и вскоре является пальмовая роща Катия. Во всех этих кочевьях бедуинов нет ни одного дома, и только пальмовые деревья, более или менее многочисленные, означают их главное пребывание и степень населения. Множество красиво убранных арабских лошадей были привязаны к пальмам, под навесами хозяйских бурнусов, в защиту от солнца; другие паслись в тени или буйно резвились по пустыне. Некоторые из них были из Неджида; с них писал Иов свою превосходную картину коня. Их хозяева были также рассеяны: кто под шатром, кто под открытым небом, в дружеском кругу за общим очагом, с трубкою во рту, – поглядывая в табун на любимых кобылиц; они их предпочитают жеребцам затем, что кобылица не обличает их перед неприятелем или в набегах ржаньем, что она кротче и дает молоко, утоляющее в пустыне голод и жажду. Мы развьючили наших верблюдов и разбили свой шатер возле бедуинов. Мы прибыли сюда около шести часов, незадолго до захождения солнца. Наши бедуины полегли с верблюдами кругом моего шатра вокруг разведенного огня. Тотчас разостлали они баранью шкуру, кожею кверху, и, насыпав на нее муку, начали ее месить водою, растирая камнем по коже; сделав тесто, стали его печь, как тонкие блины, на железной доске; – это была вся их пища. Потом занялись они верблюдами; вынув из мешочка по одной пригоршне пшеницы, каждый бедуин кормил их с колен своих, и эти огромные и уродливые животные, изъявляя радость свою резким визгом, подпалзывали к ним и даже лизали их. Полагают, что в Катие был стан Александра Великого на пути его из Газы в Пелузу. Французская армия шла этим самым путем в Сирию и обратно; Наполеон пришел в 6 дней от Га зы в Катие; а Александр Великий в 7. Иосиф сохранил нам подробности перехода Суэйзского перешейка Титом из Тмуи – на юге от Диосполя: первый переход: Цоан; 2-й – Гераклея малая, на берегу озера Мензале против Салахие, 3-й – Пелуза; 4-й – мимо одного пристанища к горе Касиус, где был храм Юпитера; 5-й – Острацина; 6-й – Риноколура; 7-й – Рафия; 8-й – Газа[5].

Мы выехали на рассвете. Дорога отсюда до двора Бируль-Абд, так как и вчерашняя, идет по песчаным холмам. Множество едва приметных мошек наполняли воздух и чрезвычайно нас беспокоили. За час до Бируль-Абда есть мутный колодезь. Бируль-Абд стоит на голом песочном бугре; мы прибыли туда прежде полудня. На юге синеет цепь гор Каменной Аравии, их называют Магара[6]; там, по словам арабов, видны остатки древнего водопровода. Здесь наши спутники, склонив вожатого, вздумали уговаривать меня остаться ночевать, несмотря, что едва был полдень; они стращали нас дикостью предстоящей степи и совершенным безводием, но у нас запас воды был еще достаточен и сверх того мы имели для всякого случая непочатый кузов с апельсинами, и я, несмотря на ропот бедуинов, склонил их к пути после двух часов отдыха. Через час езды по песочным горам вдруг выехали мы на обширное и дикое взморье. Необъятная плоскость, составляющая зимою морское дно, сливалась с едва заметною полосою моря. Солнце садилось, и эта приморская пустыня облеклась перловым цветом. Необычайная дикость этого места поразительна; невольно ожидаешь, что море, которому не видно преграды, нахлынет. Лунный свет сделал вид этот еще более грозным; во многих местах застывшая соль, большими светлыми пятнами, походит на воду, и кажется, будто море приближается. В древности здесь было приморское соленое озеро, называемое Сербонис; на его восточной оконечности, в римских таблицах, назначена Острацина; вероятно, военный пост, потому что здесь ничего нет для жизни. Григорий Назианзин сохранил нам пословицу об Острацине: «мы не просим у тебя хлеба, ни воды у живущих в Острацине»[7]. Пророк Аввакум укрывался здесь от Навуходоносора, когда он шел на Иерусалим[8]. Мы видим из Плутарха[9], что римляне менее боялись войны, чем перехода через пустыню Суэйзского перешейка; он говорит, что у египтян было поверие, что Тифон, пораженный молниею на Этне, потоплен в озере Сербонисе – они же полагали, что Чермное море имеет подземное сообщение с этим озером. Арабы называют этот морской залив Биркету-Бардуль[10], это еще память крестовых походов. Оружие Балдуина, короля Иерусалимского, гремело на этих диких берегах. Возвращаясь в торжестве из Египта, после покорения Пелузы, он умер среди песков Эль-Ариша. Мы были уже более восьми часов в пути; наши арабы начинали роптать, но мы не находили нигде ни куста, ни травы для ночлега; около 10 часов мы увидели на прибрежных песочных холмах несколько тощих кустов – и тут остановились; но когда начали разбивать шатер, то нашли, что песок напитан водою; ковыль и сучья были нашею постелью. Тут мы ночевали при шуме волн, противу мыса, где была Острацина. На следующее утро, в день Благовещенья, 25 марта, мы прочли со спутником моим, грузинским архимандритом Герасимом, Евангелие этого торжественного дня, вспоминая шествие Пресвятой Богородицы в Египет по этой самой пустыне, – и на рассвете продолжали путь по дикому лукоморью. С восходом солнца гладкая поверхность берега, исполненная соляных частиц, блистала как от инея. Подъезжая к двору Гуенак, видны солончаки, которые были подобны замерзшей воде. Мы проехали это пристанище не останавливаясь, по совету нашего вожатого, – потому что здесь нет воды, а та, которая привозится со стороны, за два часа расстояния, едва выносима, – и он опасался, чтоб наш караван не выпил остальную. Мы все следовали однообразною плоскостью морского берега; изредка пересекали ее песочные бугры; вдали виднелись Аравийские горы. Найдя, за два часа до колодезя Мугадие, большую дождевую лужу, мы тут остановились для отдыха в скудных кустарниках. Вода была тепла, но мы ее освежали в сыром береговом песке, который был напитан солью. По двухчасовом отдыхе мы пошли вперед при песнях бедуинов, голос их песен похож на тирольский напев; и те и другие скликаются в своих песнях; одни в горах – другие в пустыне. Вот начало одной из песен бедуинов: «Если б Пророк не был похоронен в Тибе (в Медине), то караваны никогда б не направлялись к пустыням Аравии и верхи гор не блистали б их огнями». Мне больно было слышать о Медине при вратах Палестины. Скоро открылось нам Средиземное море и шум волн заменил безмолвие пустыни. Огромные волны, разбиваясь о берег, далеко орошали его пеною и подкатывались под ноги нашим пугавшимся верблюдам; а направление песчаных холмов теснило нас к морю. Мы остановились на несколько минут у колодца Мугадие; хотя жажда наших арабов была недавно утолена, однако они не могли равнодушно пройти мимо воды. Колодезь Мугадие выложен внутри тесаным камнем и принадлежит древнему построению. Разбросанные по холмам горшечные обломки показывают следы жилья.