Г. Беневич - Мать Мария (1891-1945). Духовная биография и творчество Страница 40

Чрезвычайно важно, как мать Мария различает творчество Бога и человека. В случае человеческого творчества"Бог, который есть Премудрость и Красота… творит не так, как Он творил, когда говорил: да будет свет. В данном случае Он творит… через людей. А они своими индивидуальными свойствами сообщают творению положительный или отрицательный смысл"[347]. Согласно матери Марии, человек прозрачен для воли Божией, если он"во Христе"так же, как Христос"во Отце". В этом случае человек един со Христом. Христос для него не какая‑то внешняя сила, связь человека со Христом осуществляется живым единством Христа и Святого Духа:"Движущей силой всякого земного творчества является сейчас в мире Дух истины, который научает, и возвещает, и приводит к общению с первоистоком всякого творчества в мире. Тут как бы отрицается всякая возможность отъединенного творчества, – само собой оно является актом соборности, некоего абсолютного общения не только с Богом, но через Бога и со всем миром, так как весь мир определяется в своих творческих возможностях как единое с Богом"[348]."Творческие возможности" – это ничто иное, как божественные логосы или божественные творческие энергии, учение о которых развито в православном богословии[349].

Таким образом, мать Мария не говорит, что творчество это нечто только"разрешенное"в христианстве (точка зрения, обличенная Н. Бердяевым), по ее мнению, единение мира с Богом происходит через человеческое творчество, началом которого является Бог. Из того, что движущей силой во всяком настоящем творчестве является Бог (иначе, замечает мать Мария, мы встали бы на манихейскую позицию), следуют очень важные выводы. Если начало творчества в Боге, то надо научиться это увидеть. И здесь мы переходим к эстетике матери Марии.

Мать Мария говорит о том, что помимо творчества создателя есть творчество восприятия произведения искусства."Чтобы подлинно воспринять продукт творчества, надо быть со–творцом, творчески его пережить. Иными словами, божественный замысел, преломившийся в творце, вторично преломляется в человеке, воспринимающем творчество"[350]. Возможны три типа восприятия. Во–первых, можно воспринять произведение искусства адекватно творящему. В этом случае при положительном творчестве оно воспринимается положительно, при отрицательном – отрицательно. Во–вторых, со–творец (зритель или слушатель)"может воспринимать, всегда исправляя искаженное. В таком случае, он не оставит ничего от злого в творчестве и воспримет его в чистоте божественного замысла". Наконец,"он может воспринимать искажающе – тут он воспримет и положительное как злое творчество"[351].

В эстетических взглядах матери Марии дважды учитывается человеческая свобода – и когда она говорит о творчестве (художник свободен в отношении божественного замысла), и когда она говорит о его восприятии (как со–творчестве). То есть учитывается свобода человека в отношении Бога и свобода человека в отношении человека. Человек должен оставаться творцом во всех обстоятельствах. В идеале он даже"злое творчество"(которое"зло"не потому, что творческий импульс исходит от дьявола) должен очищать и выявлять в нем божественный замысел. Такой истинный со–творец, по матери Марии,"смотрит на злое творчество и так его преломляет, что к нему в душу попадает воссоединенный луч божественного замысла. Злое творчество для него становится положительным и прекрасным, не соблазняет, а очищает"[352]. В этом, можно сказать, проявляется его любовь к художнику (произведение которого он очищает, открывая стоящий за ним творческий импульс) и к Богу как источнику истинного творчества. Эстетический акт оказывается этическим, точнее, все той же"мистикой"человеко- и Богообщения.

Позиция матери Марии, как видим, предполагает открытость по отношению к миру. Она не отворачивается ни от Божьего творения ("природы"), ни от человеческого – культуры. Она пишет, что в творении мира Бог явил Себя как Премудрость и Красота. После миссии Христа нет опасности отождествить эту Красоту и Премудрость (Софию) с Богом. Поскольку христиане знают Бога как Отца, Сына и Св. Духа, они не будут поклоняться Софии (понимаемой как совокупность божественных энергий, которые сами по себе не есть личность) вместо Св. Троицы[353]. Нет для христиан опасности и в человеческом творчестве, ибо им известно, что источник всякого истинного творчества в Боге, и человек–творец не в силах заслонить Бога. Необходимо лишь освободить человеческое творчество от демонических искажений, и тогда не будет возникать желание"преклониться перед гением", ибо все лучшее в творчестве – не от него. Так, отвечая Н. Бердяеву, мать Мария выдвинула своего рода"богословие творчества", которое наряду с"богословием труда"(см. первую и третью главы) является ее оригинальным вкладом в русскую религиозную философию.

