Феофан Затворник - Письма о духовной жизни Страница 4

Сперанский говорит: „царствие Божие, в нас заключающееся… обнаруживается"… и проч. Что это за napcтвиe Божие? Царствие Божие в нас есть, когда Бог царствует в нас, когда душа во глубине своей исповедует Бога своим Владыкою и поворствует Ему всеми силами, и Бог властно действует в ней и еже хотети и еже деяти о благоволении (Фил. 2, 13). Начало сему царствию полагается в момент решимости работать Богу в Господе Иисусе Христе, благодатию Святаго Духа. Тогда человек — христианин свое сознание и свободу, в которых состоит собственно существо человеческой жизни, предает Богу, а Бог принимает эту жертву, и таким образом происходит союз человека с Богом и Бога с человеком, возстановляется завет с Богом, прерванный падением и прерываемый произвольными грехами. Этот внутренний союз запечатлевается, утверждается и делается сильным к стоянию и самосохранению, благодатною силою, в Божественных таинствах — крещения, а для падавших по крещении—в таинстве покаяния, и потом постоянно подкрепляется в св. причащении. Так живут все христиане, и все, следовательно, носят в себе цapcтвиe Божие, то есть, покорствуют Богу, как Царю, и властвуются Богом, как Царем. Говоря о царствии Божии в нас, всегда надобно прибавлять: в Господе Иисусе Христе, благодатию Святого Духа. В этом печать хританского в нас царствия Божия. Бог над всеми Царь, как Творец и Промыслитель; но истинно в душах царствует Он, и в душах истинно исповедуется Царем только по восстановлении прерванного падением союза с Ним душ; а это совершается Духом Святым, в Господе Ииcyce Христе, Спасителе нашем.

Припомните теперь притчу Господню о квасе, скрытом в трех сатех муки. Квас не вдруг делается заметным, но несколько времени остается скрытным, потом уже являет заметные действия и, наконец, проникает все тесто. Так и царствие в нас сначала сокровенно содержится, потом обнаруживается, наконец, —раскрывается, или является в силе. Обнаруживается оно показанными невольными влечениями внутрь пред Бога. Тут душа не самовластна, а подлежит стороннему воздействию. Кто‑то берет ее и вводит внутрь. Это Бог, благодать Духа Святого, Господь и Спаситель: как ни скажи, сила слова—одна. Бог показывает этим, что принимает душу и хочет властвовать ею, и вместе приучает ее к своему властвованию, noкaзывая какoво оно. Пока эти влечения не покажутся, —а они показываются не вдруг — человек, по видимому, действует более сам, при скрытой помощи благодатной. Он напрягается вниманием и благонамерениями быть в себе, Бога помнить, отгонять пустомыслие и худомыслие, и всякое дело богоугодно совершать, напрягается и трудится до утомления, но успеть в этом ему никак не удается: и мысли его расхищаются, и страстные движения одолевают его, и в делах оказываются нестроения и ошибки; все это оттого, что Бог еще не являет Своего властвования над душею. А как только покажется это (а показывается оно при сказанных влечениях), тотчас все внутри приходит в строй, — знак, что Царь тут. Пусть всякий припомнитъ, что бывает у него на душе, когда его повлечет внутрь, или когда ему захочется помолиться самому, без молитвенника. Вот это и есть то, о чем у нас речь. Тут разумеется не необыкновенное какое состояние, а такое, какое обще всем и какое бывает у всех, не нерадящих о спасении. Только бывает оно в разных степенях силы и длительности, а в существе одно и тоже, начиная с легких движений, скоро преходящих, до невозмутимых внутренних предстояний Богу, продолжающихся инoгдa целыe чaсы. Бог тут сказывает: „вот чего ищи!"Кто поймет звание и взыщет, у того влечения те станут учащаться и более длиться, пока достигнут постоянного и неизменного водворения в сердце. У св. подвжжников относительно этого всюду предписывается один закон: не пропускать без внимания этого состояния, и не расстраивать его не только чем либо внешним, но даже и внутренним размышлением, или какими либо предприятиями, хотя бы они были и добрыя. Когда–же когда это бывает во время молитвословия, велят прекращать последнее, и стоять пред Богом так, полагая только поклоны малые и большие. Побудет так на душе, и отойдет. Тогда опять начнется блуждание мыслей и приражение страстных движений. Душа с неба спускается опять на землю, из света — в сумрак, из легкого покоя — в многотрудное делание. Терпи и жди, жока опять придет это обнаружение царствия Божия в сердце. Так будет до тех пор, пока Богу угодно будет закрепить это углубленное внутрь пребывание навсегда, и сделать его неотходным и неизменным. Искание этого последнего и есть собственно искание царствия Божия; появление же его — раскрытие царствия.

