Герман Вук - Это Б-о-г мой Страница 43

Ясно, что невозможно, например, ввести закон, отменяющий шабат или разрешающий евреям есть все, что съедобно. Это было бы профанацией иудаизма. Тора есть Тора.

Талмудический метод

Древнее семитское общее право, восходящее еще ко временам Авраама и само собой подразумеваемое в Торе, не было доступно в письменной форме авторам Талмуда. Таблички и надписи на каменных плитах, извлекаемые при раскопках современными археологами, лежали в то время глубоко в земле. Талмудисты не могли снять с книжной полки протоколы судебных заседаний эпохи царя Давида или уголовный кодекс эпохи пророка Осии. Даже книги судебных прецедентов и правоведческие труды эпохи Гилеля — почти современника талмудистов — были им в основном недоступны. За все предыдущие эпохи — эпоху Моисея и скитаний в пустыне, эпоху Суден, эпоху Царей, эпоху Синедриона и Второго Храма — общее право расширилось и превратилось во всеобъемлющую систему тщательно оговоренных традиций. Однако это были устные традиции, не зафиксированные в каких-либо документах, и они с незапамятных времен передавались от поколения к поколению из уст в уста.

Когда авторы Талмуда решили записать общее право и тем донести его до потомства, в их распоряжении имелось три основных источника: во-первых, сама Тора; во-вторых, литература эпохи величия Израиля, существовавшая тогда в поздних еврейских копиях, и, в-третьих, собственная память талмудистов, хранившая огромное количество фактов, касающихся общего права.

Некоторые толкователи этого устного права обладали в современном им обществе огромным интеллектуальным и нравственным престижем. Таковы были рабби Иегуда Анаси, рабби Иоханан бен Закай, мудрецы из школы Гилеля и другие.

Излагая диспуты по поводу общего права — диспуты, в которых каждый из мудрецов отстаивал свою точку зрения, — Талмуд определял, что суждения победивших в диспуте суть основа Галахи (то есть Закона).

Таким образом, большая часть описываемых в Талмуде словесных поединков имеет целью определить, на чьи авторитеты следует опираться при вынесении тех или иных решений. Каждый спорщик стремился как можно логичнее доказать, что его точка зрения закономерно проистекает из взглядов самых авторитетных законоучителей. Если ему удавалось положить на лопатки своих оппонентов, его суждение становилось частью валахи. Такое постоянное выковывание единой правовой линии помогало евреям, жившим в изгнании и рассеянным по свету, оставаться единым народом и не разделиться на десятки мелких племен, у каждого из которых были бы свои — часто противоречащие друг другу — обычаи и законы.

Разумеется, на каждый вопрос, вызывавший споры, приходились десятки вопросов, не вызывавших никаких сомнений. Однако об этих несомненных вопросах Талмуд упоминает менее подробно: для его авторов, как и для всех правоведов в мире, важнее всего — определить пределы применимости законов и развязать гордиевы узлы юридических хитросплетений. Основное внимание Талмуд уделяет сложным и необычным судебным тяжбам, маловероятным чрезвычайным обстоятельствам, спорным решениям. Но это дает нам возможность воочию увидеть, сколь гибкой была еврейская юридическая практика, и перед нами встает картина недогматического иудаизма, который со времен пророков стремился не столько соблюсти внешнюю форму, сколько вникнуть в суть вещей.

Трудности Талмуда

Перед тем, кто изучает столь древний ученый труд, неизбежно возникают особые трудности. Принципы, которыми руководствуются авторы такого труда, выражены в терминах давно умершей цивилизации. Сами названия некоторых вещей и явлений вызывают сомнения. Мы просто-напросто плохо знаем арамейский язык, давным-давно вышедший из употребления. Самый старательный исследователь спотыкается и становится в тупик, когда он начинает блуждать в потемках по диковинному, призрачному миру Храма. Полномочия священнослужителей и левитов; порядок разнообразных жертвоприношений; постоянно меняющиеся правила чистоты вина, хлеба, рыбы, воды, металла, стекла, дерева, глины, кожи, ткани; время и порядок очистительных омовений — все это представляется такой же головоломно запутанной и непостижимой абракадаброй как американский свод правил взимания подоходного налога 1954 года, — но, вдобавок, сложность и непонятность Талмуда усугубляются еще и тем, что речь-то в нем идет не мало ни много как о порядках общества, уничтоженного в 70 году новой эры.

