Валентин Свенцицкий - Диалоги Страница 4

   Духовник. То, что ты говоришь, -- это ходячее и совершенно ложное обвинение. Напротив, вера в бессмертие вливает энергию в борьбу со злом. Человек -- не кусок материи, который сгниёт, а нечто, имеющее великую ценность, потому что он является носителем вечного бессмертного начала. Поэтому всё существо верующего человека охватывает желание бороться с тем, что калечит и губит эту вечную ценность.

   Верующему человеку настолько же больше смысла бороться со злом, чем человеку неверующему, насколько вечность больше краткого мгновения земной жизни. Если неверующие люди, для которых человек не более как кусок материи, живущий неизвестно зачем 50-60 лет и потом распадающийся на составные элементы, борются со злом, то как же должны бороться с ним те, для кого человек имеет вечную бессмертную душу.

   Неизвестный. Всё это так сложно, так отвлечённо и так трудно понять.

   Духовник. Простота неверия кажущаяся. Неверующие люди поступают недобросовестно. Они отрицают бессмертие и этим освобождают себя от тех нравственных обязательств, которые возлагает на человека религия. Неверие даёт им простор в удовлетворении страстей, и безудержный эгоизм становится главной движущей силой. Но, освободив себе путь для эгоистической жизни, они в то же время не хотят сделать всех выводов, к которым их обязывает неверие. Если бы они эти выводы сделали добросовестно, получился бы такой ужас, что им ничего другого не осталось бы, как бежать от своего неверия и искать спасения от безнадёжного отчаяния в религии. Вместо этого они предпочитают грубый самообман. Они продолжают употреблять слова, не имеющие в их устах решительно никакого смысла: "свобода", "добро", "зло", "цель жизни", и этими словами спасают себя от ужаса неизбежных выводов неверия. Но эти слова чужие. Только религия даёт им действительное содержание. Самообман ловкий, очень удобный, но не прочный. Отвергнув религию, потому что так удобнее, и позаимствовав от неё слова, на которые не имеет права, потому что так тоже удобнее, -- неверие не может удовлетворить человеческую совесть. Она непременно скажет более или менее слышно то, что сказал ты: я чувствую свободу воли. Значит, человек не вещь. Я чувствую различие добра и зла. Значит, есть не только вещественный мир. Я чувствую смысл жизни. Значит, неверие -- ложь. Против насилия повседневного элементарного рассудка протестует бессмертный дух наш и побуждает совесть искать истину. Не рассудок, а сама душа знает и таинственное непостижимое начало свободы, которая дарована ей, и коренное различие добра и зла, и высший, вечный смысл человеческой жизни. Потому и можно сказать положительно: добросовестное неверие всегда приводит к вере.

   Неизвестный. А что, если легче окажется принять ужас, чем веру? Что, если ты меня убедишь, что "свобода", "добро" и "зло", "смысл жизни" -- чужие слова, и надо выбирать: или полный отказ от этих слов и признание всех ужасающих выводов последовательного неверия, или право на эти слова и вместе с тем религиозную их основу. И что, если при такой постановке вопроса я не смогу выбрать второе и выберу всё-таки первое, как ты тогда будешь убеждать меня в истинности своей веры?

   Духовник. Тогда я не буду убеждать тебя вовсе.

   Неизвестный. Почему?

   Духовник. Один великий человек сказал, что абсолютная истина и абсолютная нелепость одинаково не требуют доказательств.

   Неизвестный. Как не требуют. Выводы, к которым пришёл ты в своих рассуждениях, ужасны, -- но нельзя заставить себя "веровать" из страха перед неизбежностью принять их. Твои рассуждения могут привести человека к такому безнадёжному решению: ничего, кроме материи, не существует. Я в этом убеждён. Из этого следует, что человек автомат, добра и зла не существует и жизнь человеческая не имеет никакого смысла. Это ужасно. Но пусть так. Если эти выводы неизбежны, я принимаю и эти выводы. Что можешь сказать ты такому человеку в защиту веры, чем опровергнешь его неверие? Неужели, по-твоему, с таким человеком просто не стоит разговаривать?

   Духовник. Нет, ты не понял меня. В конечном итоге вера и неверие логически одинаково недоказуемы. Что может сделать логика? Она может вскрыть ложь основной посылки, показав, к каким нелепым выводам эта ложная посылка приводит. Но если человек лучше готов принять явно нелепые выводы, чем отказаться от этой посылки, -- тут "логика" бессильна. Такому человеку можно помочь иным путём. Ему не надо доказывать, а надо раскрыть положительное содержание истины. И если непосредственное чувство подскажет ему, что это действительно истина, -- он её примет.