Вот о чем речь в словах Сперанского: „царствие Божие обнаруживается."Исходя из сего понятия, не можем не заметить некоторой неточности в фразах и в следующих затем речах.

Письмо пятое.

Сказав, что „царствие Божие обнаруживается,"Сперанский продолжает: „тогда, когда все размышления, все рассуждения о предметах небесных становятся сухими, скучными, безвкусными"… Нет, не так: то влечение не есть следствие этого безвкусия, а безвкусие есть следствие того вдечения. Надобно сказать так: когда то влечение обнаружится, тогда прекращается всякая своеличная деятельность, умом ли, или другими силами, и желания ее нет; разве только враг может подходить и на что нибудь наводить, внушая, что‑то и то тебе надо сделать или обдумать, чтоб развить начинающееся доброе состояние. У Сперанского это выражено слишком сильно: „сухими, скучными, безвкусными,"тогда как довольно было сказать: все прекращается и оставляется. Если эти слова Сперанского понять так, как они звучат, то они будут указывать на бывающие в духовной жизни остановки от сухости, безвкусия и скучности. Это припадки духа уныния, мучителя подвижников.

Но тогда не бывает никаких благодатных влечений; напротив, отсутствие их и бывает причиною уныния. Тут место только молчаливому терпению. (Бывает также нечто похожее на это, когда кто долго читает со вниманием и углубленно размышляет о читаемом; душа насыщается тогда и читать более не хочет, и требует утомленному вниманию отдыха в молитве) Само собою видно, что тут бывает влечение совсем не то, о котором идет речь: тут обычная потребность отдыха, обнаруживаемая утомленною душею, подобно тому, как обнаруживается она утомленным теломъ. Равно требуют пояснения вставочные слова: внутреннее слово, или созерцательная молитва, или чистая любовь, как синонимы царствия Божия в нас. Они могут покривить мысль, если понять их не как следует. Внутреннее слово у Сперанского не наше внутреннее разглагольствие к ce6е самим и с самими собою, а слово, в смысле св. Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова. Эта фраза взята у мистиков, по которым в каждом христианине рождается Христос, Который есть безначальное Слово, воплотившееся нас ради. В письмах к своей дочери Сперанский в Рождество Христово всегда желал, чтобы в ней родился Христос. И это есть, по его мнению, наше внутреннее слово. Очевидно, что этого в собственном смысле принять нельзя. Не Христос в нас рождается, а мы возрождаемся по образу Христа; ибо возрождение наше в купели крещения есть обновление по образу Создавшего (Колос. 3, 10), или облечение во Христа (Галат. 3, 27). Истинная жизнь человека, потерянная в падении, восстановлена и явлена, в совершеннейшем виде, в лице Иисуса Христа, Бога–Слова воплощенного. Она в Нем в такой полноте, что все верующие почерпают в Нем себе истинную жизнь. Потому‑то Он Сам Себя именует лозою, а всех верующих—ветвями на лозе, из лозы берущими жизненные соки. У истинного христианина eдин дух с Господем (I Кор. 6, 17). Так тесен союз! А между тем христианин есть сам по себе; он не — исчезает во Христе Господе, а пребывая отдельною особою, устрояет себя по образу Христа. Производит это благодать Святого Духа, ниспосланного на землю по вознесении Христа Спасителя на небеса и седении Его одесную Бога и Отца, и с того времени непрерывно пребывающего в Церкви и действующего в ней чрез св. таинства на освящеше всего человечества. Такова наша духовная жизнь по источнику! Когда говорят: Христос в нас рождается, то этим дается мысль, будто бы это производится в нас, помимо нас, механически; а между тем действия благодати, обращенные на разумно–свободную тварь, не могут быть таковыми. Под ними всегда надобно доразумевать в человеке нравственно — свободные изменения ума и сердца. Эти изменения указаны пред сим, при объяснении, что есть царствие Божиe в нас. В применении к началу жизни, это будет воображение в ce6е Христа, или преобразование своих настроений по свойствам Христа, чтоб было в нас самоотвержение Христово, терпение Христово, послушание Богу Христово, ум Христов, словом—все Христово.

