Валерий Симонов - Один день «перемирия». Рассказ Страница 4

Глава пятая

– Дима, пора вставать, – Ирина открыла шторы, и солнечный свет залил комнату, обклеенную детскими обоями, плакатами гоночных машин, футболистов и разных киногероев. На полу посредине комнаты лежал футбольный мяч, а на стуле были разбросаны вещи. Дима, мальчик лет десяти, продолжал спать, никак не реагируя на голос матери. Через приоткрытое окно было слышно, как время от времени ухает канонада. Ира подошла к кровати, и стала стягивать одеяло со спящего сына, который, не открывая глаз, схватился за одеяло, и перевернулся на другой бок.

– Мам, ну дай поспать, ведь рано ещё!

– Давай, давай, вставай! Ты же вчера сам закомандовал на карьер купаться идти. А туда ещё доехать надо. Вставай, ты собираться два часа будешь, знаю я тебя. Ты чего мяч посередине комнаты бросил, и вещи не сложил аккуратно? Сколько я тебя учить буду?, – Ира подошла к стулу, и начала аккуратно складывать вещи сына, который продолжал пытаться спать. Сложив вещи на стул, Ира подошла к кровати, и, взяв одеяло за край, резко стянула его с сына.

– Вставай! Иди умывайся, или я за водой пошла. Сейчас тебя быстро в чувства приведу.

Дима нехотя повернулся, и сел на край кровати, пытаясь открыть глаза. Ирина вышла из комнаты и пошла на кухню, где уже кипел чайник. Дима нащупал ногами тапки, и медленно поплёлся в ванную…

Глава шестая

Солнечный свет струился через затоптанное одеяло, служившее некогда дверью, освещая блиндаж. Посередине блиндажа стояли зелёные оружейные ящики, служащие импровизированным столом, застланным газетами. Из-за угла «стола» выглядывал наполовину пустой трёх-литровый бутыль самогона, закрытый пластиковой крышкой. На самом «столе» царил хаос: яичная скорлупа, шелуха от лука, очистки варёного картофеля, обёртки от плавленых сырков, хлебные крошки и куски хлеба: все это было перемешано между собой в какую-то однородную массу, распределённую по всей площади «стола». Газета, накрывающая «стол», была покрыта высохшими пятнами помидорного сока вперемешку с семенами помидоров, жирными лужами от тушёнки, кильки, и пролитого самогона. Сей «натюрморт» дополняла разбросанная по «столу» высохшая зелень, залапанные жирными пальцами пластиковые стаканчики, и банка из-под тушёнки, наполненная окурками настолько, что часть окурков рассыпалась возле банки.

Вокруг «стола» лежали три пьяных тела в камуфляже: коренастый Олег, худощавый Мыкола, и толстый Игорь по прозвищу Буча, подстриженный под «горшок». Его прозвище было таким потому, что он был родом из небольшого городка Буча, что находится в сорока километрах от Киева. Над столом жужжали мухи, их жужжание перемешивалось с утренним пением птиц, стрекотом кузнечиков, и храпом спящих. Несмотря на утро, на улице стояла жара, вызывая испарину на немытых лицах солдат. Первым от собственного храпа проснулся Буча. Щурясь от солнечного света, Буча нашёл где-то под ногами пятилитровую «баклашку» с водой, и жадно припал губами к горловине бутыли. Часть воды залила тельняшку на груди, но Буча не обратил на это внимания. Утолив жажду, он пошёл на выход, держась за стены блиндажа руками.

Конец ознакомительного фрагмента.