— А может быть, — скажет читатель, — проще всего было бы пропустить наиболее труднодоступные куски?

Увы, дорогой читатель, это невозможно. Устное ученое рассуждение течет свободно, как вода, то вперед, то назад, касаясь то одного, то другого предмета. Еще в незапамятные времена евреи прозвали свое общее право «талмудическим морем». Правовые принципы, которые нужны нам сегодня, могут всплыть в любой, самой неожиданной части Талмуда. Более того, исследователь Талмуда не просто выуживает из текста те решения, которые, по его мнению, актуальны для наших дней; нет, он воссоздает в своем собственном опыте те поиски священного, которые представляют собою спинной хребет Талмуда. Здание Храма в течение многих веков было капитолием еврейской религии. И серьезный исследователь, изучающий эпоху Храма, до сих пор рьяно вникает во все, даже мельчайшие подробности этой жизни, какие только удалось уберечь от всеистребляющей косы Времени.

Значит, в Талмуде есть логика. Формальная логика строга и точна, у нее — жесткие правила: a forteriori — от общего к частному — и так далее. Но некоторые из правоведческих принципов, особенно касающиеся включения прецедентов в писаные своды законов, могут поставить неискушенного читателя Талмуда в тупик. Я не раз по-дружески спорил со своим дедом о некоторых талмудических истолкованиях Торы. Только много лет спустя, я достаточно изучил общеюридическую логику, чтобы понять роль экзегезы во всех правовых системах.

Так, например, в Талмуде говорится, что «око за око» — это формула, имеющая принципиальное значение, и одно из условий юридической ответственности. Когда я со своим дедом изучал эту страницу Талмуда, я пришел в ярость. В то время я готов был идти в крестовый поход против еврейского Закона, потому что этот Закон не позволял мне посещать по субботам кино и вообще всячески отравлял мне жизнь. Варварский характер принципа «око за око» был для меня драгоценным доказательством того, что Моисеев закон безнадежно устарел. «Надо собрать побольше таких положений, — думалось мне, — и я не оставлю от Талмуда камня на камне». Но наряду с этим я обнаружил, чтоб Талмуде отрицается возможность нанесения увечий в порядке наказания за нанесенное увечье. Как указывал Талмуд, таким способом невозможно добиться, чтобы обидчик понес равный ущерб в смысле одинаковой потери трудоспособности и рабочего времени, необходимого для заработка, одинаковых расходов на лечение и одинаковых страданий. Такое наказание было бы чревато риском серьезного телесного повреждения или даже инфекции и смерти правонарушителя. И все это обнаружилось в диспуте об отказе от наказания путем членовредительства; а в начале диспута даже не принималось во внимание ничего, кроме денежного ущерба, потому что таков был четкий принцип общего права со времен Моисея.

Я не думаю, что разумные люди могут рассматривать отрубание рук и ног или выкалывание глаз как естественный или закономерный результат (на любой стадии) того закона, который пришел к нам вместе с Десятью Заповедями и который включал в себя требование любить своего ближнего, как самого себя. Формула «око за око» — подобно параграфу в Уставе Военно-морского флота США, в котором говорится, что часового, уснувшего на посту, можно расстрелять — это, разумеется, самый крайний случай. Во время войны мне не раз случалось застать часового, спавшего на посту, но ни один из этих часовых не был расстрелян; более того, я никогда не слышал о том, чтобы какого-нибудь моряка приговорили за это нарушение к смертной казни. Однако в Уставе написано именно так.

Этот lex talionis, как юристы называют принцип «око за око», давал древним судам солидную теоретическую базу для возмещения ущерба. Деньги служили справедливой компенсацией за то увечье, которое обидчик нанес потерпевшему. Авторы Талмуда даже нашли в Торе тексты, которые позволили подкрепить этот пункт авторитетом Священного Писания. Если бы Талмуд не таким образом охарактеризовал нам древнее общее право народа Израиля, если бы он вместо этого действительно обосновал юридические процедуры, ведущие к выкалыванию глаз преступникам, — тогда, на мой взгляд, у критиков иудаизма (а заодно и у разъяренных четырнадцатилетних мальчишек) появились бы действительно серьезные основания выступать против талмудических законов.