Созерцательная молитва и чистая любовь— рано помянуты. Те влечения внутрь пред Бога суть преддверие созерцательной молитвы, но не самая созерцательная молитва. Молитва имеет разные степени. Сначала она есть только молитвословная молитва; но вместе с нею должна идти, ею разогреваться и поддерживаться молитва ума сердца. Умно–сердечная молитва получает за тем самостоятельность и является то, делательною, напрягаемою своими усилиями, то самодвижною, находящею. В последнем виде она есть тоже, что показанные влечения: бывает современна им, и из них развивается. Когда потом состояние, в котором бывает душа, во время зтих влечений, станет постоянным, тогда умно — сердечная молитва становится непрестанно–действующею. При этом, прежние временные влечения перерождаются в состояния созерцания, при которых и из которых тогда раскрывается и созерцательная жолитва. Созерцание есть пленение ума и всего созерцания каким либо духовным предметом столь сильное, что все внешнее забывается, выходит из сознания: ум и сознание уходят в предмет созерцаемый, так что их уже будто нет в нас. Вот пример: беседовал старец с учениками, и остановился, стал как бы забывшись. Когда потом он пришел в себя, ученики спросили его: где он был? — „Я был,"сказал он, нна Голгофе, пред распятым Господом, —там, где была у ног Его Мария Магдалина." —Но это созерцание было только умовое. Созерцательная молитва походит на это, по забвению всего н пленению в невидимый мир. Еще пример: старец приготовил себе трапезу в обычный час, и стал помолиться; но восхищен был в созерцательную молитву и простоял в ней до сдующего дня, когда пришел в себя. Отличительною чертою созерцательной молитвы св. Исаак Сирианин поставляет именно выпадение из сознания всего окружающего и пленение в горний мир. По свидетельству его, ум до сего времени владеет собою, а когда вступит в созерцание или в созерцательную молитву, тогда уже никакой власти над собою не имеет. Этим они отличаются от показанных влечений внутрь, о которых идет речь, и в которых человек хоть не обращает внимания на все окружающее, но не совсем забывает его; оно не уходит из его сознания, и хотя подлежит действию высшему, но владеет собою, и сколько может помочь к продлению того состояния, столько же может и расстроить его. Посему я думаю, что слов —, или созерцательная молитва"тут не следовало ставить. Тоже надо заметить и о чистой любви. Любовь к Богу сродна естеству нашему. Полагаю, что она не совсем угасает даже в грешниках, действует в них, призывая их к покаянию, пока они не ожесточатся и не отчаются. Но собственно любовь зачинается с той минуты, когда в следствие покаяния, зараждается решимость работать Господу, не щадя живота своего. Начинающиеся вслед за тем труды богоугождения развивают ее все сильнее и сильнее, пока она не обратится в пламень и не обымет всего естества его. В этих степенях любви столько оттенков, что и перечислить их невозможно. Иной любит Бога, потому что имеет от Него много добра; иной любит Бога ради того, что чает от Него какого либо добра; иной любит Бога ради того, что чает от Него всякого добра; иной любит Бога, потому что Он Бог. Делом обнаруживается любовь так, что иной делает только частию для Бога, оставляя часть и для себя; другой все делает для Бога; а иной и себя и все свое приносит в жертву Богу безусловно. Любить Бога, как Бога, с полным самопожертвованием, без всяких видов, есть чистая любовь. Лествичник говорит о себе, что хотя бы и в ад послал его Бог, он и там также неизменно будет любить Его всею душею. Очевидно, что чистая любовь есть венец совершенства в богоугождении, и является в силе только в концe трудовъ, на сем пути подъемлемых. В начале, при первых проявлениях царствия Божия в нас, ее и требовать нельзя: она может быть в цели, но не на деле; она воцаряется тогда, когда уже Бог поглощает все нaшe.