   Неизвестный. Какого метода ты будешь держаться со мной?

   Духовник. И того, и другого. Говоря о бессмертии, я пользовался логическим методом, потому что ты обещал мне в случае явно нелепых выводов остаться при своих убеждениях о свободе воли, добре и зле и смысле жизни и отказаться от неверия в бессмертие как основной посылки. Что же касается всех наших разговоров в их совокупности, я надеюсь, что они дадут то, что достигается вторым методом, то есть раскроют перед тобою самоё содержание истины. Но это дело будущего. А пока вернёмся к нашим рассуждениям и подведём итог сказанному.

   Неизвестный. Хорошо. Подведи итог, но потом я должен сказать тебе ещё нечто.

   Духовник. Прекрасно. Итак, рассмотрение веры в бессмертие нас привело к следующим выводам. Во-первых, вера в бессмертие не так противоречит разуму, как кажется с первого взгляда, потому что и в материальном мире есть явления, не вполне совпадающие с обычным нашим представлением о веществе. Во-вторых, условно допустив истинность отрицания всякого бытия, кроме вещественного, мы пришли к целому ряду логически неизбежных нелепых выводов -- как отрицание свободы воли, различия добра и зла и смысла жизни. В-третьих, эти нелепые выводы, противоречащие непосредственным и несомненным данным нашего сознания, заставили нас отвергнуть основную посылку, из которой они вытекали, то есть наше утверждение, что никакого иного мира, кроме вещественного, не существует, и человек является лишь частицей этого вещественного мира.

   Неизвестный. Да, правильно. Только последнее я бы не мог принять в столь категорической форме. Я бы сказал так: эти выводы поставили под сомнение истинность основной посылки о том, что человек только частица вещества.

   Духовник. Пусть для тебя это будет так -- твоё субъективное состояние от моей логики не зависит. Но логически, то есть объективно, я утверждаю, что неизбежно не только поставить под вопрос эту основную посылку, а отвергнуть её совершенно.

   Неизвестный. Допустим. Но для меня важна не столько отвлечённая, или, как ты говоришь, объективная истина, а именно субъективная уверенность. Вот к этому имеет отношение и то, что я хотел тебе сказать.

   Духовник. А именно?

   Неизвестный. Можно ли назвать верой то, что дают какие бы то ни было рассуждения?

   Духовник. Конечно, нет.

   Неизвестный. Вот видишь, и ты согласен с бесплодностью рассуждений. Меня, по крайней мере, убедить могут только факты, потому что безусловную уверенность всегда даёт опыт. Отвлечённые доказательства в лучшем случае приводят к мысли: а может быть, и так. Если бы "логика" в отвлечённых вопросах имела силу математических доказательств, тогда -- да, она могла бы заменить факты. Но этого нет. И если я не знаю, что тебе возразить, из этого не следует, что ты убедил меня. У меня силу твоих рассуждений подтачивает мысль: а как же другие? Сколько великих учёных не имеют веры и признают только материальный мир. Неужели им неизвестны эти рассуждения? Очевидно, возражения есть, только я их не знаю. Иначе все должны были бы стать верующими. Ведь все признают, что Земля движется вокруг Солнца и что сумма не меняется от перемены мест слагаемых. Значит, бессмертие -- не математическая истина. Эти соображения превращают для меня твою истину в простую возможность. Но возможность в вопросах веры -- это почти ничего.

   Духовник. Представь себе, я согласен со многим из того, что ты сказал. Но выводы мои совсем иные. Прежде чем говорить об этом, уклонюсь в сторону: об учёных и математических доказательствах. Ведь нам с тобой придётся говорить о многом, и это пригодится.

   Вот ты сказал о неверующих учёных, что в тебе их имена подтачивают веру. Но почему тогда имена верующих великих учёных не подтачивают безусловной твёрдости твоего неверия? Почему ты также не хочешь сказать: "Неужели им неизвестны рассуждения неверующих людей? Очевидно, возражения есть, только я их не знаю. Иначе все должны бы стать неверующими". Ведь тебе известны слова Пастера: "Я знаю много и верую, как бретонец, если бы знал больше -- веровал бы, как бретонская женщина".