Идея"синтеза"светской и церковной культуры постепенно сменяется у матери Марии идеей христианского отношения к жизни и культуре, исходя из евангельских заповедей любви. Разумеется, в небольших статьях на эту тему мать Мария не смогла поднять и раскрыть многие существенные проблемы. Возникает, в частности, вопрос, можно ли относить слова Христа, обращенные к апостолам (Ин. 15, 4–5), к творцам светского искусства? Можно ли сказать, что логосы произведений светской культуры, это – "творческие импульсы", исходящие от Бога, ведь последние – нетварны. Неотчетливо сформулировано у матери Марии и ее понимание характера участия Бога в человеческом творчестве, когда речь идет о светском искусстве. Так ли уж"вторично"участие в"демоническом творчестве"злых духов? Все это требует дальнейших уточнений и разработки, преодолевающих тенденцию к смешению Церкви и культуры, которую мы находим у матери Марии. Необходимо найти истинное место, отведенное светской культуре в домостроительстве Божием, не преувеличивая и не преуменьшая его, и здесь не раз придется обратиться к идеям матери Марии, сделавшей существенный шаг, если не в разрешении, то в постановке данного вопроса.

Если вернуться к антиномии"рождения и творения", то в своих поздних статьях мать Мария разрешает ее через понятие о мистике человекообщения. Любовь к человеку называется ею"вершиной человеческого творчества"[354]. К этой же идее в конечном счете приходит и Бердяев:"Любовь есть не только источник творчества, но сама любовь к ближнему, к человеку есть творчество"[355]. Нет сомнений, что и возвышенные слова о Богородице, которые Н. Бердяев написал в книге"О назначении человека"[356], появились у него не без влияния матери Марии. Таким образом, мы должны говорить не только о влиянии Бердяева на нее, но и (в не меньшей степени) о влиянии матери Марии на Бердяева.

4. Мать Мария о тоталитаризме и демократии

В статьях конца тридцатых годов, посвященных монашеству и аскетизму, мать Мария не раз упоминает о той аскезе, которая является полной противоположностью православной:"Этот особый аскетический тип имеет свои корни не в христианстве, а скорее в восточных религиях… Основное различие заключается в том, во имя чего человек вступает на аскетический путь… Задача [такого] аскетизма определяется принципом накопления природных богатств, развития их, умения их применять. Никакого трансцензуса, никакого наития иной сверхприродной силы он не ждет. Он об этом не думает, в это не верит… Но в этом ограниченном мире природы он знает, что не все использовано, что возможности его огромны, что можно в пределе приобрести и всю власть над всем живущим и существующим… Дело такого оккультного аскета копить, копить, собирать, беречь, растить, упражнять все природные возможности. И на этом пути возможны огромные достижения"[357]. Мать Мария замечает, что такого рода нехристианское, оккультное отношение к аскетизму занесено в христианство"путем древнейших восточных влияний".

Прот. Валентин Асмус напрасно трактует эти слова мари Марии как выпад против практики умного делания древнего восточно–христианского монашества[358]. Мать Мария, мы полагаем, имеет в виду совсем иную духовность (которая, впрочем, как она замечает, может проникать и в христианство). Именно в это время Европа знакомилась с книгой А. Розенберга"Миф XX века", где он, ссылаясь на Мейстера Экхарта, писал:"Любовь, смирение, милосердие, молитва, добрые дела, милость, раскаяние, все это хорошо и полезно, но при одном условии: если сила укрепляет душу, возвышает ее, позволяет ей стать богоподобной… Благородство отдельной, ориентированной на себя души является, следовательно, самой высшей ценностью; ей одной человек должен служить. Мы, сегодняшние, назовем это самым глубоким корнем идеи чести, которая одновременно является идеей в себе, т. е. без какого‑либо отношения к другой ценности"[359].